Страница 74 из 246
Но мы не сдались.
На переменах в двухэтажном здании Черевкиной школы, куда опять был переведён наш, девятый, класс, мы собирались у окна на лестничной площадке и музыцыровали.
Инструментом служил металлический чертёжный треугольник, брошенный на подоконник Сашей Родионенко, он же Радя, для выбивания ритм-сопровождения при исполнении песни.
На моих вокальных данных Чуба сразу поставил крест. Однако, проблема была не в голосовых связках, а в ушах. Я просто-напросто не слышал в какую степь пою.
Спорить с Чубой я не стал – он эксперт, заканчивающий музшколу по классу баяна: ему слышнее.
Про Владю Чуба сказал, что тот поёт правильно и даже есть голос, но непонятно где он в нём сидит.
Так и остались всего два вокалиста: Чуба и Радя.
Вполне возможно, что мы так и не продвинулись бы дальше подоконника, но после зимних каникул в школу пришла учительница пения Валентина.
С виду девушка, но с женской причёской, когда на голове делают как бы круглую подушечку из волос.
Она играла на аккордеоне, широко разводя и вновь стискивая его меха и, помимо нашей школы вела ещё пение в двенадцатой.
Она сказала, что мы можем поехать на областной смотр молодых талантов, но придётся хорошенько поработать, потому что смотр будет в феврале – сколько тут осталось? Петь будут девушки двенадцатой школы, а нам нужно отрепетировать инструментальное сопровождение. Так мы станем молодёжным ансамблем от Клуба КПВРЗ, потому что это не школьный смотр.
До чего просто всё решается, если знаешь как за это всё взяться.
Репетиции проводились по вечерам, за синими шторками кабинета физики.
В гитарную группу вошёл также один десятиклассник из двенадцатой, но с виду повзрослее.
У него с Валентиной были нескрываемо особые отношения – уж до того по-хозяйски укутывал он ей шею шарфом после репетиций и она так доверительно опускала свою голову ему на плечо, шагая по тёмному коридору школы на выход.
Девушки из двенадцатой появились на репетициях всего пару раз и не в полном составе, но Валентина заверила, что они свою партию знают.
На предварительном просмотре на сцене Клуба, за день до отъезда в Сумы, появился ещё один, крепко упитанный, парень неизвестно из какой школы. Он пел:
«…здравствуй русское поле,
я твой тонкий колосок…»
Восемь вокалисток из двенадцатой исполняли патриотическую молодёжную о том, что комсомольцы раньше думают о Родине, а потом о себе…
А Саша Родионенко, он же Радя, полуречитативом выдавал песню Высоцкого о братских могилах.
Должно быть неплохо мы смотрелись – строй из восьми девушек перед двумя микрофонами, Валентина с аккордеоном, Чепа позади одиночного барабана на стойке, три гитариста с акустическими гитарами на верёвочках через плечо и Володя Лиман за контрабасом.
Откуда взялся Лиман и почему без клички?
Он десятиклассник нашей школы, а хата его в конце Кузнечной, рядом с вековой берёзой, из которой по весне натекает с десяток трёхлитровых банок берёзового сока. Но сок, конечно, не весь ему, потому что это длинная кирпичная хата на четырёх хозяев.
Отсутствие клички легко объяснимо, сама уж фамилия звучит, как кликуха – «Лиман».
Контрабас ему выдал Аксёнов из комнаты Эстрадного Ансамбля.
Вряд ли у Лимана имелись какие-либо способности к игре на контрабасе. Скорее всего, ему, как и мне, очень хотелось в музыкальную индустрию.
Он присоединился к нам без всяких репетиций, сразу на предварительном прослушивании в Клубе.
Валентина просила его играть потише и пореже, чтоб не очень выделялся. Но Лиман не сумел сдержать своего рвения и к концу прогона два пальца правой руки оказались стёртыми в кровь, чтоб было чем дёргать контрабасные струны в Сумах, он обмотал их изолентой.
Официальным руководителем нашего молодёжного ансамбля поехала Элеонора Николаевна, номинальная глава Детского сектора Клуба, в одной из своих блузок с рюшечками крахмальной белизны и с брошью-камеей под воротником.
Длинные серьги, разумеется, висели на месте.
В Сумы мы выехали утренним дизельпоездом. Пока его дожидались, меня странно поразило зрелище трёх облокотившихся друг на друга гитар на заснеженном перроне.
Какая-то пронзительная обнажённость.
Областной Дворец Культуры гудел как улей, переполненный съехавшимися на смотр молодыми талантами.
Нас прослушали в отдельном зале и записали участниками в гала-концерт на пять часов того же дня.
В других залах тоже шли прослушивания и репетиции; там я впервые в жизни услыхал и был заворожён мяучащими звуками живой электрогитары. Вау! Вау! Она своим вибрато заполняла весь тот зал.
Мы вышли перекусить и в столовой я попал под чары Светы Василенко из группы хористок двенадцатой школы.
На обратном пути я шёл как привязанный рядом с ней и её долговязой подружкой, несмотря на оклики и хаханьки моих друзей, шагавших позади.
Во время последней предконцертной репетиции она окончательно меня покорила.
Выразительно посмотрев на меня, её чёрные, чуть подведённые тушью глаза устремлялись к потолку, или скромно опускались долу.
В книгах я читал, что красотки умеют стрелять глазами, но и предположить не мог, что их стрельба сражает наповал.
Репетиция закончилась, а до концерта ещё два часа. Я подошёл к ней и позвал сходить в кино.
Она замялась и начала нерешительно отнекиваться, несмотря на вспомогательные уговоры её подружки, не такой уж, вобщем-то, и долговязой, чтобы она пошла со мной. А что такого?
Я всё же добился от Светы окончательного «нет» и ушёл с простреленным сердцем.
До самого кинотеатра я был при смерти, пока не погрузился в волшебный мир Франции семнадцатого века с Жераром Филипом и Джиной Лолобриджиной в «Фанфан-тюльпане».
Они меня воскресили.
Как мы выступили?
Мне трудно дать оценку с моим неахтишным музыкальным слухом.
Когда три гитары зудят в унисон одинаковыми аккордами, не очень-то и разберёшь которая из них не строит.
Изолента смягчала думканье контрабаса.
Чепа стучал не палочками, а щёточками для джаза.
Аккордеон Валентины, растягиваясь поверх её энергичной фигуры, покрывал эр-гармонические неточности заодно с огрехами входа в тональность.
Полагаю, всё это звучало свежо, задорно, молодо, талантливо и – главное! – патриотично.
Обратно мы поехали не поездом, а на автобусе завода КПВРЗ, что загодя приехал в Сумы.
Не зря мы брали с собой Элеонору Николаевну.
В автобусе все поглядывали на меня и Свету со значением, хоть мы и не рядом сидели. Девушки затягивали всякие песни с намёками про очи, что сводят с ума и «светит Светик, Светик ясный…»
Света сердилась, а мне было хоть и неловко, но пофигу.
На следующий день в школе Володя Гуревич с громким смехом неоднократно повторял, что меня перевербовали в стан противника по КВН.
Толик Судак, из нашего класса, ни с того ни с сего начал на перемене рассказывать, что Света Василенко дочка начальника отделения милиции и живёт на Деповской, а один раз пришла в свою школу в затруханной юбке.
За подобные выпады в адрес возлюбленной нужно вызывать на дуэль. Но Толик на физкультуре стоял по росту первым, был крепким подлипенским хлопцем и всегда всё точно знал, наверно, потому, что его мать вела математику в нашей школе.