Бойся меня (ЛП)

- Я слушаю.

- Знаешь, Палмквист... У него есть близнец...

Аквинтес молча курил и терпеливо слушал, впитывая в себя каждое слово и оценивая их правдивость. Это у него прекрасно получалось. Он с лёгкостью делал правильные выводы, обращал внимание на малейшие детали и принимал во внимание любые возможности.

Он курил, слушал и рассеянно наблюдал за прогуливающимися по двору зеками. Те с важным видом расхаживали по территории, как самцы в период брачных игр, пытающиеся произвести впечатление на самок.

- Он неплохой парень, ДжоДжо, - закончил рассказ Ромеро. По его лицу катился градом пот, а глаза постоянно моргали, словно у мужчины перед глазами стояла картинка, которую он не хотел видеть и пытался отогнать. - Мы могли бы сделать из него правильного зека, который не станет походить на этих мудаков. Я искренне в это верю. То, что произошло с Уимсом и Тони, и Хеслипом с Бургоном...

- Эти уроды получили то, что заслужили, и все это знают, - констатировал всем известный факт Аквинтес.

Ромеро кивнул.

- Я пытаюсь сказать, что нельзя винить парнишку за произошедшее. Он не в ответе за... за своего брата.

- Конечно, нет. Брат, многие тут утверждают, что пацана хранит дьявол, или что он какой-то антихрист со сверхъестественными способностями, как у тех белых чудиков в фильмах. Поэтому в то, что ты мне рассказываешь, не так уж и сложно поверить.

Аквинтес дёрнул плечом.

- Даже, я бы сказал, легче. Насколько неправдоподобным бы это не казалось, тут хотя бы присутствует некая научная доказательная база... Чёрт, и пусть она напоминает сюжет «За гранью возможного», но с этим, по крайней мере, можно работать!

- Вот теперь мне стало намного лучше, - пробурчал Ромеро.

Аквинтес усмехнулся.

- Ну, по крайней мере, здесь нету демонов и призраков. Конечно, тебе не удастся заставить поверить в это дерьмо тех идиотов, но вот я верю. Дай только уточню, - затянулся он сигаретой. - Близнец твоего паренька - Деймон, так? - живёт глубоко внутри брата, но, когда тот засыпает, может обретать материальную форму?

- Ага.

- Охренеть.

- Меня это тоже пугает до чёртиков, - не стесняясь, признался Ромеро. - Если бы ты только слышал...

- А что... что ты слышал?

- Ох, это было полным бредом. Я думал, что вот-вот заору, - голос Ромеро сорвался.

- Я лежал, и вдруг услышал движение и почуял запах гнилых фруктов. А эти звуки... наверно, оно вылазило из парнишки, и я это слышал... Твою мать, я это слышал! Влажные, хлюпающие звуки. Словно кто-то доставал требуху из кабана. Эта вонь... И ползание по стенам... О, Иисус, Мария и Иосиф!

- Но ты это слышал только той ночью, когда напали на Уимса?

- В ночь, когда оно добралось до Жирного Тони, я был в больничке. А когда распотрошили Хеслипа и Бургона, я выпил столько снотворного, что можно было слона ими свалить. Я знал, что должно случиться, и просто не мог ещё раз это слушать...

Ромеро сжал руки в кулаки, чтобы пальцы не дрожали.

- Надо что-то делать, ДжоДжо, только вот я понятия не имею что.

Аквинтес покачал головой.

- Всё, что мы можем, это не переходить мальцу дорогу. Ты знаешь, что грядёт. Думаю, все знают...

Да, Ромеро знал.

И если до этого дойдёт дело, парнишка не выживет. Потому что грядёт бунт.

Он зрел уже несколько лет, но сейчас наконец готов прорвать плотину.

Четыре жестоких убийства внутри стен тюрьмы послужили отличным катализатором, и теперь о них говорили все - и белые, и чёрные, и латиносы. Впервые за многие годы они сплотились против общей угрозы.

Нет, не если - когда это случится, зеки возьмут управление тюрьмой в свои руки.

И первым делом после бунта, установив контроль над Долиной Шеддок, зеки пойдут штурмовать камеры, где держат слабаков и стукачей.

Потом они освободят всех заключённых из карцера.

А Денни Палмквист? Они убьют его на месте.

21

Если и существовала тюрьма, сама призывающая к бунту, то это была Долина Шеддок.

Древнее-древнее здание начала XIX века. С тех пор здесь почти не добавилось никаких удобств. Зимой здесь было холодно, как на льдине, а летом от жары пузырилась и текла краска на стенах.

Сквозняки, протекающая крыша, кишащие кругом насекомые. Это здание было старым уже к началу Первой Мировой войны, а на рубеже веков вообще превратилось в трухлявую развалину.

Разменяв третий век существования, Шеддок оставался тем же местом, каким и был всегда - свалкой, куда государство сбрасывало всякий мусор, а когда этому мусору приходило время выходить на свободу, правительство притворялось слепым и закрывало на это глаза.

Зеки постоянно жаловались на всё: от еды до санитарии в помещениях. Но ответом им было лишь гробовое молчание.

Некоторые требовали улучшения медицинской помощи или прав на посещения, некоторые - таких простых вещей, как новые матрасы и визиты к стоматологу, хотя бы раз в три года.

Охранники были злобными, и побои стали привычным делом, как и отсидки в карцере за незначительные, а порой и сфабрикованные нарушения.

Белым парням здесь приходилось тяжело. А неграм и латиносам - ещё сложнее.

Среди охранников процветала коррупция - они могли пронести зекам всё, что угодно: от порнушки до наркоты, если им хорошо заплатить.

Но если для белого это будет стоить двадцать баксов, то для латиноса - тридцать, а для негра - все пятьдесят.

Охранники поощряли стукачей, и даже приплачивали некоторым зекам, чтобы те крысятничали друг на друга. Что многие и делали с тревожащей регулярностью. Охранники тоже верили в принцип «разделяй и властвуй».

Иногда они без всяких причин предоставляли поблажки чёрным, но забирали привилегии у белых, только усиливая тем самым вражду и ненависть среди зеков. И рано или поздно всё это выливалось в вооружённые стычки между белыми и неграми во дворе с обрезками труб и заточками.

Иногда охранники начинали лучше относиться только к одному зеку из большой группы и делали ставки, сколько времени пройдёт, прежде чем товарищи по камере его за это изобьют до полусмерти. Или даже хуже.

Охранники часто распространяли слухи, регулярно рассказывая зекам неправду про их жён и детей - что угодно, чтобы раскачать лодку и заставить зеков расшевелиться.

Каждый заключённый мог в любой день ожидать шмона камеры.

Личные вещи изымались, рисунки детей разрывались на мелкие кусочки, а фотографии девушек и жён охранники отбирали и продавали другим зекам... Особенно если девушки были сексуальными и в купальниках.

В большинстве своём охранники были парнями из небольших городков.

Жестокое, бесчеловечное быдло, которое ненавидело любого, кто оказался темнее их.

Чёрных били постоянно. Латиносов - чуть меньше. Но вот если они прекрасно разговаривали на английском, то в первую очередь охоту открывали на латиносов.

А вот перед белыми из организованных группировок охранники виляли хвостом, как дворовые шавки, и делали всё, что те запросят: приносили еду из итальянских ресторанов, выбирали лучшие куски мяса, вино и свежие фрукты.

Такие же группы из чёрных могли в любой момент ожидать, что их бросят в карцер и изобьют, если охранники заподозрят, что они пытаются объединить разрозненные негритянские банды в единое целое.

Тюремных юристов и адвокатов охранники тоже терпеть не могли.

За подачей иска от зека следовало обычное наказание - голодный паёк.

Кантри слушать было можно, но вот за рэп или тяжёлый рок радио или магнитофон могли конфисковать, особенно если охранник давно мечтал о таком же для себя.

Если у тебя была репутация смутьяна, то передачу писем из дома могли приостановить, а любую исходящую почту прочитывали перед отправкой.

А любые детали личного и интимного характера тщательно собирались охранниками и использовались для того, чтобы побольнее достать зека.

Вот такой была жизнь в Долине Шеддок.