Страница 117 из 129
В состав северного очага государствообразования, если верить легенде о призвании Рюрика, входили земли кривичей и северная часть Беларуси, при этом одному из своих сподвижников он выделил во владение город Полоцк. В то же время юго-восток Беларуси, населенный радимичами, входил в зону хазарской дани. Любопытно, что территория дреговичей в связи с этими сюжетами не упоминается вовсе. Впрочем, об ее вовлеченности в те же процессы свидетельствует клад арабских дирхемов раннего периода обращения (786–833 гг.), найденный в свое время на территории Минской губернии (47).
Завершение образования Русского государства «Повесть временных лет» связывает с деятельностью варяжского правителя Олега (славянизированная форма скандинавского Хельги), объединившего оба политических центра под одной властью и положившего конец выплате дани хазарам. Произошло это где-то в последней трети IX века (точные даты, приводимые летописцем, не стоит принимать всерьез). Под его властью оказалась и вся территория Беларуси. О подчинении Олегом радимичей летопись сообщает под 885 годом, а ополчение кривичей участвовало в его походе на Константинополь в 907 году. При этом Полоцк упоминается среди городов, от имени которых Олег заключил союз с Византией. Это, кстати, первое упоминание населенного пункта на территории Беларуси в официальной дипломатии.
На протяжении X века в политическом устройстве Руси преобладали центростремительные тенденции. Поначалу слабо связанные друг с другом регионы все сильнее ощущали воздействие единого центра, окончательно переместившегося в Киев. Очень важно, что в процессе этой централизации на всю Русь распространилась власть одной княжеской династии, возводившей себя к полулегендарному Рюрику. В дальнейшем ее представители пользовались исключительным правом на политическую власть в любой части этого государства (48), а осознание себя подданными данной династии определяло самосознание ее жителей. Способствовала тому и ее быстрая славянизация: уже внук Рюрика носил славянское имя Святослав.
Такой династический характер формирования идентичности достаточно типичен для средневековья: аналогичным образом самосознание поляков и чехов дифференцировалось из общей этнической основы, разделенной на владения Пястов и Пржемысловичей, а венгерский и болгарский этносы, наоборот, консолидировались из разных компонентов под властью потомков соответственно Арпада и Крума.
В общую тенденцию укладывается и ликвидация самостоятельного правления в Полоцке, отраженная в летописном сюжете о Рогволоде и Рогнеде (эти имена, согласно мнению большинства лингвистов, являются славянизированными формами скандинавских имен Рогнвальд и Рогнхильда, что соответствует утверждению летописи о варяжском происхождении Рогволода). Подчинение Полоцка непосредственной власти Владимира, ставшего вскоре верховным правителем Руси, сыграло решающую роль в осознании полочанами своей принадлежности к общерусской общности. Тот факт, что Владимир впоследствии передал Полоцк в удел своему сыну Изяславу, лишь закреплял эту династическую связь.
Вместе с Рогволодом упомянут и другой варяжский правитель — Тур, основавший город Туров в земле дреговичей. Его дальнейшая судьба неизвестна, но при последующих упоминаниях Туров выступает уже в качестве непосредственного владения киевских князей. Притом связь Турова с Киевом оказалась гораздо более прочной — там, в отличие от Полоцка, далеко не сразу закрепилась отдельная ветвь княжеского рода.
Кульминацией процесса образования государства стало принятие в 988 году христианства. Достигнув определенной стадии развития, государство нуждалось в идеологии и местном производстве культурных ценностей, организовать которое можно было только с помощью более цивилизованного партнера. Для дальнейшего развития важнейшие последствия имел тот факт, что таким партнером стала не католическая Священная Римская империя, почти одновременно способствовавшая христианизации Польши (в 966 г.) и Венгрии (в 985 г.), а православная Византия.
Хотя обе ветви христианства еще долго оставались канонически едиными, реальные отличия между ними (не столько в теологии, сколько в обрядовой традиции) существовали всегда и хорошо ощущались современниками. По мнению многих историков, сам раскол церкви произошел на основе обоюдного желания конституционно обозначить существующие различия. Если западная ветвь христианства имела некоторые черты агрессивного прозелитизма (еще Карл Великий насаждал веру среди саксов огнем и мечом), то Византии это было совершенно не свойственно. Ее политика заключалась скорее в терпеливом ожидании того, когда варвары созреют для принятия слова Христова. Характерно, что Владимир, судя по летописной легенде, вынужден был проявить настойчивость и предпринять демонстративный поход на крымские владения Византии. Только после этого греки отказались от осторожного выжидания и вынужденно признали, что Русь созрела для приобщения к христианской цивилизации.
Но крещение Руси не означало, что она, подобно Болгарии и Сербии, непосредственно вошла в цивилизационную периферию Византии. Последняя несомненно выступала в роли основного культурного донора. Оттуда были заимствованы черты, оказывающие наибольшее воздействие на массовое сознание: культовое зодчество, традиция иконописи, литургия. Церковная организация представляла собой часть Константинопольской патриархии, с 1039 года она имела статус митрополии. Однако язык богослужения был заимствован не из самой Византии, а из ее южнославянской периферии. Основные труды греческих теологов читали на Руси в церковнославянских переводах, сделанных, как правило, в Болгарии. Оттуда же проникли тексты, отражающие идеологию дуалистической ереси — богомильства. Имея определенные параллели со славянским язычеством, богомильские идеи придали своеобразный облик русскому православию, особенно его простонародной интерпретации.
Официальное православие тоже очень рано приобрело своеобразие. В середине XI века киевский князь Ярослав Мудрый добился канонизации своих братьев Бориса и Глеба, убитых в усобице 1015 года. Их культ быстро превратился в национальный (по крайней мере, на уровне элиты). Эта пара святых приобрела полуязыческую роль «заступников» Русской земли перед Богом — черта, имеющая многочисленные параллели в народном раннесредневековом католицизме, но нехарактерная для византийской ортодоксии.
Во внешней политике Русь была совершенно самостоятельна, что нашло яркое проявление в династических связях. Их преобладающий вектор имел скорее западное, чем южное направление.
С 1015 года до середины XII века, когда браки стали заключаться преимущественно внутри размножившегося рода Рюриковичей, 22 раза они выдавали своих дочерей за представителей других династий или брали оттуда невест. В том числе по 3 раза брачный партнер представлял Византию и Швецию, 4 раза — Польшу, по 2 раза — Венгрию и Норвегию, по 1 — Францию и Англию.
Еще 6 раз брачный союз заключался с семьей одного из вассалов императора Священной Римской империи, причем в одном из этих случаев киевская невеста затем вторым браком вышла за императора Генриха IV (49).
Для сравнения, брачные связи польской династии Пястов исчерпывались кругом ближайших соседей: помимо Рюриковичей, было несколько браков с членами королевских династий Дании, Швеции и Венгрии, а также один брак с дочерью германского императора и около десятка — с его вассалами, при полном отсутствии брачных связей с Англией, Францией, Византией.
Правовую систему Русь тоже выстраивала автономно, гораздо сильнее опираясь на местные традиции. Местным был язык юриспруденции и государственного аппарата, именовавшийся «руским языком». Греческий имел хождение в сфере богословия, но в небольшой степени. Эквивалентами западной латыни в богослужении и литературе стали литературный язык и письменность, разработанные византийскими миссионерами Кириллом и Мефодием в 863 году на южнославянской основе. Обычно этот язык, в отличие от «руского», именовали «словеньским» (в современной традиции — церковнославянским), хотя на той стадии они были весьма близки между собой и, видимо, взаимно понимаемы. «Словеньскый языкъ и рускый одно есть», — утверждал автор «Повести временных лет».