Страница 16 из 25
Но никто не обращал ни малейшего внимания на его слова, и мы все разом начали кричать и скандировать лозунги. Затем все разошлись. Я положил под одежду листовки имама, которые мы забрасывали под двери домов, и сразу же приехал в Абадан. Ребята посоветовали не показываться пару дней, потому что люди шаха улицу за улицей будут осматривать дома и искать работников и сотрудников нефтяных предприятий; они пригрозили, что, если протесты не прекратятся, они заживо сожгут нас в тех самых нефтяных печах, и увольнение будет минимальным наказанием для нас».
Господин Зарей тоже рассказал об акциях протестов и кризисе на нефтеперерабатывающем заводе, угрозах и арестах, а отец говорил о вопросах безопасности. Я подумала: «Значит, не меня одну выгнали!» Во мне прибавилось смелости, и я высунула голову из-под одеяла, перестав делать больной вид. Отец сказал: «Моя девочка проснулась! Принесите ей лекарственный отвар». Я ответила: «Не надо, отец, мне уже лучше». Рахим сказал: «По глазам вообще-то не скажешь, что она спала. Почему ты не пошла в школу?» Я смело ответила: «Меня тоже выгнали из школы». На несколько минут все замерли в недоумении, но никто не спросил, почему меня выгнали. Революция, между тем, вышла за пределы мечети, школы и нефтеперерабатывающего завода и просочилась в дома.
Рахим сказал: «Не все те вещи, которые человек должен знать, имеются в книгах и в школе». Затем он расстегнул пуговицы на пиджаке и вытащил из внутреннего кармана выцветшую книгу с потрепанным и склеенным переплетом, которая, как было видно, прошла через сотни рук. Заголовок книги гласил: «Фатима есть Фатима». Мне ранее тоже приходилось читать книги Мортезы Мотаххари и доктора Али Шариати, но у них были не такие интересные названия. Я спросила: «Разве Фатима может не быть Фатимой? Почему у этой книги такое странное название?» Он ответил: «Нет, Фатима – это только Фатима. Но эта Фатима отличается от той, которую нам в свое время описали и представили». Не приняв отвар огуречной травы, я выпрыгнула из постели и жадно принялась читать книгу. Слова, которые я читала, поглотили мой мозг так, что я не замечала, как проходит время. С каждой новой прочитанной страницей мое тело накалялось все сильнее. Душа моя полыхала изнутри. Каждая клетка моего тела пробуждалась, и это пробуждение сопровождалось болью, жаром, светом и пламенем.
С вечера того дня каждый раз, когда ко мне приходили Марьям и Зинат, я давала им листы из этой книги, а они раздавали их другим ребятам. Иногда Марьям брала несколько лишних листов для своей сестры Агилы. Мы опережали один другого в чтении книги, боясь того, что кто-то узнает что-то новое, а другие останутся неосведомленными об этом. Рахим в те дни стал похож на Деда Мороза – каждый день он вытаскивал из-под своей рубашки новую книгу. Я до сих пор не знаю, откуда он их брал. Когда мы закончили читать «Фатима есть Фатима», он принес книгу «Али», затем – «Хусейн», затем – «Мохаммад», а после – «Коран», «Вера», «Шиизм имама Али» и «Сефевидский шиизм». Эти книги обличали шахиншахский безликий ислам, который разграбил всё наше религиозное и национальное достояние, нашу духовную квинтэссенцию и навязал нам взамен пестрые европейские псевдоценности. Каждый день духовным слухом мы внимали призывам к религиозности и исламу, которые вели духовные лица во всех мечетях города, особенно в мечети господина Джами – предстоятеля пятничной молитвы города Абадан, которая являлась основным плацдармом религиозных проповедников.
Оригинальный и талантливый иранский мыслитель доктор Али Шариати подвергал критике и обличал реакционный ислам, а профессор и писатель Мортеза Мотаххари вливал новую кровь в жилы подлинного ислама.
В канун Нового года – Навруза – мы по традиции проделали дома генеральную уборку с мытьем ковров. Соседи тоже были заняты уборкой домов и подворьев. Все мы стирали простыни, меняли покрывала и готовились к приему новогодних гостей. В Абадане новогодние визиты к друзьям и родственникам были особенно обильны. Каждый год жители Абадана принимали у себя многочисленных гостей из разных городов Ирана, особенно из Тегерана и Шираза. Однако пятнадцатидневные новогодние каникулы 1978 года показались мне скучными по сравнению с каникулами прошлых лет. Я не знала, примет ли госпожа Собхани меня в школу после каникул и последнего праздничного дня «Сиздах бе дар»[35]. Как всегда, я поделилась своими тревогами с отцом. В самые трудные минуты жизни отец неизменно обнадеживал меня, но в то же время предрекал еще большие трудности и говорил: «Дочь моя, боль и страдания – постоянные попутчики человека. Трудности и препятствия делают человека зрелым и мудрым. И чем взрослее становится человек, тем с большими трудностями ему приходится справляться на жизненном пути. Ты должна знать, что пути решения проблем содержатся в них самих, и ты должна найти их, используя свой разум и силы. Тогда ты сможешь преодолеть их».
Для отца было очень важно, чтобы я посещала школу. Чтобы придать мне уверенность, он говорил: «Да, ты не посещала школу несколько дней, но уроки, формулы и задачи, которые вы до сих пор решали, должны способствовать решению жизненных задач и проблем, а также – развитию в тебе гуманности и благородства. В противном случае умение решать книжные уравнения и задачи – отнюдь не искусство». Сам отец закончил только шесть начальных классов, однако при этом он хорошо понимал уроки жизни, которые в красивой форме преподавал нам в виде стихов, примеров из литературы и искусства. Его поддержка была для меня эликсиром смелости и бесстрашия. В вопросе моего возвращения в школу он даже не согласился на то, чтобы кто-то ходатайствовал за меня, и запретил мне извиняться. После каникул я все же была допущена к занятиям благодаря посредничеству нескольких учителей, близких нашей семье по убеждениям, и начала новый учебный год в одном классе с Марьям Фарханиан, Зинат Чангизи и Марьям Бахри.
После новогодних праздников 1978 года с целью утереть нос и сбить гонор у госпожи Собхани мы с абсолютным большинством девочек и даже с девушками старого порядка договорились прийти в школу с платками на голове. Даже те, кто ревностно придерживался моды и постоянно укладывал волосы при помощи фена и утюжка для волос, в тот день спрятали их под платками. Эта акция стала своего рода религиозным демаршем и протестом против антирелигиозных действий госпожи Собхани. Поведение девочек изменилось так, что учителя-мужчины, которых, кстати, в школе было немало, не желали преподавать в женской школе. Уроки религии пользовались всё большим успехом. Во время азана – призыва к молитве – некоторые из девочек уходили в библиотеку для того, чтобы совершить намаз. Госпожа Собхани говорила, что «в этом году с детьми случился какой-то кошмар», и назвала 1978 год дурным и неблагополучным годом.
После того, как мы сдали полугодовые экзамены, в отместку за наше «кошмарное» поведение госпожа директриса поставила многим из нас в свидетельствах оценки «тринадцать» по поведению, что было показателем той самой «неблагополучности», о которой она сама говорила. Каждое ее действие и каждый ее поступок еще больше сплачивали нас, и в конце концов наш альянс прославился и стал называться «группой тринадцати». В «группу тринадцати» входили учащиеся из всех классов. После получения свидетельств с годовыми оценками мы разошлись по домам встречать лето.
Жаркие и длинные дни месяца мордад[36], когда златолицый и раскаленный плазменный шар под названием Солнце не оставлял в покое и до девяти часов вечера гостил у абаданцев, совпали с благословенным месяцем рамадан. Человек валился с ног, и единственным его желанием было дожить до ифтара[37]. Большинство соседей тоже постились, поэтому вечерний стол с ифтаром не заставляла себя ждать. Некоторые занимали себя какой-нибудь работой, чтобы скоротать время до наступления азана и ифтара и, таким образом, меньше мучиться от жажды и зноя. Однажды, когда мы сидели за вечерней трапезой после азана, новость о пожаре в кинотеатре «Рекс» – старейшем в городе кинотеатре на главной улице Занд, подобно бомбе, взорвала весь город. Оставив незаконченным ужин, мы все побежали в сторону кинотеатра. Фильм «Олени» режиссера Масуда Кимиаи с Бехрузом Восуки в главной роли собрал в кинотеатре неимоверное количество зрителей – больше, чем реальная вместимость кинозала: около семисот человек. Последний сеанс начинался в двадцать один час тридцать минут, и четыреста билетов на него были проданы. Спустя около часа после начала фильма зрители внезапно оказались окруженными огнем. В кинотеатре имелась только одна дверь для входа и выхода, которая заблокировалась после того, как начался пожар, а три другие маленькие двери, соединявшие кинозал с вестибюлем, были изначально закрыты. Кинозал имел только один запасной выход, который смогли найти лишь несколько человек, выбравшись с полуобгоревшими телами. Абадан погрузился в замешательство и ужас. Весь город скорбел. Был поздний вечер. Во многих семьях еще не все вернулись домой. Услышав новость о пожаре, многие забеспокоились и, не раздумывая, отправились к сгоревшему кинотеатру на своих машинах, такси или пешком. В сторону кинотеатра «Рекс» с включенными сиренами спешили кареты скорой помощи. Все вокруг устремились к кинотеатру, который превратился в огромную могилу. Запах паленого мяса разнесся по всей округе. Звуки стонов, плача и суеты слились воедино. Некоторые тела удалось опознать по остаткам одежды и часам на руках. До часа ночи были опознаны и сложены рядом около пятидесяти тел. Некоторые из присутствовавших в состоянии шока и оцепенения под бледным сиянием луны уставились на обугленные тела. Но как могли они среди этой кучи сгоревших, лишенных лиц тел найти своих потерянных близких? От запаха обугленного мяса меня затошнило. Среди трупов можно было увидеть тела малолетних детей, сгоревших заживо в объятиях своих матерей, от которых их уже невозможно было оторвать. В атмосфере, пропитанной запахом смерти, та сатанинская ночь Абадана, наполненная криками и рыданиями людей, близилась к завершению, и ни один его житель так и не уснул до самого утра. Казалось, что это был день Страшного суда. Каждый звал своих родных и не слышал на свой зов ответа. Некоторые семьи сгорели целиком, как, например, семья Радмехр, которая потеряла одиннадцать человек – десять братьев и сестру! Джафар Сазеш, у которого случившаяся трагедия отняла пятерых его детей в возрасте от одиннадцати до двадцати трех лет, только и делал, что кричал: «Я не знаю, жертвой чего стали мои дети! Закрытую дверь кинотеатра можно было бы открыть даже молотком и спасти людей, но когда я, крича, хотел приблизиться к ней, некто с палкой в руке отогнал меня в сторону, сказав, чтобы я не подходил, поскольку все внутри горят». Сто пятьдесят человек из числа жертв не смогли опознать. Кладбище тоже не было готово принять одним разом такое количество трупов. Поэтому люди вынуждены были похоронить своих родных в одной общей могиле. Засыпанную яму накрыли черной тканью, а все владельцы цветочных магазинов приносили свои цветы на эту могилу в знак почтения. В магазинах не осталось ни одной веточки с цветами. После этого братская могила мучеников кинотеатра «Рекс» стала местом политических встреч. В нас не осталось никаких страхов. Семьи погибших были настолько безутешны, что с трудом могли даже дышать. На пути обратно все мы в один голос кричали: «Нет – унижению!», «Нет – бесславию!», «Свобода!», «Свобода!» Или же мы кричали: «Заговор и преступления – начало кровопролития и ужаса!» Перед такой лавиной гнева и ярости людей стражи порядка не смели предпринимать никаких действий, а потому молча взирали на происходящее, заняв позицию сторонних наблюдателей.
35
Сиздах бе дар (доел. «Тринадцатое – за дверью») – тринадцатый день иранского нового года, который, согласно традиции, принято проводить вне дома, на природе (прим. ред.).
36
Мордад – пятый месяц иранского календаря, состоит из 31 дня. В григорианском календаре соответствует 23 июля – 22 августа (прим. перев.).
37
Ифтар – разговение, вечерний приём пищи во время месяца рамадан (прим. перев.).