Страница 82 из 97
Следуя примеру многих заводов страны, рабочие главного предприятия Тэрстона, обеспечивавшего средствами к существованию больше половины рабочей силы города и косвенно поддерживавшего почти все остальное трудовое население, вступили в конфликт с администрацией, казавшийся совершенно неразрешимым. В начале осени такие конфликты приняли прямо-таки повальный характер. Споры шли о расценках, о числе рабочих рук, о выплате премиальных, об установке нового оборудования, о нормах и коэффициентах, об исследовательской работе и производственных планах; споры велись между администрацией и профсоюзами, спорили между собой разные профсоюзы, распри шли внутри самих профсоюзов — средства массовой информации валили все это в одну кучу и называли «безумием», «самоубийством» и «концом Британии». Отклики были однообразно резкими; способы борьбы тоже однообразны: забастовки и пикеты. Герои, жертвы и мученики рождались в этой борьбе мгновенно и посредством сенсационных репортажей становились известны всей стране.
Эйлин боялась, как бы эта участь не постигла и Гарри. Боялся и сам Гарри. Он терпеть не мог никакого шума. Как Бетти. И делал все, чтобы не привлекать к себе внимания. Теперь же — и это его сбивало с толку, смущало и раздражало — он сделался темой разговоров в городе. Как он поступит? Вернется на работу или нет? Этот вопрос интересовал всех.
Придя на завод, Гарри согласился принять на себя обязанности руководителя местной ячейки небольшого профсоюза управленческих служащих. Ячейка была маленькая, и это облегчило Гарри вступление в союз и помогло стать профорганизатором. Он дал себя уговорить, потому что членами этого профсоюза были двое его товарищей по команде регби, местные уроженцы, из тех, что победней; оба здесь выросли и здесь учились, а к таким людям Гарри чувствовал особую симпатию. Считалось, что неблагодарную работу профсоюзного организатора должен брать на себя человек, поступивший на завод последним, и Гарри, подчиняясь традиции, согласился принять эту должность. У него сразу же начались трения с руководителем ячейки профсоюза технологов, проявлявшим при решении разных вопросов несговорчивость и даже враждебность. Профсоюз технологов был большой, однако авторитет его определялся не числом членов, а тесной связью с профсоюзом машиностроителей, одним из наиболее влиятельных в стране. На взгляд Гарри, профорганизатор технологов был слишком самонадеян и что-то очень уж старался запугать всех вокруг. И вот теперь этот человек пытался использовать Гарри в своих целях, да еще по ходу действия привлекал к нему всеобщее внимание.
Оба профсоюза призвали своих членов бастовать против плана администрации установить на заводе новое оборудование, что повлекло бы за собой, по их утверждению, массовые увольнения. Гарри неохотно присоединился к забастовке. Хотя сам он был под прямой угрозой увольнения, он никак не мог убедить себя, что намерение повысить эффективность производства и конкурентоспособность завода следует обязательно встречать в штыки. К забастовке примкнули и все остальные профсоюзы. Завод опустел. Около тысячи человек слонялись без дела. Воцарившееся запустение тяготило жителей городка, как дохлый кит на берегу. Было что-то неприглядное в пикетах — но пока что все это казалось игрой. Словно тэрстонцы, насмотревшись телевизионных новостей, решили доказать, что и они не хуже людей.
Что показалось Гарри действительно неприглядным в тот период, так это вполне реальная угроза, нависшая над человеком по фамилии Флетчер.
Джозеф Флетчер был лет на десять старше Гарри, женат и имел четверых детей; он держал голубятню на специальном участке, отведенном любителям голубей, и все вечера проводил там: возился с птицами или же копался на своем клочке земли позади голубятни. Он не был членом профсоюза по той простой — как ему казалось — причине, что «он не согласен» с профсоюзными деятелями; обычно он прибавлял, что не согласен и с администрацией, но где-то ведь надо работать. Он отслужил в армии, побывал в Корее; с войны принес медаль за храбрость и непоколебимое убеждение, что они — то, есть все важные учреждения, предприниматели, профсоюзы, политики, газеты, — все они заслуживают того, чтобы к ним относиться скептически и всячески их избегать.
Он считал, что забастовку проводить глупо, говорил об этом открыто и, невзирая на столкновения с пикетчиками, продолжал работать. Гарри дважды стоял в пикете, когда Флетчер пересекал запретную черту, и, хотя он считал, что действия профсоюза оправданны, ему было стыдно за грубые насмешки и угрозы, которыми пикетчики осыпали этого человека. И наоборот, нескрываемое презрение и выдержка Флетчера вызывали у него уважение.
Вскоре, однако, произошла совсем уж скверная, с точки зрения Гарри, вещь: наиболее нетерпимые члены забастовочного комитета (они отрицали это, но ни у кого никаких сомнений на этот счет не было) совершили налет на голубятню Флетчера, посворачивали шеи всем его породистым голубям и вдобавок вытоптали его огород. На следующее утро Гарри, стоя у ворот, хотел было — как и еще кое-кто — выразить свое сочувствие человеку, который в одиночку являлся на работу, заявляя тем самым свое, пусть даже спорное, право самому решать, должен ли он бастовать. Флетчер даже не взглянул на них.
И все же, несмотря на возросшее после этого случая сочувствие к Флетчеру, нашлись люди, твердившие, что сразу же после окончания забастовки они настоят на том, чтобы завод принимал на работу только членов профсоюза; тогда Флетчеру придется уйти. Не вступив в профсоюз, он потеряет работу, а при нынешнем положении вещей устроиться на другую работу в их районе ему будет очень трудно.
Пока все это обсуждалось — а времени на обсуждение было хоть отбавляй, пока администрация и профсоюзы, подражая двум сверхдержавам, в открытую мерились силами, — Гарри всегда решительно защищал Флетчера. Он верил в профсоюзное движение и считал желательным, чтобы на работу в большие предприятия принимались только члены профсоюза, однако, по его мнению, всей системе не хватало гибкости. Нельзя, чтобы достаточным оправданием для отказа вступить в профсоюз признавались только твои убеждения и никакие другие причины в расчет не принимались. Недопустимо также, чтобы человек, отвергнутый профсоюзом — или даже сам отвергнувший профсоюз, — оказывался в положении очень трудном и рисковал вообще лишиться возможности зарабатывать себе на жизнь. Гарри считал, что в деятельности профсоюзов принципы здравого смысла, гуманности и элементарной порядочности мало-помалу уступают место диктаторским тенденциям. И каждый раз во время этих обсуждений профорганизатор технологов, который безоговорочно стоял за то, чтобы на работу принимались только члены профсоюза, не упускал случая бросить камешек в его огород.
Забастовка начинала тревожить жителей Тэрстона. Как-никак, в городе был только один завод. Поползли слухи, что администрации будет дешевле вообще закрыть предприятие в Тэрстоне и расширить филиалы в Ланкашире; поговаривали даже, будто администрация сама в этих целях спровоцировала забастовку; что кто-то уже видел в чьей-то машине списки людей, которым назначается выходное пособие; что заводская верхушка собирается продавать свои дома и переезжать в город, где находится ближайший филиал завода. Депрессия тридцатых годов еще не совсем изгладилась из памяти; люди волновались, опыта забастовок городок не имел, да и уверенности в высокой ценности изготовляемой здесь продукции тоже не было. Как и во всех небольших городах, значительное число людей считали, что иметь работу, да еще хорошо оплачиваемую, — это уже счастье.
Через какое-то время профсоюз управленческих служащих урегулировал вопрос в национальном масштабе. Теоретически члены заводской ячейки этого профсоюза получили право выйти на работу. Большинство бастующих именно этого от них и хотели — хоть никогда бы в этом не признались, — поскольку все понимали, что стоит появиться малейшей бреши, и конфликт будет как-то разрешен. Однако профорганизатор технологов полез на рожон. Он заявил, что если Гарри вернется на работу, то вся ответственность за подрыв рабочей солидарности в момент, когда переговоры близятся к весьма удачному завершению, всецело ляжет на него. Хотя все знали, что его хвастливое заявление не что иное, как вранье, напугать людей ему удалось. Все понимали, что солидарностью не шутят. Пикетирование стало для них хорошей политической школой. Гарри предстояло действовать на свой страх и риск — в душе люди были за него, но как забастовщики — против.