Земля обетованная

— Смышленый мальчишка. А как ты находишь… — В разговоре с Дугласом такие слова, как «родители» или «отец с матерью» и тем более «папа с мамой», неизменно застревали у Гарри в горле.

— Мама сильно приободрилась. Можно сказать, что церковь дала ей новую жизнь — если, конечно, это не святотатство. Весь день занята. А отец как-то размяк, подобрел. Мы собираемся с ним вечером в «Корону». Как ты на этот счет?

— Я б с удовольствием, но думаю, что лучше не надо.

— В пивной с ним гораздо легче, чем дома.

— Это не только с ним.

— И то правда. — Дуглас помолчал. — Я очень высокого мнения об Эйлин. Всех нас это дело вывело из равновесия. Но она, конечно, женщина с характером.

— Еще бы! — сказал Гарри. Пересказывать ему достоинства его жены нужды не было.

Когда они подошли к домику Бетти и Джозефа, заманить его внутрь не удалось. Бетти вышла на крыльцо поговорить с ним. «Будто ты агитатор какой», — сказала она и стала расспрашивать его о ребенке. Вышел Джон показать ему свою новую удочку, и наконец Гарри простился и пошел домой кружным путем, чтобы обдумать хорошенько свой план. Ему казалось, что он нашел правильное решение.

3

На следующее утро Гарри поднялся рано. Он отправился на участок городских голубятников, который расположился у давно протоптанной дорожки на берегу небольшого ручейка, на окраине города. Джо Флетчер каждый день проводил здесь час перед работой. Учиненный на голубятне погром выбил его из колеи ненадолго: он уже успел купить себе несколько новых голубей и уже возлагал на них кое-какие надежды.

Джо был проворный, сухощавый человек с насмешливо поблескивающими глазами, мастер на все руки. Ни мелочности, ни хитрости, ни корысти в нем не было, и Гарри отлично представлял, как такой вот мужественный человек мог сегодня получить медаль за отвагу, а назавтра наотрез отказаться рассказывать подробности.

— Ну, что еще? — спросил он. — Что-то ты рано.

— Я хочу поговорить с тобой, Джо, если ты можешь уделить мне минутку.

Гарри остановился в калитке, Джо, стоявший на крылечке своей голубятни, слабо вырисовывался в мутном свете раннего осеннего утра.

— Раз так, заходи, — сказал Джо. — Заходи!

Калитка была из прочно сбитых деревянных планок и металлической сетки. И вообще, на этом участке глаз повсюду натыкался на образцы всевозможных ремесел и разнообразнейших материалов, от автомобильных шин до кухонных дверей, велосипедных колес, ведер, оконных рам, — и все это было изобретательно применено к делу, чтобы предоставить как можно больше удобств голубям и покоя овощам.

— Ты что-нибудь понимаешь в голубях, Гарри?

— Нет.

— Жаль. Я что-то очень сомневаюсь насчет этого. На вид красавец, просто понять не могу, почему мне его продали. Парень один из Мерипорта. Я не советовался ни с кем из наших тэрстонцев, чтоб не ставить их в неловкое положение и не пугать, а то вдруг увидит кто, что они со мной разговаривают.

Наступило неловкое молчание.

— Было бы странно, если бы ты не ожесточился.

— Ожесточиться я не ожесточился. — Джо крепко держал голубя и осторожно поглаживал его большим пальцем. Голубь нежно ворковал. — Но обозлиться — обозлился.

— Естественно.

— И я это так не оставлю. — Джо сказал это ровным голосом, но с ударением. — Я догадываюсь, кто наведался к моим птицам. Как-нибудь ночью мы встретимся с этими типами и тогда посмотрим, от кого пух и перья полетят. Так просто это им с рук не сойдет.

— Я… мы все прекращаем забастовку, — сказал Гарри. — Я собираюсь посоветовать им это нынче утром.

— Зря вы вообще ее затеяли.

— Я считаю, что страхи были оправданны. — Гарри упрямо не отступал от того, что считал справедливым. — Насчет установки нового оборудования с профсоюзом не посоветовались. Никто не был к этому готов. Профсоюзы имели полное право объявить забастовку.

— А ведь сам ты так не думаешь. И многие другие тоже. Просто действуете по инструкции.

— По-моему, сам профсоюз оставляет желать лучшего и работа его — тоже, — сказал Гарри. — Но мне кажется, что исправить это можно, только работая в нем, а не стоя в сторонке.

— Вроде меня, что ли?

— Да. Хотя, на мой взгляд, ты имеешь полное право поступать как хочешь. Но, в общем, да… тебе нужно вступить в профсоюз. Ему не хватает таких людей, как ты.

— И ты пришел сказать мне это?

— Ты угадал.

— Ишь ты!

Джо подкинул птицу высоко в воздух, и она взмыла прямо в небо. Он проводил ее взглядом.

— Я думал, ты пришел посочувствовать мне или что-то вроде этого.

— Это я сделал раньше.

— И то правда.

— Только ты не обратил никакого внимания. Но я тебя не виню.

— Тебе же самому не больно нравятся эти проклятые профсоюзные заправилы, а, Гарри, положа руку на сердце? Ты только посмотри на них! Ну кто они? Лизоблюды да шпики! Ты не из их породы.

— Может быть. Так или иначе, но вышло нехорошо.

— Так что же ты? Пошли их к чертовой бабушке, и дело с концом!

— Слишком поздно. Я уже влип. И, как ни смешно, я только теперь понял смысл всего этого.

— Значит, ты понял что-то, чего мне не понять.

— Вот что. — У Гарри слегка перехватило горло: он боялся, как бы в его тон не вкрались нотки благородного негодования. — Обошлись с тобой по-свински. Они и со мной могут поступить так же. Но на такой случай я предпочел бы быть в профсоюзе, а не вне его. Тогда я смогу хотя бы попытаться что-то в нем изменить.

— Желаю удачи!

— И я чувствовал бы себя куда как уверенней, если бы ты был на моей стороне — если можно так выразиться.

— Я против всех, кто состоит в профсоюзе, — всех! Понятно тебе? — Столько ярости было в голосе Джо, что Гарри хотел было уж махнуть рукой. Как раз бы и кончить на этом. Потом можно сказать, что он сделал все, что было в его силах. Кому сказать? Какой-то частице своего «я», увидевшей возможность построить уравнение, составными которого были возложенная им на себя задача уговорить Джозефа Флетчера вступить в профсоюз и совет вернуться на работу, который он собирался дать членам своего профсоюза. В этом уравнении был зачаток какого-то нового отношения к себе, чувство собственного достоинства, столь ему необходимое, если он хочет сохранять хладнокровие, когда кипят профсоюзные страсти.

— Зря ты так, — сказал Гарри. — Что это тебе даст? Разве что принизишь нас? Так мы уже чувствуем себя приниженными — вот только проку я в этом не вижу.

— А в чем же прок?

— В том, что порядочные люди объединятся и будут бороться за то, что им кажется правильным.

— Ишь ты что придумал!

— Придумал. — Гарри помолчал, словно получил замечание. Но затем продолжал: — А по-моему, так тебе место как раз у нас в профсоюзе.

— Брось, Гарри! Ненавижу этих сволочей.

— Но ты же знаешь ребят из ячейки, которые работают у нас. С чего тебе их ненавидеть?

— Не их. И не тебя. А всю эту шарагу.

— Да ведь шарага-то — как раз они и я.

Эта мысль, поразившая Гарри своей простотой и ясностью, явилась ему случайно по ходу спора и тотчас принесла огромное облегчение. Вот оно! Дело как раз в этом!

— Неужели ты не понимаешь? — воскликнул он. — Если мы объединимся и заставим профсоюз работать по-новому, тогда действия, против которых ты протестуешь, станут невозможными. Все дело в людях, Джо. Что там ни говори, это так. А люди ведь не звери какие и не диктаторы. Ну вот я профсоюзный организатор! Можешь ты представить что-нибудь смешнее этого?

Джо расхохотался и дружески сжал плечо Гарри. Гарри ему нравился. Он слушал его с возрастающим интересом — с живейшим интересом, можно сказать. Запас энергии, которую дает позиция человека-одиночки — пусть оправданная, — имеет свои пределы. Может, и стоит объединиться с Гарри: хоть ошарашишь их всех — и то хлеб.

— Вообще-то ты несешь всякий вздор, но, ладно, я пойду с тобой на завод, — сказал Джо.

Гарри понял, что речи его не пропали впустую. Якорь забрал! Будем продолжать в том же духе. Трещинка уже есть.