Привет эпохе

– Конечно, понимаю, – спокойно, ничуть не возмущенный моим тоном, ответил Зерый. – Но и вы поймите. У нас – республика. Мы не можем бросаться голословными обвинениями. Воры не найдены, обвинять хозяина лавки в покупке краденного товара никто не имеет права. А вам надо было лучше следить за доверенным народным имуществом, – блистая оборотами явно приобретенными в каком-нибудь из советских вузов, наставительно произнес секретарь, но сменив гнев на милость, ту же пояснил. – Ничего не сделаешь, такой уж у наших людей синдром прежней жизни: жили всегда в нищете, вот и тащат, что плохо лежит.

– Что же мне теперь делать? – подавленно спросил я его. – У нас таких денег нет, он назвал сумму, чуть не в два раза превышающую командировочные всей нашей группы.

– Ну, ничего, это мы уладим. – Пообещал Зерый. – Я не сомневаюсь, что праздник вы подготовили красивый. Поговорю с товарищами в министерстве финансов, он в качестве премии командировочные увеличат.

Я вернулся на стадион, мы скинулись, у кого сколько было, с трудом наскребли нужную сумму и отправились снова в ханут. Мерзавец-торгаш, видно, и на грамм не сомневался, что я вернусь – все наше имущество уже было уложено в коробки. Он даже вышел на порог нас проводить. И с улыбкой произнес иезуитское: «Приходите еще».

Х Х

Х

…Узбекистан готовился к очередному юбилею. Орден республике «белого золота», как пышно именовали хлопок, должен был вручать только что избранный секретарем ЦК КПСС Борис Николаевич Ельцин. Раним воскресным утром у меня в квартире раздался телефонный звонок. Звонил главный редактор:

– Ты ведь где-то возле Алайского базара ( рынок в центре Ташкента) живешь? Так вот. Наш высокий гость без всякого сопровождения вышел из резиденции и сейчас пришел на Алайский. Дуй-ка туда на всякий случай.

– Какой гость? – спросонья не понял я. – И чего на Алайском-то делать?

– Что значит, какой гость? – рассвирипел шеф. – Тот самый, кто вчера орден вручал. А что делать, и сам не знаю. На месте сориентируешься.

Минут через пятнадцать я уже был на рынке. Обнаружить там Ельцина никакого труда не представляло. Тем более, что по пятам за ним, стараясь не попадаться на глаза, ходили крепкие молодые люди с равнодушными взглядами и явно пустыми хозяйственными сумками. Ельцин прошелся меж рядов, придирчиво осматривая продукты, потом вышел на небольшую рыночную площадь с фонтаном посередине и зычно выкрикнул, привлекая к себе внимание: «Товарищи, я секретарь ЦК КПСС Борис Николаевич Ельцин». Тут же собралась толпа. «Ну, рассказывайте, какие у вас проблемы. Рынком своим вы довольны?»

Толпа разом загудела. Когда Ельцин выслушал жалобы на дороговизну продуктов, он вновь отправился по рядам. Теперь его сопровождали любопытные покупатели. Зашел Борис Николаевич и в малюсенький хлебный магазинчик. Оглядел полупустые полки, спросил у пожилого продавца: «Манка у вас есть?»

– Манки нет, пожалуйста. – ответил тот вежливо. Рис, пожалуйста, есть.

– А вы что, детей одним рисом кормите? – грозно вопрошал секретарь ЦК. – Это же вредно. Почему манки нет, почему других круп нет.

– Не дают, – развел руками продавец.

На следующий день состоялся партийно-хозяйственный актив республики. Ельцин, без всяких предисловий, обрушился на недостатки в торговле. Больше всех других досталось безвестному доселе продавцу хлебного магазина с Алайского базара. И вором он оказался, и вредителем, и человеком, умышленно подрывающим здоровье честных узбекских тружеников и их детей.

Понятное дело, мужика с работы сняли. Искать правду он пришел в редакцию. Поскольку я был очевидцем событий, его направили ко мне.

Мумин Аширов вернулся домой с фронта, после тяжелого ранения и трех месяцев госпиталей, зимой сорок третьего года. Когда-то пацаном он помогал отцу выпекать в глиняной узбекской печи – тандыре лепешки. Эта случайно припомненная деталь его биографии сыграла решающую роль. Фронтовика назначили директором хлебного магазина. Правда, самого магазина не было. Его предстояло построить. Сначала он сколотил его из листов покореженной фанеры, Летом, по вечерам, месил из глины кирпичи и по осени, соседи помогли, поднял стены, покрыл рубероидом крышу. Так с тех пор магазин и стоял на рынке. Мумин Аширов был его директором, продавцом и даже грузчиком. Начальство из райторга фронтовика уважало, но считало, что расширять ассортимент этой убогой «торговой точки» – только зря продукты переводить. Продает по утрам свежий хлеб – и на том спасибо.

Написать в газете про Мумина Аширова мне запретили категорически. Но справку о нем я все-таки подготовил. Редакция направила ее в министерство торговли, а поскольку гроза, поднятая Ельциным, к тому времени уже утихла, Мумина в занимаемой должности, без шума и пыли, восстановили.

С Борисом Николаевичем Ельциным я встретился много лет спустя, брал у него интервью, но это совсем другая история.

ПРОПАВШАЯ ЗВЕЗДА

К 40-летию Победы в Великой Отечественной войне в центре Ташкента установили громадную витрину с портретами всех узбекистанцев – Героев Советского Союза. Через пару дней после этого в редакцию пришел мужчина и заявил:

– Мой старший брат, он погиб, тоже был Героем Советского Союза. В сорок четвертом к нам домой пришел военком района и вручил грамоту с указом о присвоении брату звания Героя Советского Союза посмертно. Я этот момент хорошо помню и по сей день. Но в 1966 году наш дом во время землетрясения был разрушен, начался пожар, все документы сгорели, в том числе и грамота Героя. Куда я только не обращался, никто этим делом заниматься не хочет, видно, мне просто не верят.

Из дальнейшего рассказа выяснилось, что военком, вручавший грамоту, был фронтовиком-инвалидом, потерявшим на фронте руку. Жив он до сих пор, на пенсии. Я разыскал его, напросился на встречу. Пожилой уже человек, он отлично помнил эпизод со вручением грамоты. Собственно, в его районе это был единственный такой случай, потому и запомнил. К тому же он рассказал мне, что погибший на фронте Михаил Меш до войны был хорошо известен любителям спорта.

Забрался в архивы спорткомитета и тут выяснилось, что Михаил Меш был чемпионом Советского Союза по боксу 1940 года. В 1941 году он поступил на ускоренные курсы красных командиров при Ташкентском военном училище имени Ленина, в ноябре сорок первого отправлен на фронт. С сорок третьего письма с фронта от Мики (так звали его друзья и родные) перестали приходить. А год спуцстя военком района пришел к его матери и сообщил ей скорбную весть о гибели сына и вручил грамоту Героя.

Вроде, все и сходилось, а следов никаких и с какого конца браться за это дело, не имел ни малейшего представления. В газете я тогда вел, в том числе, и оборонную тему и, встречаясь в Москве с прославленным диктором Юрием Борисовичем Левитаном, рассказал ему об этом случае. Левитан-то и посоветовал мне как следует порыться в Подольском архиве министерства обороны СССР. Допуск в архив мне оформляли месяца три, не меньше. Наконец, я попал в святая святых армейской истории страны. Но поиски ни к чему не привели. Создавалось такое впечатление, что военнослужащего по имени Михаил Меш вообще на фронтах Великой Отечественной не было вовсе. В общем, Мика исчез бесследно. Но репортерскую удачу, которую частенько приносит никто иной, как Его Величество Случай, со сетов сбрасывать нельзя. Повезло и мне.

Рядом со мной за архивным столом несколько дней кряду работал пожилой человек, явно ветеран, пришедший однажды в военном мундире с погонами полковника. В курилке мы разговорились. Он-то мненя и надоумил.

– Ваш пропавший мог служить в разведке и звание Героя получить во время выполнения задания командования особой секретности. В таком случае, его указ не публиковался в «Известиях» и не входил в открытые ведомости Президиума Верховного Совета СССР. Для этой категории военнослужащих были особые, закрытые ведомости. Но получить их вы не сможете без специального допуска.