Страница 17 из 25
Между тем в город прибыли официальные иностранные информагентства, которые занесли пожар в кинотеатре «Рекс», унесший жизни трехсот семидесяти семи человек, в список самых смертоносных пожаров, случившихся в тех или иных общественных местах после Второй мировой войны. Пожар в кинотеатре «Рекс» потряс Иран и стал национальной катастрофой. Спустя несколько дней группа правозащитников опубликовала декларацию, в которой подчеркивалась вина правительства в пожаре, случившемся в кинотеатре «Рекс», и говорилось: «Как объяснить тот факт, что в городе, имеющем крупнейшие нефтяные предприятия и самую оснащенную и модернизированную систему пожаротушения, пожарные машины остались без воды?!» Несмотря на это, Организация государственной безопасности шахского режима многократно объявляла революционные силы и улемов виновниками этой антигуманной акции.
Спустя три дня после трагедии в кинотеатре «Рекс» его светлость имам Хомейни (да будет мир с ним!) объявил: «Эта трагедия – творение рук шаха для того, чтобы сбить с толку и запутать людей внутри страны и за ее пределами. И то, что пожар распространили полосой по всему кинотеатру, а после двери оказались заперты жандармами, – дело рук людей, владеющих ситуацией. Кто, кроме шаха, который периодически осуществляет акты зверского геноцида мирных жителей, творит подобный произвол?»
Ночью свет в домах и на улицах не гас, и все были в ожидании. Родственники погибших каждый день приходили к кинотеатру «Рекс». Они часами сидели на месте убийства их родных, читали траурные поминальные стихи – роузе, самоистяза-ли себя и требовали наказать виновника гибели их близких. Мечети Абадана ни минуты не пустовали, а стены города были увешаны листовками скорби и чествования памяти жертв трагедии в кинотетаре «Рекс».
Осень 1978 года в рабоче-нефтяном городе Абадан, которая началась школой, учебниками, учителями и уроками, сопровождалась революционными лозунгами людей, не желавших находиться под гнетом и деспотией. После смерти трехсот семидесяти семи ни в чем неповинных жертв город как будто очнулся от летаргического сна. Но цена, которую мы заплатили за свое пробуждение, была чудовищно высокой! Мы пробудились так болезненно и тяжело, что никакая сила более не могла усыпить нас снова или застлать наши глаза пеленой. Каждый вечер мы вместе с родственниками погибших в кинотеатре «Рекс» собирались в хусейние[38] исфаханцев, несмотря на действие военного режима и многократное предупреждение со стороны жандармов САВАК о запрете собраний, и в конце мероприятий выходили массово на улицу, где, скандируя пламенные лозунги, обличали и позорили агентуру шахского режима.
Дом бабушки был известен как хусейние имени Сейеда аш-Шохада (т. е. Предводителя мучеников, имама Хусейна). Она рассказывала: «Первый кирпич этого дома был сделан из земли, привезенной из Кербелы». Когда дедушка поехал в Кербелу для совершения паломничества, он привез оттуда для отца в качестве сувенира кольцо Шараф-аш-Шамс[39], а для себя – пригоршню земли из Кербелы. Он построил на пятидесятиметровом клочке земли дом с тремя небольшими комнатами. А над входной дверью он повесил табличку с надписью: «Это благо дано мне милостью моего Создателя». В этом доме ежегодно проводились поминальные траурные мероприятия и собрания с чтением повествований о страданиях имама Хусейна и его близких соратников в течение десяти дней Ашуры. На мероприятиях присутствовала колыбель Али Асгара[40](да будет мир с ним!). Варили три больших котла халима. Всё это сопровождалось трогательным и трепетным оплакиванием и самоистязанием. Хусейние бабушки стала местом профессиональных плакальщиков и синезанов, бьющих себя в грудь (что символизирует готовность отдать жизнь за ислам). Кубок Предводителя всех мучеников, в свою очередь, не допускал, чтобы кто-либо прошел по той улочке жаждущим, и был готов напоить прохладной водой каждого. Добронравие и приветливость бабушкиных домочадцев превратили ее дом в траурный шатер имама Хусейна и его семейства.
Понемногу в воздухе начинал витать дух священного месяца мохаррам[41], имама Хусейна (да будет мир с ним!) и Кербелы. Мохаррам стал хорошим поводом соединить нашу боль с болью Кербелы и облачиться в одежды религии и революции. Бабушка готовилась к траурным вечерам памяти Сейеда аш-Шохада с полной уверенностью в том, что эти поминальные мероприятия после декады Ашуры устранят все существующие проблемы. Она говорила: «Ваша проблема в том, что ваша вера слаба и вы пытаетесь решить все проблемы сами». Она искренне говорила эти слова и проводила поминальные траурные вечера так задушевно, что каждый прохожий невольно останавливался у двери ее дома. В тот год мероприятия, проведенные бабушкой в декаду Ашуры, стали абсолютно эпическими, носящими в то же время политический окрас. Большинство тех, кто восходил на мин-бар, были молодыми людьми, которые говорили о миссии и значении пролитой крови имама Хусейна (да будет мир с ним!) и современных днях.
Поистине, траурные проповеди, которые бабушка организовывала у себя дома, придали ее душе зеркальность и сияние. События, произошедшие после декады Ашуры, в определенной степени решили имевшиеся проблемы и облегчили пути. Бабушка вместе с нами участвовала в демонстрациях, манифестациях и парадах. Тех, кто не приходил на демонстрации и препятствовал участию в них других, люди называли прихвостнями САВАК. Несмотря на то, что центром провинции Хузестан являлся город Ахваз, центральное ведомство государственной безопасности шахского режима располагалось именно в Абадане ввиду наличия в нем нефтеперерабатывающего завода и большого экономического значения этого города. Митинг привел к тому, что САВАК вместе с его пособниками и приспешниками оказался в изоляции. Происходившие политические события, бесконечные ротации на посту премьер-министра и бегство шаха с его супругой Фарах сулили конец деспотичного шахского режима и приход имама. Многие, однако, думали, что история повторится, и шах вернется, как это было двадцать восьмого мордада 1332 года (19 августа 1953), и его примут со всеми почестями. Он бежал, но военные жандармы все еще стояли у его монумента с оружием в руках. Во многих городах страны успели демонтировать памятники шаху, однако в Абадане его памятник охранялся посредством оружия. Одним зимним вечером Салман и Мохаммад прибежали домой, суетливо завели машину Рахима и торопливо поехали на ней на площадь, где был установлен монумент шаху. С каждой минутой количество демонстрантов становилось все больше и больше, и наконец, каменная статуя шаха была разрушена и осыпалась после предпринятой демонстрантами атаки, сопровождавшейся яростными криками.
Однажды вечером, когда на безмятежном небе виднелась полная луна, и все взоры были обращены вверх к ночному светилу, из уст в уста кочевали разговоры о том, что на луне запечатлен лик Имама Хомейни. Мы быстро позвонили Кариму, который был студентом факультета инженерной механики Политехнического университета Тегерана и всегда отправлял нам свежие и первоклассные новости почтой или через Рахима, и спросили его о луне и образе Имама на ней. Он ответил: «Луна одна и та же что в Тегеране, что в Абадане. Да, мы видим здесь лицо Имама на луне. И даже те, кто находится в Америке, тоже видят лик имама на небесном светиле». В домах не осталось ни души. Мы все часами не сводили глаз с луны. И то, что мы видели, было верно. Образ Имама, бережно хранившийся в наших сердцах, теперь мы видели запечатленным на небесном светиле. С какого места и под каким бы ракурсом мы ни смотрели на луну, образ имама неизменно виднелся на ее диске. Каждый шел в переговорный пункт, звонил своим родственникам в других городах или странах и получал подтверждение гипотезы об образе Имама и луне. Чем дольше мы смотрели на полную луну, тем большую уверенность получали. В ту ночь для того, чтобы ни на мгновение не упустить лик Имама, я не сомкнула глаз до утра. Несмотря на то, что в Абадане было немного двухэтажных или многоэтажных зданий, чтобы еще больше приблизиться к луне, мы все поднялись на крыши домов и вели там восторженные беседы о революции, луне и Имаме. Многие из тех, кто жил в предместьях Абадана и Хоррамшахра, закалывали жертвенных барашков. Некоторые постоянно озвучивали призыв к молитве и устраивали демонстрации. Волнение и азарт людей не поддавались описанию и контролю. Студенты, изучавшие при мечети богословие, не опровергали и в то же время не подтверждали гипотезу касательно образа Имама на луне. Они постоянно связывались с Кумом и университетами для получения ответа, однако на следующее утро аятолла Джами[42], который грамотно и мудро руководил революционным исламским движением Абадана, объявил, что получившие распространение слухи – не более чем выдумка, и верить им не следует. Аятолла предупредил, что враг предпринял попытку атаковать убеждения людей и ведет информационную войну, распространяя разные слухи. Физико-астрономические университеты объявили, что это изображение – всего лишь совокупность теней выпуклостей и впадин на поверхности Луны, и при желании каждый может отождествить ее в воображении с тем или иным образом. Но, несмотря на то что улемы Кума и Мешхеда утверждали, что кажущийся на Луне лик имама – плод человеческого воображения, глубокая сердечная любовь, которую мы питали к Имаму, заставляла нас всех упорно видеть один и тот же образ на Луне, и никто не мог переубедить нас. На самом деле на Луне не было никакого образа Имама – он был запечатлен в наших сердцах и очах подобно тому, как Меджнун, где бы он ни странствовал, повсюду видел образ своей возлюбленной Лейли. Так же и мы могли видеть образ Имама повсеместно – на поверхности реки, на стенах домов и на листве деревьев. Однако наши оппоненты не смогли воспользоваться этой историей любви в свою пользу. Бегство шаха и приход Имама, а также волнение, трепет и восторженные возгласы, сопровождавшие машину, в которой ехал Имам, свидетельствовали о начале весеннего цветения после долгой зимней ночи. Мы смеялись сквозь слезы. Во время трансляции по телевидению кадров прибытия Имама в аэропорт «Мехрабад» по лицам людей текли слезы радости и счастья. И особенно трогательными были слезы родственников жертв трагедии в кинотеатре «Рекс». Было ощущение, будто Имам приехал для того, чтобы немного успокоить их истерзанные души. Они лили слезы, тоскуя по своим погибшим близким. Некоторые из них поспешили на кладбище, где похоронены мученики, чтобы возвестить им о приходе Имама.
38
Хусейние – место для проведения траурных мероприятий (прим, перев).
39
Шараф-аш-Шамс – название камня в кольцах, продающихся в священных для мусульман городах Кербеле и Наджафе (прим. перев.).
40
Али Асгар – новорожденный сын имама Хусейна, убитый вражеской стрелой во время трагических событий при Кербеле (прим. ред.).
41
Мохаррам – первый месяц исламского лунного календаря, в шиитской традиции посвященный памяти имама Хусейна (прим. ред.).
42
Аятолла Хадж Шейх Голамхусейн Джами – богослов, который сыграл большую роль в деле разъяснения и пропаганды идей имама Хомейни (да будет над ним милость Аллаха!) в 1960-70-е годы в Абадане и Хузестане. Особенно в последние годы правления режима Пехлеви он являлся центровой осью организации революционных сил и на этом пути перенес множество страданий и боли. После победы Исламской революции он был назначен Имамом на пост предстоятеля пятничной молитвы города Абадан. В годы Священной обороны (восьмилетней войны, навязанной Ираком), особенно в период блокады Абадана, аятолла Джами благодаря своему присутствию среди борцов, а также проведению пятничной молитвы сыграл решающую роль в оказании жителями Абадана сопротивления атакам сил баасовского режима Ирака и прорыве блокады этого города. В послевоенные годы он опять же остался с народом, чтобы быть утешением для людей и оказывать им помощь в деле восстановления разрушенной инфраструктуры города. Аятолла Джами, который являл собой символ набожности, благочестия и нравственности, вел простой и скромный образ жизни, был до конца верен народу, не привязываясь душой к материальным ценностям. В 2009 г. он оставил сей бренный мир, чтобы в высшем Божественном мире воссоединиться с павшими героями и праведниками. Да будет память о нем жить вечно! (прим. авт.).