Вам доверяются люди

— И не покажется! — энергично сказал Илья Васильевич. — А насчет хирургов Гнатович обещал мне…

Именно в этот момент появился Гнатович. Широко растворив дверь и повернувшись к кому-то, кто шел за ним, Роман Юрьевич гостеприимно пригласил:

— Входите, входите, вам тут безусловно будут рады.

Шагнув навстречу, Степняк увидел очень высокую женщину с крупными и значительными чертами лица.

— Святогорская, хирург, — коротко представилась она, встряхивая руку Ильи Васильевича.

— Вместо бесценного Егора Ивановича, — пояснил Гнатович и дружески заулыбался Рыбашу. — А! Вот он, именинник! Весь район уже гудит… Как себя чувствует ваш вторично рожденный?

— Лучше, чем я мог ждать! — с откровенным удовольствием объявил Рыбаш. — Хотите взглянуть?

— Потом обязательно зайду. Но расскажите-ка мне…

Они отошли к окну и вполголоса, чтоб не мешать знакомству Степняка со Святогорской, заговорили о том, как велась операция и что было после.

— Если бы не Львовский… — успел услышать Илья Васильевич и подумал, что Рыбаш при всей его самоуверенности добрый товарищ: чужих лавров, во всяком случае, не присвоит.

Святогорскую Степняк знал только по фамилии; она работала в соседней больнице, встречаться им не приходилось.

— Не хотелось бы заведовать, — прямо сказала она, — но Роман Юрьевич уверяет, что у вас сложилось безвыходное положение.

— Правда, — грустно подтвердил Степняк. — Во второй хирургии осталось два хороших, но очень молодых хирурга.

— Действительно хороших?

По-видимому, Святогорская не любила тратить время на окольные пути: спрашивала она так, словно лицемерия на свете не существовало.

— Действительно. Вы сами убедитесь, что вообще-то коллектив у нас сильный.

Степняк запнулся: сильный коллектив, а не сумел раскусить одного Окуня… Но тем не менее, перебирая мысленно тех, кого считал ядром коллектива, — Лознякову, Рыбаша, Львовского, Наумчика, Машеньку Гурьеву, вспоминая доброе, круглое лицо и степенную речь тети Глаши, быстрые и ловкие руки чернявой сестры Лизочки, думая о молодых врачах — о Григорьяне и Крутых, о Ступиной и Журбалиевой, он не мог не повторить:

— Коллектив хороший. Я буду рад, если вам понравятся наши традиции.

— А вы уже обзавелись традициями? — насмешливо спросила Святогорская.

Илья Васильевич ощутил смутную досаду. В самом деле, больница ведь существует всего полгода… Он потер левой ладонью подбородок.

— У нас есть одна традиция, — отчетливо сказал он: — у нас любят людей, которых лечат.

Святогорская помолчала, прежде чем ответить.

— Буду считать, что это не декларация. К работе надо приступить сегодня же?

— Да.

Она слегка вздохнула:

— А я только со вчерашнего дня в отпуску.

— В отпуску?

— Ну да. Роман Юрьевич этим и воспользовался. А то бы разве наш главный… В общем, будут неприятности! — Она еще раз вздохнула и поднялась с того глубокого, низкого кресла, сидя в котором даже гигант Фомичев, чью жену едва не погубил Окунь, казался просто обыкновенным здоровяком.

Степняк, гася папиросу, тоже встал. «Честное слово, она со мной одного роста!» — с оттенком уважения подумал он.

— Познакомились? — живо обернулся к ним Роман Юрьевич. — Тогда идем. Я хочу Иннокентия Терентьевича проведать, а потом на этого парнишку взгляну… Вот только, — с веселым сомнением спросил он, — халат на Веру Карповну вряд ли найдется.

Рыбаш невежливо фыркнул. Святогорская критически оглядела Илью Васильевича.

— Ваши халаты мне будут впору, — спокойно сказала она. — Запасные, конечно, есть?

Иннокентия Терентьевича они застали в момент бурного объяснения с Наумчиком.

— Н-не м-могу разрешить! — размахивая руками, упрямо повторял Гонтарь. — П-потом х-хоть выгоняйте меня, а с-сейчас б-будьте д-добры п-подчиняться моим т-требованиям!

Святогорская нахмурилась и шепнула Степняку:

— Уйдемте отсюда, а то я вмешаюсь и подведу вас. Лучше покажите мне отделение.

Илья Васильевич удивленно посмотрел на нее, но спорить не стал. Гнатович буркнул в дверях:

— Я вас нагоню, ступайте…

— Что за шум? — громко спросил он, входя в палату.

Оказалось, что председатель исполкома желает вызвать на расправу тех самых дорожников, которые в субботу докладывали о полной готовности мостовой на день раньше срока, а Наумчик в этой простой просьбе отказывает. Гнатович, выслушав обоих, посоветовал Наумчику заняться более важными делами, а сам, оставшись с беспокойным больным наедине, начал ему выговаривать:

— Ну чего ты, Иннокентий Терентьевич, бушуешь? Он тебя лечит, он за твое здоровье отвечает, а ты, как малое дитя, капризничаешь… Не нравится тебе здесь — скажи, переведем в спецбольницу. Тут небось и сами рады будут от такого пациента избавиться.

Иннокентий Терентьевич совсем расстроился:

— В какую там спецбольницу? Никуда я отсюда не поеду. Этот заика дельный парень. И вообще — хоть раз без парада с людьми пообщаюсь. Только скажи им…

— Кому «им»? — позевывая, спросил Гнатович.

— Ну, врачам этим…

— Нет, милый друг, давай условимся: либо ты остаешься тут на общих правах и никаких тебе исключений не будет, либо давай вызову машину — и айда в спецбольницу. Между прочим, Леонид Антонович велел тебе кланяться, он попозже заедет. Рука-то болит?

— А то нет!

— Так ты побушуй, побушуй еще, совсем расклеишься.

Побывав у Кости Круглова, Гнатович снова вернулся в кабинет Степняка.

— Ну, так, — сказал он, усаживаясь за стол, на место Ильи Васильевича, и с интересом разглядывая фотографии Петушка и Светланы, которые Степняк держал под настольным стеклом, — значит, сейчас будем разговаривать о неприятных делах… Это ваш сын? — неожиданно перебил он самого себя, показывая на фотографию Петушка.

— Сын.

— А барышня кто же? — старик зорко и пристально посмотрел на Илью Васильевича.

— Барышня? — Степняк усмехнулся. — Какое слово старинное… Это дочь. Она, кстати, скоро сама мамашей будет.

— Ага! — Роман Юрьевич всмотрелся в карточку Светланы. — Похожа на вас. Значит, в деды готовитесь?

— Пока только привыкаю к мысли… Да и какой я дед — на расстоянии? Она с мужем, видимо, уедет в Горький.

— Из-за квартиры?

— Из-за квартиры.

— Да, неважно у нас еще с жильем. Неважно. — Гнатович побарабанил пальцами по стеклу. — Ну, сейчас выправляемся, конечно… А все-таки мно-ого еще надо…

— Очень много. Возьмите хоть Рыбаша. Хирург первосортный, — Илья Васильевич вдруг разгорячился, — под Новый год он женился на одной нашей врачихе. Славная и стоящая девушка. И вот мыкаются, снимают у частной бабки какую-то комнатенку, платят ей бешеные деньги. Им бы — квартиру на блюдечке, они ведь какую пользу приносят, а я угла предоставить не могу!

— Не агитируйте меня, — блеснув очками и забирая в кулак бородку, сказал Гнатович, — квартир у райздрава нет.

Степняк, обозлившись, грубовато сказал:

— А вы не путайте меня с Окунем. Я ничего у вас не выпрашиваю. Просто к слову пришлось.

Роман Юрьевич засмеялся:

— Если к слову, так я с вами согласен. Но кстати, к слову, поговорим об Окуне. Это ведь и есть наше неприятное дело…

Разговор вышел длинный и для Степняка действительно неприятный: Гнатович ни в малейшей степени не смягчал своих мыслей. Илья Васильевич, сидя в том глубоком и низком кресле, в котором обычно сидели его посетители, чувствовал себя в собственном кабинете почти что непрошеным гостем. А Роман Юрьевич, прочно обосновавшись на хозяйском месте, сурово, по пунктам, отчитывал главного врача, под носом у которого творилось возмутительное беззаконие.

Степняк курил папиросу за папиросой, но наконец не выдержав, поднялся и зашагал по привычке из угла в угол.

— Проняло? — вдруг добродушно осведомился Роман Юрьевич.

— Вам нужны покаяния?

— Покаяния, дорогой мой, нужны попам. А я — заведующий райздравом. Мне нужно, чтобы главный врач не был пентюхом.

Переставляя зачем-то мыльницу на умывальнике, Степняк подумал: «Теперь-то каждому видно!» — но вслух сказал только: