Страница 111 из 121
Степняк видит, как с помощью наркозного аппарата Косте делают искусственное дыхание чистым кислородом. Видит, что справа в заднюю большеберцовую артерию нагнетают кровь. Видит большой шприц, которым, очевидно, вводили раствор глюкозы. И только тут замечает, что хотя операционное поле отгорожено стерильными салфетками, но Костя лежит на столе одетый. А это архистерильный стол, краса и гордость больницы, тот самый, который полгода назад Рыбаш и Львовский «вырвали» с промышленной выставки и который так снисходительно похваливал блистательный Мезенцев, когда Иннокентий Терентьевич в сопровождении кокетливо оживленной Таисии Павловны торопливо и без особого интереса осматривал открывающуюся больницу-новостройку. А сегодня — занятные штуки устраивает жизнь! — сегодня Иннокентий Терентьевич лежит в маленькой палате этой самой больницы, и теперь все, что здесь есть, все, что здесь происходит, вдруг стало жизненно важным для него самого…
Эти мысли скользят в сознании Степняка словно второй, далекий план перспективы. А видит он, чувствует, ощущает только то, что происходит в беспощадно ярком свете куполообразного рефлектора.
Двигаются уверенные, крепкие руки Рыбаша, им помогают худощавые пальцы Львовского. Время от времени в напряженной тишине раздаются негромкие, отрывистые приказания, и тогда в беспощадно яркий круг света вступает еще одна пара рук, быстрых и точных рук Машеньки-Мышки.
…А мальчик лежит одетый. Значит, не было ни минуты времени, чтобы снять с него одежду. Значит, его положили на стол в таком состоянии…
Рыбаш резко выпрямляется:
— Вытрите мне пот. Всё!
Степняку становится на мгновение так душно, словно это он, а не Костя Круглов лежит на столе. Что «всё»?! Он делает большой шаг вперед, тот шаг, на который, по правде говоря, не имеет права, и останавливается, потрясенный счастливым взглядом Львовского:
— Дышит!
И, как хор в древнегреческой трагедии, два студента-стажера торжественно подтверждают:
— Дыхание самостоятельное!
У обоих такой вид, словно на их глазах сотворено чудо воскрешения. Впрочем, почему «словно»? Именно это и произошло. Было мертвое тело, было то, что еще недавно, еще так недавно считалось непоправимым, то, что медики в своей специальной литературе называют: клиническая смерть. И вот в обыкновенной районной больнице два обыкновенных хирурга, не академики, не доктора наук, даже не кандидаты и не доценты, просто два врача-лечебника, две рабочие лошадки от медицины, воскрешают человека. Чудо, чудо, чудо!
— Прекратите артериальное нагнетание крови. Продолжайте внутривенное, — это командует Рыбаш.
Он снова склоняется над столом, быстро делает еще что-то — от волнения Степняк не разбирает, что именно, и снова слышится его властный голос:
— Давление? Какое давление?
— Сто на семьдесят. Пульс — сто четыре… — радостно отвечает Львовский.
— Костя! — ласково окликает Рыбаш. — Костя, ты меня слышишь?
— Слышу… — негромко, словно со сна, говорит мальчик и после паузы спрашивает: — Их поймают?
— Еще бы! — уверенно обещает Рыбаш.
У Степняка в голове одна мысль: чудо! Он не мальчишка, он сам хирург, он видывал виды, но то, что сделали этот коренастый крепыш с лукавыми, сияющими глазами, и этот еще не пришедший в себя от пережитого горя сутуловатый, лысеющий Львовский, — чудо. Нельзя бояться слов, которые точно выражают суть вещей. Умершему мальчику вернули жизнь, осиротевшей матери вернули сына…
Белое, неподвижное лицо Ольги Викторовны возникает в сознании Степняка. Она же еще не знает!.. Он опрометью кидается в предоперационную, рывком поднимает с табуретки оцепеневшую Круглову и, держа ее за локти, смотря в отчаянно раскрытые и ничего не видящие глаза, повторяет:
— Жив! Понимаете! Жив! Будет жить!
Наумчик не ошибся, сказав, что ранение Кости Круглова — точно такое же, как у девушки, которую Рыбашу не удалось спасти. Ранение было точно таким, потому что оно было нанесено тем же ножом и той же рукою. Об этом Степняк узнал от вежливо-сдержанного молодого человека, явившегося к нему в понедельник утром «для выяснения, — как он выразился, — некоторых щепетильных обстоятельств».
А «щепетильные обстоятельства» заключались в том, что угрозыску было крайне желательно уточнить, какое именно ранение нанесено мальчику. Степняк вызвал Рыбаша, и тот подробно рассказал посетителю не только о ранении, но и о том, что первый вопрос Кости, когда к нему вернулось сознание, был: «Их поймают?»
— Уже пойманы, — серьезно сказал молодой человек.
— Можно сообщить об этом мальчику? — впервые Степняк услышал в голосе Рыбаша просительные интонации.
— Безусловно. Это и его заслуга, что мы наконец выловили всю шайку. Кажется, именно вы оперировали раненую…
— Я, — не давая молодому человеку договорить, подтвердил Рыбаш. — Но, хотя ранения совершенно одинаковые, спасти девушку не удалось…
— Мы знаем, — слегка наклонил голову посетитель.
— А какой смысл в убийстве паренька вроде Кости Круглова или той девушки? У них же копейки за душой нет… — удивленно начал Рыбаш и оборвал свои рассуждения, встретив чуть насмешливый взгляд молодого человека.
— Еще идет следствие, — сказал тот. — Круглов — сын вашей сотрудницы?
— Да, — ответил Степняк, — они живут в этом дворе, в общежитии сестер. Как-то я сам видел в окно, что мальчик пытался отвязаться от двух подозрительных типов…
Молодой человек кивнул:
— Я же говорю, что он и помог нам напасть на их след. К сожалению, несколько поздно.
— И для чего, скажите на милость, преступникам вовлекать в шайки таких мальчишек? Какой от них прок? — думая о Петушке, сказал Степняк. — Поймите, все, у кого есть дети…
— Но не у всех детей есть отцы, — суховато заметил молодой человек. — Кстати, Круглов в шайке не состоял. Однако в карты играл на деньги. А деньги в таких случаях бывают немалые. И мальчишки берут их у взрослых, конечно — без разрешения. Вот вам и прок.
Посетитель встал. Поднялся и Степняк.
— Можем мы рассчитывать, что после окончания следствия вы нам сообщите…
— А зачем? — молодой человек слегка пожал плечами. — Все необходимое вам уже известно… Да, между прочим, регистратор Стахеева продолжает работать в больнице?
— Стахеева? — переспросил Степняк, припоминая «куклу с кудряшками». — Да, работает. А разве она имеет касательство к… этому делу?
— К этому — никакого! — с ударением ответил молодой человек. — Но тогда, при регистрации раненой, она допустила ошибку. Раненая была доставлена не в ноль сорок пять, а в ноль пятнадцать.
— А?! Что я говорил?! — Торжествующе взглянув на Степняка, Рыбаш повернулся к посетителю: — А почему бы вам не выяснить, как произошла ошибка?
— Потому что мы уже выяснили: к этому делу ошибка никакого отношения не имеет, — терпеливо повторил молодой человек и очень вежливо откланялся.
Степняк спохватился, когда он уже был на пороге:
— Я вас провожу…
— Не стоит трудиться, — слегка улыбнулся молодой человек, — я неплохо ориентируюсь.
После его ухода Рыбаш решительно заявил:
— А я убежден, что эта кудрявая дура ошиблась не случайно.
— Но он же сказал, что к этому делу… — не очень уверенно начал Степняк.
— Да, к этому! — Рыбаш о чем-то раздумывал. — Но почему он спросил, продолжает ли она работать? Такой парень слов на ветер не бросает.
— Ого! — Степняк нахмурился, потому что и сам думал нечто в этом роде, но признаваться не хотел: «куклу с кудряшками» он явно упустил из виду. После разговора с ответственным товарищем из Госконтроля о ней не следовало забывать.
— Что «ого»?
— Вам бы детективные романы писать, Андрей Захарович.
— Ладно, смейтесь! — Рыбаш, вопреки обыкновению, не стал спорить. — Лучше скажите, кому работать?
— Как это — кому?
— А вот так: я и Львовский еще не уходили из больницы после операции Кости. Это — вторые сутки. Гонтарь тоже вчера тут крутился, тревожился за своего Иннокентия Терентьевича. А Окунь — не угодно ли? — ни вчера, ни сегодня вообще не показывался.