Горбовский

«Костюмы биозащиты!» – пронеслось в голове. Мгновенно пятна превратились в силуэты, и Марина рассмотрела, что в руках у каждой фигуры – нечто длинное и металлическое. Баллоны. Она также разглядела самого высокого среди всех – он шел во главе. Это был ее дорогой Лева. Сердце дрогнуло. Спицына собралась побежать со всех ног навстречу любимому мужчине, но от постоянного волнения и резко навалившегося стресса сознание покинуло ее. Девушка могла бы рухнуть прямо на асфальт, если бы ее вовремя не подхватил чутко наблюдавший Гордеев.

Глава 22. Новые подробности

Спицына всегда была девушкой крепкой – как морально, так и физически. Ее нервы спокойно переносили эмоциональные напряжения, частые ссоры с отцом и вид крови (достаточно вспомнить происшествие с Гектором), девушка могла бы запросто быть хирургом. Ее тело аналогично было натренировано и готово к нагрузкам – в школе она увлекалась бадминтоном и любила вечерние пробежки, но институт стал забирать у нее слишком много времени, и хобби пришлось оставить, что не сильно, впрочем, повлияло на физическую форму девушки. Никогда прежде Спицына не падала в обморок, более того – она не могла себе даже представить, каково это, и склонна была полагать, что люди, с которыми это случается, больше симулируют, чем действительно лишаются сознания.

В этот раз, когда в глазах у Марины сначала все расплылось, потом потемнело, когда ноги отказались вдруг слушаться, она не поняла, что это может привести к обмороку, ведь с ней подобного ранее не случалось. Но когда она начала приходить в себя, то с удивлением обнаружила, что черная пустота, поглотившая ее сознание на неопределенный срок, вполне реальна, имеет протяжение во времени и отнимает у человека все ощущения вместе с памятью. Это было нечто новое в ее личном опыте, а потому вызывало любопытство и испуг одновременно.

Как только к Марине стало малыми дозами возвращаться сознание, первым делом она ощутила, что ее тело плавно покачивается – вверх-вниз, как на волнах, но более резко. В висках ломило, а также ощущалась легкая тошнота. «Что за чертовщина происходит?» – подумала она и распахнула глаза. Взгляд уперся в белую ткань, и девушка поняла, что ее несут на руках. Она принюхалась – это был запах Горбовского. Только сейчас до ее слуха стал доходить негромкий разговор, который велся несколькими голосами, видимо, на ходу.

– … то есть, я имею в виду, вообще никаких показателей… – донеслось до Марины. – В пределах нормы.

– Оно и к лучшему, что же.

– Вы разгерметизировали все помещения? – девушка начала узнавать голоса, и этот вопрос был задан человеком, не работающим в НИИ. Кравец.

– Как и договаривались, – ответил Горбовский. – Но я считаю, распаковывать всё не было необходимости. Главное помещение, которое нужно нам для хранения боксов – это лабораторная камера, зал наблюдений и герметичный кессон между ними, я верно понял?

– Верно, однако…

– Не хотите же Вы сказать, что исследования вируса и разработка вакцины будут вестись в старой советской лаборатории, оборудованной по меркам середины двадцатого века? – Марина всем телом ощутила, как нарастает недоумение в голосе Льва, к груди которого она была прижата – вибрации тембра передавались ей, и она чувствовала, как гудит в груди Горбовского, когда он говорит.

– Комитет госбезопасности не настолько глуп, Лев Семенович, – с толикой презрения ответил Кравец.

– Конечно, конечно, и понимают там куда больше нашего, – наигранно согласился Лев. – Везут ли инфицированных? Сколько ожидать?

– Около двух часов, – неохотно ответил Кравец. По его голосу было слышно, что он любит сам задавать вопросы, а не отвечать на них. А тут приходится отчитываться перед каким-то Горбовским, будто он его подчиненный.

– На каком транспорте их перевозят? Я так понял, они находятся где-то в пределах двухсот километров?

– Вам всё нужно знать, Горбовский? – теперь в тоне Кравеца недовольство прорезалось довольно остро.

– Абсолютно. И как можно более детально, Кравец, – делая вид, что не заметил едкости вопроса, Горбовский даже не замедлил шага. Тон его оставался крайне спокойным. – Мы же с Вами условились о партнерстве, Анатолий Петрович. Так что будьте так добры делиться информацией. Я отказываюсь работать вслепую. Мои коллеги – тоже.

– Совершенно верно, – подал голос Юрек Андреевич.

Пауза длилась недолго – агент госбезопасности умел переступать через себя, чтобы выбрать правильную стратегию.

– Их перевозят на военных грузовиках. Каждого по отдельности. Их держали в изоляционном бункере в ста пятидесяти километрах отсюда. Они были направлены туда вместо госпиталя.

– Сколько их?

– Трое.

– Что будет с ними после того, как мы… возьмем образцы? Их увезут? Вы же понимаете, что вирус убьет их прежде, чем мы исследуем хотя бы десятую его часть?

– Приказов об этом не поступало, – сжав скулы, ответил Кравец.

– Вот как, – сказал Горбовский и гневно засопел.

Внутри него клокотала зарождающаяся ярость к бездушному исполнителю воли комитета безопасности.

– А Вы сами что, Кравец, машина? Робот? Вы думали, как мы будем им в глаза смотреть? Что скажем? Я не посмею их обнадеживать.

– Это не мои проблемы. Переживать о жизнях единиц, когда под угрозой жизни миллионов – непозволительная роскошь для нас, – как можно более сухо ответил Кравец и пошел вперед, дав понять, что разговор окончен.

Спицына окончательно пришла в себя и слегка застонала. Лев отреагировал мгновенно.

– Марина, – он остановился, пытаясь увидеть ее лицо.

– Опусти меня, Лёва, – попросил слабый голос.

Горбовский послушался, но все же продолжал поддерживать девушку за талию. Марина осмотрелась – с обеих сторон их по дуге обходили группы ученых, все направлялись в сторону НИИ. Пшежня рядом уже не было. Спицына протерла глаза кулаками, помассировала виски. Голова раскалывалась.

– Как себя чувствуешь? Что произошло? – строго спросил Лев.

– Не знаю. Такого со мной прежде не бывало. Немного болит голова.

Горбовский неожиданно дернул девушку на себя и слишком крепко прижал к груди. Марина закашлялась, кровь прилила к лицу от того, как сильно ее сжимали.

– Я хоть и знал, что никакой заразы из бункера мы выпустить физически не могли, но все же страшно перепугался, увидев, как ты падаешь, словно подкошенная, – металлическим голосом произнес Лев, и только после этого дал Марине свободу.

– Долго я была без сознания?

– Не больше двух минут.

– Мутит все еще, – скривилась Спицына, ощущая будто бы привкус крови во рту. – Как все прошло?

– Ничего особого, – отмахнулся Лев, и они потихоньку пошли вслед за всеми. – Не о чем и рассказывать. Просто старая пустая лаборатория. Мариночка, может, поедешь домой? Я за тебя… очень беспокоюсь, – добавил он почти робко, остановился и взглянул умоляюще. – Я так хочу, чтобы ты была подальше отсюда. Твое самочувствие…

Они стояли на ступенях НИИ, где совсем недавно перевернулась их жизнь. Марина заметила, как последние ученые скрылись на первом этаже.

– С моим самочувствием все в порядке. Разве человеку нельзя поволноваться? Я страшно переживала за тебя, места себе не находила! Ну скажи мне, ради всего святого, неужели нельзя было выходить на связь почаще? Чтобы я хотя бы знала, что тебе ничто не угрожает! – с каждым словом Марина все повышала тон, на глазах превращаясь в возмущенную женушку.

Лев не сумел скрыть улыбки. Его глаза засветились от счастья, а сердце тут же сжалось от тревоги за любимого человека. Ему хотелось во что бы то ни стало уберечь девушку, но в то же время он понимал – сделать это можно лишь связав ее и насильно отослав из города. А против ее воли он никогда бы не пошел. Насильственные действия над Мариной казались ему невозможными – слишком он ее любит. Чувство любви и чувство долга боролись в душе Горбовского друг с другом.

– Я так тебя люблю, – только и выговорил он, испытывая необычайный прилив эмоций.