Страница 127 из 217
Отец засмеялся. Так от души он не смеялся уже давно. С пингвинами особенно не разговеешься, ввиду очень уж суровой серьезности.
–Батя,– Отец стал так называть своего спасителя, тот не был против,– так может нужно было под окном зарывать, или в грядках?
–Ой,– с досадой махнул рукой старик.– Если все ямки, которые я под полушку вырыл вместе соединить, ров будет отсюда и до Полтавы. Что ты, милок. Она за мной, что блоха за собакой. Она, вроде, даже чует, когда я разжился. Так от меня и шагу не отойдет. Вот нюх! Кое как от нее скроешься, так она из окна за тобой пасет или в щелочку какую зыркает. Во как! Другой раз из курятника вытащила. Я помет в кучу согнал, для вида, там и попрятал ее, родимую. Так что ты думаешь? Не поленилась, все руки в помете извозила, а нашла, почечуй ее, с тех пор я ее не видал, полушку то. Вот только Микола пузатый, сосед мой, не дает мне раньше времени сковырнуться. Я у него, другой раз, под яблонькой заначу. А там уж моя курлышка не роет, руки коротки.
Старик хохотнул. Отец заливался смехом, что свело живот.
–Ну, умора!– Покатывался странник.– У меня моя такая же. А если я с запахом, так она меня на порог не пускает, говорит, я с тобой пьяным разговаривать не стану.
–Разговаривать.– Старик фыркнул себе в усы.– Моя меня батогами спину чешет. В тот раз пришел я от Миколы, так она меня так дрыном отходила, что в коровнике спал на сене, все бока ныли, покудова я к яблоньке не сходил. А в тот раз сковородкой так хмызнула меж глаз, что на люди выйти стыдоба была. Во,– старик очертил круг перед глазами,– синь до бороды стала. Коли моя бы не разговаривала, так я может и каждый день под яблоньку бегал бы.
–А что, сама не потребляет?– Хохотал Отец.
–Как бы не так. Со старухами соберутся, огурцов нарежут, так и до утра песни поют в светёлке. Их бы погнать, пусть в сенях говеют, так нет же, там, видишь ли, холодно. А что на весь дом кряхтелки старые зевают, так это еще ничего себе. Терпи, дед, говорят, от тебя и не такого услышишь. А я то что? Я ничего. В глаз семь капель накапаю, да и на сено, коли лето. А ежели зима, так схоронюсь где, меня и не слыхать. А эти… как нарежутся, так и давай меня по избе гонять, что бычка на реку. Все кости перемоют, да все грехи старые помянут. Ну их. А попробуй, ответь, они зараз за полено. С одной не справиться, а ежели их две да три, ой…– Старик потер бока. Видимо был не раз бит.
–Отец родной,– спросил Отец.– А тебя куда в такую пору из дому понесло? Не месяц май, да и не утро.
–К сыну еду, в город. Гостинцев везу. Там молочка, сметанки, да маленькую прихватил, в шубу свернул, от бабки Духарки что. Давнень не видал сынка, соскучился. Он меня давно звал, так все время не выберешь. Там огород, там покос. А тут картошку вырыли, да вроде и есть день другой свободный, дай, думаю, к наследнику выберусь. Он у меня во парень!– Старик вытянул палец.– Смышленый.
Стали чаще показываться указатели, дорога стала шире, машин стало больше. Худо-бедно, добрались и до города. Огромные каменные буквы, стоящие на постаменте, обозначили границу города. Дед нажал на клаксон.
–Я всегда здесь сигналю. Привычка. Тебе, сынок, куда ехать то. Давай довезу. Уж по сердцу ты мне.
–Спасибо, батя. Мне на Доватрку, возле пятачка. Добро?– Спросил Отец.
–А как же, в общежитии живешь что ли?– Участливо поинтересовался старик.
–Ага,– кивнул Отец.– В ней самой.
–И с бабой со своей в общежитии? Тяжко.– Вздохнул старик.
–Нет, я ее там оставил. Ну ее.– Отец неопределенно кивнул головой назад. Объяснять старику где он оставил свою зазнобу было бы хлопотно, да и за дурачка был бы принят.
–Конечно, в лес со своими дровами. Пока молод, гуляй.
На въезде в город старик повел свою машину по круговому перекрестку, затем свернул с него на мосток, от которого шла улица имени Уважаемого Дарвина, сплошь застроенная оптовыми базами и складами. Чуть далее виднелся лесок, где стоял желтый дом, а дальше, минутах в десяти, за двумя перекрестками уже и показалась полукруглая старая милая общага. Вот он дом, вот постель и ужин. Уже стемнело. В животе червяк просил скорее накормить его, он злобно рычал и бесновался.
Старик остановил свою машину на пятачке, где бабки из-под полы продавали водку, что делали сами. Здесь же стояли замороженные гости с юга, торговавшие местными огурцами и урюком. Чуть далее в куцых жестяных ларьках, за черными решетками, виднелись пачки сигарет, горы иноземных батончиков с нугой и мягкой карамелью, да лица, освещенные тусклыми желтыми лампочками, что торговали этой нехитрой снедью.
Отец поблагодарил своего попутчика, хлопнул дверью, и старый еле живой «Москвич» укатил в сиреневый сумрак, увозя с собой словоохотливого старика и сытое предвкушение встречи. Босой Отец перешел дорогу. Прохожие оглядывались на него, и удивлялись, словно тот на веревке тащил корову.
–Сынок, водочку тебе?– Спросила шепелявая старуха, подскочившая к Отцу, стоило ему приблизиться к пятачку на двенадцать метров. Он оглядела босого и полураздетого парня, трясущегося на вечернем осеннем холоде.
–Брысь, старая,– цыкнул на нее Отец и быстрым шагом следовал мимо парка и зеленого ресторана к заветному низкому крыльцу.
Отворив скрипучую дверь, Отец вошел в просторный круглый холл, где остановился как вкопанный. На вахте, огороженной высоким стеклом, сидела старуха вахтерша, возле конторки стоял высокий плечистый мужик и что-то тихо объяснял ей. Старуха так же негромко вторила ему, словно жаловалась. Отец узнал этого мужика. Он встречал его там, в будущем. Его как-то представил Дексаметазон. Здоровяк работал в Федеральной Службе Охраны Государственного Порядка в Темпоральном Отделе.
Этого еще не хватало, подумал Отец, и скрылся за створкой двери. На скрип обернулась старуха и вспыхнула, словно торф от грозы:
–Так вот и он,– она указала корявым пальцем на скрывающегося за дверью Отца.– Сорванец.
Отец не стал дожидаться более подробной своей характеристике и пулей вылетел из общаги. Он бежал к зеленому ресторану, где в зарослях ирги и кленов на лавке он с друзьями пили пивко. Мужик выбежал из общаги и огляделся. Одет он был согласно этому времени. Черный плащ, фетровая шляпа, скрывавшая нос от непогоды и лысину от посторонних глаз. На шее повязан легкий шарф. На ногах синие новенькие джинсы и лакированные черные туфли. Он был один. Отец, притаив дыхание, лежал под лавкой, защищенный от всего мира успевшими облететь кустами. Федерал стоял на крылечке общаги и ругался, на чем свет стоит.
Значит, за мной устроили погоню, думал Отец. Хорошо. Или они просто отправили сюда агента, чтобы удостовериться, жив я или нет? Маловероятно. Они могли бы справиться об этом и так. Наверное, они хотят меня убрать. Может не все так печально, может им от меня что-нибудь нужно? А что им может быть нужным? Странно. Вот я влип…
Федерал постоял немного на крыльце и отправился восвояси. Отец решил, что в общагу проникнуть сейчас резона нет. Там его найдут, коли один уже здесь. Кто их знает, сколько народа отправили вслед за Отцом федералы? Может их сотня или тысяча?
–Сегодня точно не мой день.– С горечью подумал Отец.
Ему было холодно, он хотел есть, он хотел просто протянуть ноги в тепле, зарыться по уши пледом и полежать. Ноги снова перестали чувствовать. Дрожь била так, что прохожие должны были ощущать трепет земли. Сумерки сгущались. Окна его комнаты выходили во внутренний дворик, так что ему не было видно своих соседей, которые должны были уже заволноваться. Ведь для них Отец уехал рано утром, а сейчас уже вечер, пусть и не поздний, темнеет в это время рано.
Нужен план. Сидеть под лавкой хорошо, только сыт этим не будешь. В общагу ход закрыт, это уже ясно. Стоит ему сунуться внутрь, как нагрянут федералы, сломают его и что-нибудь с ним сделают. Может, голову оторвут и скормят свиньям, может, увезут назад к себе, чтобы не поведал тайн будущего этому миру. Ясно, в общагу ни ногой. Машины Лелика не было. Все правильно. Он должен был здесь оказаться несколько часов назад. Что ему делать в общаге? Завтра в институт. Праздники не намечались. Да и машину нужно было ставить. Да он вообще мог сюда не заезжать. Взял же он каких-то проходимцев. Денег с них заказал и повез по домам. Единственное решение– ехать к Брусову. Большой синяк не откажет в крове, поскольку в большой квартире живет один. Но до него добираться– проехать полгорода. Босого, без денег, полураздетого его могла довести только милиция, для дознания личности. Это не годится. Неподалеку, в двух остановках отсюда живет Феликс. У него есть машина, которую он ставит под окном. На стоянку денег постоянно нет. Есть шанс, что он довезет до Брусова. Решено. Других планов все равно нет.