Леон и Луиза

Уже в половине третьего они неожиданно и раньше, чем планировалось, добрались до места. Океан не известил их заранее о своей близости – воздух не стал солонее, небо просторнее, растительность скуднее, а почва песчанее; просто в какой-то момент нормандский ландшафт с тучными пашнями и сочными лугами резко оборвался и в сотне метров ниже, у подножия меловых скал нашёл своё продолжение в сером прибое Северного моря. Они проехали мимо канадского военного госпиталя, размещённого в целом море белых палаток на скалах, потом вдоль реки въехали в Ле Трепор.

Раньше это местечко было рыбацкой деревней. С тех пор, как сюда протянулась железная дорога из столицы, местные жители стали наниматься в обслугу к парижским курортникам, которые понастроили у подножия скал роскошных особняков с видом на море. Леон и Луиза поставили свои велосипеды у набережной Франсуа Первого и пошли прогуляться вдоль порта. Они разглядывали рыбаков в лодках, которые с погасшими окурками в уголке рта приводили в порядок сети своими грубыми руками, чинили паруса, сворачивали в бухту канаты и чистили палубы; окидывали взглядом отдыхающих в их розовых туфельках и блестящих гамашах, в их белых матросских костюмах и просвечивающих льняных юбках, в их панамах, искусно блондированных косах и с их выставленным напоказ парижским произношением. Внезапно Леон почувствовал, что Луиза взяла его под руку; этого она никогда прежде не делала.

– Посмотри на эти сахарные жопоморды с их зонтиками от солнца, – сказала она. – Если ты когда-нибудь увидишь меня с таким зонтиком, сразу пристрели.

– Нет.

– Это приказ.

– Нет.

– Мне больше некого попросить.

– Ну, ладно.

Потом они снова шли молча, будто были давно обжившейся парой, которой больше ничего не нужно доказывать. Ещё когда они ехали на своих велосипедах и давили на педали, они были свободны и естественны, потому что их цель ещё лежала в будущем и настоящее не было важным; теперь же отговорок и препятствий больше не существовало – и считалось то, что было. Но и сейчас, когда они гуляли по пристани, между ними не было осторожности и неловкости, была лишь трудность выразиться словами.

Что касается Леона, то ему хватало уже одного ощущения тепла её ладони на сгибе своего локтя, чтобы быть безмятежно счастливым. Впервые в жизни он так близко гулял рядом с девушкой; немного склонив голову, он мог вдохнуть аромат её нагретых солнцем волос, это было уже почти слишком – больше, чем он мог вынести.

Они шли по портовому молу в сторону маяка, который обозначал вход в гавань, сели там на парапет и разглядывали входящие и уходящие корабли и парусные лодки. Когда солнце склонилось к океану, они вернулись в городок, поднялись по улице де Пари и осмотрели церковь Сен-Жак, символ города.

Прямо у входа справа была статуя мадонны, перед которой они надолго остановились; то была простенькая гипсовая фигура с плоским лицом, с раскрашенными щеками и чёрными глазами-пуговками. Её одеяние состояло из синего, расшитого золотом бархата, и всё было покрыто записочками, многократно сложенными или свёрнутыми в трубочку. Они были приколоты к платью булавками или воткнуты между пальцами или всунуты под головной покров богоматери, записочки лежали на её нимбе и на её стопах, и даже в её губах и в ушах торчали записочки всех размеров и цветов.

– Что это за бумажки? – спросила Луиза.

– Жёны моряков просят богоматерь защитить их мужей, – сказал Леон. – У нас дома так же. Они рисуют на записочке свою рыбацкую лодку и надеются, что под защитой святой девы она вернётся невредимой. Другие заворачивают в бумажку прядку волос своего чахоточного ребёнка и просят деву дать ему здоровье. А в последнее время пошли в ход фотографии солдат.

– Давай заглянем в парочку?

– Это приносит несчастье, – сказал Леон. – Корабль утонет. Ребёнок умрёт. Солдата разорвёт гранатой. А у тебя отсохнут пальцы, если ты притронешься хоть к одной записке.

– Тогда не будем. Пойдём?

– Погоди ещё минутку. – Леон достал из нагрудного кармана карандаш и блокнот.

– Тоже пишешь записку? – Луиза засмеялась. – Как жена моряка?

Леон вырвал из блокнота листок, свернул его в трубочку и сунул богоматери под правую подмышку.

– Пошли, скоро отлив. Я наберу нам на ужин мидий на скалах.

В бакалее на улице де Пари Леон купил два багета, а также морковь, порей, лук, тимьян и бутылку белого сухого вина, потом они забрали свои велосипеды и повели их в закатных лучах вниз к казино; оттуда широкий пешеходный настил из дубовых досок вёл по галечному пляжу мимо длинного ряда выкрашенных белой краской пляжных домиков. За ними возвышались гордые виллы с верандами по всему периметру и белыми гардинами, которые легко и бесшумно надувались от морского бриза, потом опадали и снова надувались, как будто дышали.

Леон ещё от маяка приметил, что далеко за виллами, в скалах на южном конце пляжа, морем нанесло много плавника; он хотел использовать его для костра. Стало холодно, последние купальщики вернулись домой, чтобы смыть с себя морскую соль и принарядиться к ужину. Леон и Луиза нашли у подножия меловых скал между двумя каменными глыбами сухое, защищённое от ветра местечко. Они убрали гальку, добравшись до песка, потом расстелили одеяло, и Леон развёл костёр из сухих водорослей и плавника. Луиза в это время сидела на одеяле, обняв колени, и смотрела вдаль на оранжево-лиловую игру волн океана, как будто то был сказочный спектакль.

– Давай насобираем мидий, – сказал он, закатал свои брюки выше колен и взял с велосипеда котелок. – Они должны быть вон там, в скалах, где чайки стоят на мелководье. Туристы их никогда не собирают, они их лучше в лавке купят. Там и креветки могут быть, но без сети нам их не словить.

Чайки сердито кричали и, недовольно расправив крылья, делали несколько прыжков и поднимались в два-три взмаха в воздух, давали подхватить себя восходящему потоку воздуха и парили вдоль скалистой стены вверх до зелёных лугов, чтобы тут же войти в пике, угрожающе устремив вниз свои острые клювы, перед самой землёй перейти к скользящему полёту и снова взмыть вверх.

В лужах, оставшихся после отлива, было достаточно мидий, котелок быстро наполнился. Леон достал из сумки два ножа и показал Луизе, как соскребать с ракушек водоросли и наросты. Потом они вернулись назад в своё укрытие между каменными глыбами. Он упал на одеяло и вздохнул; этот день был прекрасным, его счастье было совершенным. Луиза, однако, осталась стоять, нерешительно сделала пару шагов туда и сюда и закурила.

– Иди сюда, устраивайся, – сказал он. – Я тебе ничего не сделаю.

– Смотри лучше, как бы я тебе чего не сделала.

– Тебе холодно?

– Нет.

– Хочешь, ещё что-нибудь придумаем, пока не стемнело? Можем прогуляться наверх на утёсы?

– Я есть хочу.

– Я сейчас приготовлю.

– Может, мне что-нибудь купить?

– У нас всё есть, – сказал Леон. – Мне осталось только нарезать морковку, лук и чеснок, и за несколько минут всё сварится.

– Может, мне сбегать за чем-нибудь сладким на десерт? Два шоколадных эклера?

– Время полдесятого, – сказал Леон. – Вряд ли кондитерская ещё открыта.

– Я попытаю счастья.

Через полчаса она вернулась. За это время Земля уже повернулась в темноту. На небе мигали первые звёзды, луна ещё не взошла. Пара чёрных тучек так низко дрейфовала над бухтой, что по ним пробегал луч маяка.

Леон снял котелок с огня. Он слышал за спиной шорох гальки и шаги Луизы. Но не повернулся на звук.

– Еда готова. А как насчёт эклеров?

Она промолчала.

Леон помешал варево в котелке, выудил обрывок водоросли и пустые створки мидии. Её шаги замедлились и стихли. Потом он почувствовал, как Луиза подошла к нему сзади и положила ладони ему на плечи. Её волосы скользнули по его шее, дыхание коснулось его правого уха.

– Ты обвёл меня вокруг пальца. – Её правая рука спустилась с плеча, просунулась ему под мышку и цапнула его за нос. – Ты нарочно всё это затеял и провёл меня как циркового медведя.