Страница 108 из 246
Тёмно-синим вечером, после работы, наше отделение собралось у подножия девятиэтажки, но грузовик за нами запаздывал. Мы даже вышли ему навстречу, по ту сторону останков лесополосы и ещё метров на сорок.
Рядом тянулся пустой в такую пору тротуар к отдалённому кварталу пятиэтажек.
Мы стояли широким кругом на утоптанном снегу. Приколы, подначки, хлопки по плечам – обычная оживлённость в конце обычного рабочего дня перед отъездом к обычной хавке в стройбатовской столовой.
Мне надоело слушать сто раз слышанные прибаутки и я замедлено пошёл к свету далёкой электролампочки на торцевой стене девятиэтажки.
( … один из способов преодоления тягучести времени – это поглощение пространства….)
Вот я и топал в темноте, зная, что без меня не уедут, как не уедут и без пары «дедов»-каменщиков, что не спеша переодеваются в девятиэтажке.
Вскрики, гики и хохоты товарищей остались за спиной.
Я шёл размеренным шагом, думая ни о чём.
( … такие размышления ещё именуют «прекраснодушным томлением», это когда ничего конкретно не додумываешь до конца, а всё равно, почему-то, грустно …)
Так я зашёл уже в останки лесополосы, когда из грустного далёка донёсся приглушённый зов.
Что-то позвало меня.
Я вернулся в сейчас-и-здесь, нехотя оглянулся и увидал накатывающий на меня задний борт грузовика.
Отскочить я не успел, а только лишь начал прыжок, ещё даже не оттолкнувшись толком от дороги.
Меня спас наклон в направлении будущего прыжка – удар дощатого борта довершил начатое и отшвырнул меня под дерево, а не на дорогу под вертящееся двускатное колесо.
– Мы тебе столько кричали,– сказал Витя Стреляный, когда мы ехали домой.
Ну, не знаю. Я услышал только один зов. И очень издалека.
Дня два болело правое плечо.
В конце декабря наше отделение перебросили на стоквартирный. Вернее, на его начало.
Там имелся лишь котлован под укладку блоков фундамента, и стоял башенный кран на непродолжительных подкрановых путях.
Да, был ещё обитый жестью вагончик с дверью и двумя окошками.
Перед нами поставили задачу: прорыть траншею под блоки боковой стены здания, которая, как выяснилось, должна проходить на два метра ближе к вагончику.
Выкапывая котлован, не учли, что дом окажется стоящим на водопроводе для целого района, но вовремя опомнились и решили сдвинуть ещё не начатое здание.
Однако, пока выясняли и прикидывали, пришла зима, ударили морозы и никакая техника не в силах была расширить котлован – замёрзший грунт не поддавался ковшам экскаваторов и потому пригнали нас.
Половина вагончика оказалась набитой новёхонькими лопатами и нам даже выдали неслыханную роскошь – брезентовые рукавицы.
Разумеется, лопатам грунт тоже был не по зубам – тут требовались ломы.
И их привезли – целый самосвал – и со звоном свалили у вагончика.
Увесистые такие ломы. Метра за полтора длинною. Вот только, самодельные.
На каком-то из местных производств нарезали толстенную арматуру нужной длины, подплющили концы в кузне и со звоном высыпали около котлована.
Лом должен быть гладким – это ручной инструмент. Арматура же сплошь покрыта косыми частыми рубцами, чтоб лучше схватывалась с бетоном. Эти рубцы хоть и заокруглены, но продирают любые рукавицы после десятка ударов «лома» о грунт и даже на самых заскорузлых и мозолистых ладонях натирают водянки в новых местах.
Но если не мы, то кто же встанет на защиту родины от недоструганых головотяпов и жирножопых соплежуев?
Стройбат всё покроет!
Ветер как с цепи сорвался – хлещет по лицу завязками отпущенных ушей шапки; тащит в своём потоке чёрно-серые тучи над самой кабинкой башенного крана. Из-за них с утра до вечера всё вокруг тонет в сумерках.
Отогреваемся в вагончике обогреваемом нашим дыханием.
Рукавицы давно стёрлись в прах. Вместо них хватаемся за морозную арматуру тряпками из найденной в вагончике ветоши.
Удар арматурины в грунт отколупывает от него корявый кусочек размером с грецкий орех. Потом ещё осколок, потом ещё.
Твой напарник стоит спиной к ветру, дожидаясь когда наколешь достаточно, чтоб их отгрести и отбросить лопатой. Через три-четыре наскрёбанные лопаты вы с ним меняетесь.
Как сказал Витя Стреляный:
Привезли нас у Ставрóполь —
Землю колупати,
А вона ж така твердá —
В рот її єбати…
( … но у меня подозрение, что это переделка из лагерной частушки эпохи первых пятилеток, сложенная в шахтах Донбасса …)
Впрочем, везде есть место наслаждению – о, как сладко дремлется, сидя на полу вагончика, опёршись спиной на спины товарищей!
Через три часа долбёжки мы открыли, что немногим глубже полуметра мерзлота переходит в грунт поддающийся штыковой лопате.
Через три дня мы разработали технологию проходки.
Если вырыть шурф метр на метр и глубиной в два метра, а рядом ещё такой же, то их можно соединить штольней пробитой ниже мёрзлого грунта. Затем, захлестнув потолок штольни тросом стропы башенного крана, долбишь вдоль краёв мостика мерзлоты до того момента, когда крану хватит сил вырвать цельную глыбищу мёрзлого грунта.
Ага, блядь!
Да, стройбат сделал это.
И хотя до конца траншеи ещё многие дни пáхоты, победа будет за нами.
Мы сломили хребет сумеркам заполярной ночи спустившейся аж до Ставрополя.
Кроме вагончика, от холода можно укрыться в подъезде многоквартирной пятиэтажки по ту сторону котлована.
Когда не стоишь на пронизывающем ветру, то и сигарета греет, если найдётся у кого стрельнуть.
Пока я грелся по подъездам, Алимоша и Новиков исследовали прилегающие земли и обнаружили там молочную фабрику и хлебозавод. Только через забор надо перелазить.
Они вернулись раздутые, как шары, от засунутых под фуфайки трёхгранных картонных пирамидок по поллитра молока и буханок хлеба.
С того дня мы отряжаем туда гонца по очереди. Рабочие без вопросов позволяют загружаться прямо с конвейера.
Иногда выходим на улицы просить деньги у прохожих.
– Брат, на бутылку 27 копеек не хватает; выручи, а?
– Сестрёнка, на «Беломор» 11 копеек не дашь? А то уже уши попухли.
Алимоша объяснил мне нюансы.
К пенсионерам лучше не обращаться – пустой номер, а то ещё и вякать начнут.
И ни в коем случае не просить круглую сумму. Вместо 27 он тебе, как минимум, сам 30 даст; а вместо 11 – «пятнашку».
Зачем деньги?
Ну, вместо махорки по 9 коп., или «Памира» за 11 коп. можно купить «термоядерный» кубинский «Партогас», или ту же «Приму»; только не индийские «Red&White» с фильтром – кислятина в золотистых фантиках.
И вино, конечно, выпиваем иногда. С устатку, под хлебозаводскую закусь.
Как низко я пал! Побираюсь на улицах! И мне не стыдно?
( … ну, во-первых, у нас это поточнее называется: не «побираться», а «шакалить».
А насчёт стыда я, наверное, извращенец. Мне стыднее перед Валей Писанкой за тот цилиндр из ватмана, чем за принятые в ладонь медяки и «десюлики» от прохожих.
Может я, местами, и благородный человек, но, в целом, не испанский гранд – это точно …)