Страница 110 из 246
Зачем?
( … ответа не нашёл я ни у наивного примитивиста Фрейда с его братией, ни в Упанишадах с Бхагаватами, ни в двух Заветах, ни в Коране.
Лишь в «Истории России с древнейших времён», когда Лже-Дмитрий прятался в палатах, тот казак, что его обнаружил, вытащил на расправу ухватив за «потаённый узел».
Но там хотя бы прослеживается какая-то цель, а тут…
Что ему с этого?..
Некоторые вопросы не по силам людскому пониманию; мы можем лишь указать на них, в назидание любознательным, и развести руками – сие пребывает за пределами доступного разумению человецей.
Для таких случаев имеется даже специальное научное название; когда, допустим, ты настолько крут, что проссыкаешь до трёх метров льда, но в какой-то херне даже и ты хуй проссышь, вот это уж оно и есть – трансцендентализм …)
Так чем же мы занимались в клубе помимо сольфеджио, репетиций и обмозгования трансцендентальных вопросов?
Промелькнувшим, вскользь, чифиром?
Его горечь была редким лакомством. Да и водка случалась не чаще.
У нас имелся кодовый стук в дверь комнаты начальника клуба, она же музыкантская.
Правильно постучишь – откроется дверь, а если нет, то иди откуда пришёл, или голос подай, покричи – чё те нада…
Один раз, после правильного стука, в двери нарисовался замполит части и прапор из четвёртой роты. Наверняка он и постучал, гид-экскурсовод грёбаный.
У Рассола реакция – будь-будь, пока те вкруговую секанули кто тут, шо и почём, он бутылку опустил в кирзовый сапог из той пары, что возле этажерки стояла.
Конечно, замполит нас всё равно назвал притоном алкашей и тунеядцев, но прямых улик уже не было.
А больше всего мы разговаривали – кто что делал «на гражданке», как будет жить после дембеля и как третья рота ходила мочить отдельную, но чурки бляхами отбились.
Чемпионом говорения был, разумеется Карпеша – негромким доверительным голосом часами мог он рассказывать как ездил в отпуск и за десять дней шесть раз ссорился и мирился со своей бывшей одноклассницей.
Тебе не интересно слушать в седьмой раз?
Выходи в пустой кинозал, там тебе Роберт расскажет про жизнь в Париже, где все всё про всех знают; например, что Жан Марэ – голубой.
Жаль, конечно. В «Фантомасе» он мне не понравился, но в роли Д‘Aртаньяна из «Железной маски» – само воплощение мужественности.
Что этот Париж с людьми делает.
Серый поведает как шугал влюблённые парочки на своём «кутке».
За калитку выйдет, на батиной двустволке курки взведёт:
– Ну, шо, Ромео, догулялся?
Тот, конешно, рвёт когти, но, сука, зигзагами, и через плечо советы выкрикивает:
– Беги! Света, беги!
Или как он первый раз своей молодой жене навешал и наутро у неё глаза позаплывали, как у китаёзы.
A Джафаров, поглаживая красивый мягкий блеск своей трубы, расскажет как он ещё пацан был и на одной халтуре подглядел как одна блядь делала минет офицеру, а потом вышла в зал и дальше танцевала с кем-то ещё и взасос целовалась с другим офицером, по званию старше первого.
– Но такая, блядь, женщина. Клянусь честным словом! Красавица.
А когда он служил в сводном оркестре, их руководитель вообще по городу с тубой ходил. Самая большая труба в духовых оркестрах. Халтуру искал. Да.
Ходит и смотрит – куда похоронные венки понесут и он туда же.
– Военный оркестр хотите на похоронах? Можем договориться.
Клянусь, такой проныра.
Но оркестр, конечно, не в полном составе.
Такая халтура называется «жмурика лабать». Да.
Один раз так же вот лабать приходим. На втором этаже, дверь открыта, зашли.
Родственники сидят плачут. Всё как положено. Но что-то уж очень слишком плачут. И на музыкантов ноль внимания.
Руководитель к той, с кем договаривался:
– Что за делá?
– Ой, у нас горе! Наверно, похороны придётся отменить.
Заводит нас в другую комнату – там ещё больше плачут.
По центру стол, на нём гроб. Всё как положено. А в гробу покойник сидит. Ну, в натуре, клянусь – сидит!
Он при жизни горбатый был. Горб большой, лечь не получается. Накрылась халтура…
Руководитель подходит – на лоб ему надавил; тот через горб перекинулся – лёг как надо; только теперь ноги кверху – брык! – и торчат. Крышка не закроется.
– Мы так уже пробовали,– говорит та, с кем договорено, и ревёт громче всех в комнате.
Но руководитель молодец – догадался:
– Всё,– говорит,– пусть из комнаты все выйдут, а останутся одни музыканты.
Вобщем, вытащили покойника, опустили на пол, перевернули и сверху гробом – хрясь!
Не пропадать же халтуре.
– И помогло?– сквозь слёзы спрашиваю я.
– Что-то треснуло, но – клянусь! – распрямился.
Гроб на место поставили, его положили – лежит как положено; вот только…
– ?? (у меня уже нет сил спрашивать)
– Ноги на десять сантиметров из гроба вытарчивают; он же, мамой клянусь, длиннее стал…
В байке лабуха про горбатого жмурика реальность переплетается с вымыслом, я испускаю дух на деревянном кресле кинозала, задохшись в хохоте, и понятия не имею что в Ставрополе есть крайком КПСС, а в том крайкоме есть первый секретарь, а того секретаря зовут Горбачёв, но среди местных «цеховиков» у него кличка «конверт».
( … «цеховики» – это люди, которые делают бизнес в условиях развитого социализма, но за это им приходится платить.
М. Горбачёв приучил ставропольских цеховиков, чтобы плату они приносили исключительно в конверте, как во всём цивилизованном мире …)
Не хочу, чтобы сложилось впечатление, будто стройбат – это беспросветно унылый каторжный труд.
Порой и здесь наступает весна и мы переходим на летнюю форму одежды, сдаём старшине роты фуфайки и бушлаты, ставшие почему-то такими тяжёлыми; меняем жаркие серые шапки на пижонистые пилотки.
Так приятно налегке стоять на разводе под свеже-синим небом с перьями облаков; въезжать в открытых кузовах грузовиков в залитый утренним солнцем город, где вдоль тротуаров ходит столько разноцветных платьев и юбок.
Весной девушек прибавляется и они начинают выплёскиваться за пределы тротуаров.
Во всяком случае, в конце дня две девушки появились даже на территории будущего медицинского центра.
Я шёл к месту сбора, куда приезжает за нами грузовик, а те две девушки метрах в тридцати впереди. Наверное, куда-то путь срезали; идут себе не спеша, говорят о чём-то.
Вдруг разговор их оборвался, минуя место сбора, они перешли на скорый шаг и скрылись из виду.
А там уже сидит Саша Хворостюк – первым явился.
Унасестился на невысокий столбик – руками упёрся в колени широко расставленных ног, типа, в позе ППП – «пахан параши петухов» – и, свысока так, водит клювом по сторонам. Из расстёгнутой ширинки хэбэ свисает его член.
Потому и девахи отсюда ломанулись; больше тут срезать не будут.
Вот ведь ёбаный утконос!
А иногда в стройбате вообще вдруг окунаешься в мир иной – без траншей, лопат, поддонов и шуганины…
Всё шло как заведено, но, въехав в город, грузовик повёз нас незнакомым маршрутом.
Наверно, ефрейтор Алик знал куда мы едем, но ограниченный словарный запас не позволяет говорить толком, вот он и отмалчивался с загадочно важным видом.
Грузовик остановился у здания городского цирка, мы спрыгнули вслед за Аликом и мужик в гражданке сказал что предстоит нам делать.
В цирке идёт пересменка – одна труппа выезжает, а на её месте начинает гастроли цирк лилипутов.