В Каталонию

И эта мысль по-кошачьи пролезла в голову Родина прямо сейчас.

Ростислав же был не только коллегой, способным отработать самый креативный из всевозможных дизайнов проект. Они дружили, и Серафин верил, что у такого человека, как Ростислав, просто не может быть «гнилого» родственника. Поэтому, когда тот попросил его вмешаться и оградить Виктора от недоказанных обвинений, Серафин, зная, что поступил бы точно так же, уже ни на минуту не сомневался. Помочь парню надо было обязательно. Другое дело, дать свободу сомнительной секретарше, которую ни он, ни Ростислав хорошо не знали. Этого не было в целях гуманного работодателя, ведь та девочка могла привести Серафина к догадкам произошедшего, а Антон всё проверит – сердце его молодо, желание избить и закопать врагов отечества могучее.

Серафин догадывался также о нечистоте намерений Кирилла Левина. «Тот явно не просто так пришел к царю кланяться», – думал он и смотрел сейчас на Парк Гуэль, расположившийся под фиговыми и миндальными деревьями.

Он вспомнил, как в этом парке, в «пряничном домике»(7) любил пообедать. Добираться туда было не самым приятным занятием, так как лишь из окна собственного офиса она видел парк воочию, а расстояние до него измерялось ни одним извилистым километром. Что-то в этом парке напоминало ему детство и дарило спокойствие и блаженство при виде покрытой мозаикой ящерицы – символа Барселоны. Он бродил там на правах обычного человека, не нуждающегося в суетной обстановке и каких-нибудь изысках. Там ему хотелось бродить без пиджака. Чтобы легкий ветерок ласкал тело и обнимал в минуты печали. Ему захотелось пройтись до знаменитой в том парке глиняной скамейки – сооруженной по размерам и силуэту человеческого профиля.

«Вот как надо обращаться с предателями», – пришло в голову Серафину. – «Сажать их в глину с головой. А потом не с отпечатка лепить и вырезать скамейки, а прямо с живой скульптуры. И пускай люди сидят на их шеях до скончания веков».

Кирилл молча вышел из офиса, пока Родин стоял лицом к прозрачному стеклопакету и что-то, казалось, говорил.

А Серафин, конечно же, это заметил, но не придал значения.

18.

Как женщины любопытны. Почти как мужчины!

Оскар Уайльд

В квартире по улице Старообрядовая, где жила Лена, Алексей и его мама, раздался металлический треск. Это был звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Алексей всегда звонил, иногда даже трезвонил, прислонившись буквально носом к кнопке вызова, когда руки были заняты продуктовыми пакетами. Лена ворчала, отчего он не может поставить эти пакеты и открыть дверь своим ключом, дабы не тревожить остальных квартирантов.

А вот мама Алексея открывала дверь своим ключом постоянно. Как будто стараясь застать кого-то в неприглядном или постыдном виде, она и после открытия двери шла по коридору то ли на цыпочках, то ли просто нарочно слишком тихо, заставая врасплох буквально за всеми каждодневными занятиями, какие только можно было придумать в малометражной квартире.

Однажды Лена резала салат и чуть не отрубила себе мизинец заострённым до крайности большим кухонным ножом, подпрыгнув от неожиданного присутствия. Это голова мамы Алексея выглянула из-за стены, как бесплотный Каспер, и изобразила при этом довольную до отвращения внушительную улыбку.

Вот и сейчас ключом открывали дверь. Только на этот раз Лена оказалась в прихожей, когда услышала металлический треск. Два оборота, и ручку кто-то дёрнул, впустив на порог круговорот блаженного запаха распустившейся за лестничной площадкой сирени.

Сначала Лена увидела спину одетого во всё чёрное силуэта, потом чемодан на колесиках шотландской раскраски вкатился в прихожую, первоначально перепрыгнув за порог и скрипнув от старости и изношенности.

На пороге стояла новоявленная Ленина «свекровь» и озиралась по сторонам, словно недавно родившийся котёнок в картонной коробке. На голове у неё был повязан платок – тоже чёрного цвета, и кофта с длинной до пола юбкой. Если бы не бронзовый загар, пробивающийся через глубокие морщинистые щёки, Лена решила бы, что та вернулась с кладбища.

– Ленуся, – кинула она с порога приветствие, – ты даже не представляешь, где я была!

«Куда уж там представить такое» – подумала Лена, натянув вполне искреннюю улыбку. Она была рада, что мать Алексея жива и здорова, и значит, муж её не обманул, рассказывая о том, что он отправил родственницу в Израиль.

Далее Елена Викторовна не замолкала ни на минуту. Рассказывала про Стену Плача, про женщин – совсем юных и совсем не уродливых, как ей казалось – проходивших службу в армии.

– Они там ходят с автоматами, как будто на дворе война, представляешь?

Про багели – булочки в форме колечек, про еврейские маленькие головные уборы на затылках, которыми, как она в шутку думала, закрывают лысину.

Про готовящиеся мероприятия ко Дню Независимости Израиля.

– Они к этому дню готовятся с религиозной внимательностью.

И, конечно же, про море…Море, море, море…

Лена уже помыла посуду и собиралась прилечь отдохнуть, а тема «моря» никак не покидала уст старой женщины.

Отдельная тема была отведена раздаче сувениров Лене и рассказы про сувениры, которые она купила Алексею и непосредственно самой себе на кухню.

В ход пошли тарелочки с изображением Яффы – порта Израиля – с граничащим Тель-Авивом, Модиины с курганами, называющимися ещё «телями», и монастырями с красивыми пейзажами.

В кучу были свалены магнитики – про изображения на каждом из которых Елена Викторовна тоже поведала, платки и, наконец, бутылочки с вином.

– Как здорово, что Алексей вам сделал такой подарок! – воскликнула Лена, перебирая диковинные сувениры в руках. – Вы же совсем никуда не выбирались. Я очень рада, что отдых удался, и ещё с такими потрясающими впечатлениями!

– Дождешься от него! – возмутилась Елена Викторовна . – Сама накопила, продала кое-что… Помнишь шкатулку-то мою расписную. Эх, – вздохнула она, – на кой, подумала я, мне бабкины цацки. Кому их? Внучке, которой ещё и нету, – ухмыльнулась Елена Викторовна и посмотрела соответствующе на Лену.

– Небось, и не понравятся кощеевы украшения – старые уж больно.

А колечко помнишь рубиновое, – и она показала левый указательный палец, на котором действительно всё время было надето кольцо.

– Надоело оно мне, – махнула она рукой.

– Зато такие чудеса повидала. Ох! Наверно, заболею я теперь набегами в ломбард. Кто бы мог подумать, что путешествие так затягивает.

– Вот, – достала она прозрачный небольшой пакетик из сумки, которая ещё не до конца освободилась от подарков, – свечи со Святой Земли, – и протянула Лене свёрток соединенных друг с другом нескольких голубых свечек.

– Говорят, не надо отсоединять. Это для домашней молитвы. Пламя огроменное от такого количества фитилей. Осветим накануне квартиру и комнату вашу. Может, улетят к чёрту все нечистые духи, прости меня Господи, мешающие вам с сыном малыша зачать, – перекрестилась она.

Лена повертела в руках кулёчек тонких продолговатых свечей и сжала его так сильно, что воск чуть весь не развалился, как просроченный пластилин.

– Осторожнее, – сказала Елена Викторовна , – у меня один такой. Подумала, хватит нам. И так всего накупила.

А потом вернулась вновь к своим туристским переживаниям, оживавшим в её памяти снова и снова. Она рассказывала Лене об экскурсиях и дорогах, в то время как Лена все больше и больше погружалась в круговорот своих собственных мыслей насчёт Алексея.

«Сказал, что проплатил путевки матери, когда той пришлось продать украшения ради поездки на море…Что же ты мне наврал?» – гневалась душою Лена.

***

Алексей должен был вернуться поздно. Он сообщил жене, что задержится сегодня на работе – надо было раскопать очередное дельце и просмотреть для его решения груду информации. Сигнал был дан, и Лена тихонько заперлась в их комнате, провернув аккуратно защёлку на двери.