Хроники времен Сервантеса

— Лучше с Христом плыть сквозь шторм, чем без него по тихим водам.

— Вы получите в свое распоряжение один из моих замков, но сам я не буду знать, где вы находитесь.

— Почему?

— Потому что когда император спросит меня, где скрывается Лютер, я с чистой совестью смогу ответить, что не знаю.

— Для пользы правого дела нечего бояться и крепкой лжи, — усмехнулся Лютер.

Фридрих помолчал и вдруг сказал:

— Эразм утверждает, что человеческий разум обязательно восторжествует над фанатизмом. Что вы думаете об этом?

— Эразм слишком робок и для борьбы негож. Человеческий же разум подобен пьяному ездоку. Если его поддерживать с одного боку, он завалится на другой. Тот, кто хочет быть истинным христианином, должен выдрать глаза у своего разума, — ответил Лютер.

В замке Фридриха Саксонского в Вартбурге Лютер провел около года. Именно там он приступил к основному делу своей жизни — к переводу Библии с латыни на народный немецкий язык, чтобы она стала доступной для всех простых людей — «даже для верующей дочери мельника».

Карл V ненавидел Реформацию всей душой, но занятый войнами с французами и турками и нуждаясь в поддержке протестантских князей, он долго не принимал против нее решительных мер. Тем более что князья в 1531 году заключили между собой в городе Шмалькальдене военный союз. Но вот мир с королем Франции Франциском I развязал Карлу руки, и он решил, что пора усмирить протестантских строптивцев.

Так называемая Шмалькальденская война началась в 1546 году, уже после смерти Лютера, и завершилась победой габсбургской имперской мощи. Следует отметить, что Карл весьма милостиво обошелся с побежденными князьями. После того как он вступил в Виттенберг, один из епископов предложил ему извлечь останки еретика Лютера из могилы и сжечь. «Я не воюю с мертвыми, — ответил император. — Лютер уже нашел своего судию».

В дни, когда умирал мятежный Лютер, в самый канун Шмалькальденской войны, произошло одно важное, как оказалось впоследствии, событие. Карл V в который уже раз попытался убедить вставших на путь ереси германских князей вернуться в лоно католической церкви. С этой целью он в сопровождении горстки своих ладскнехтов прибыл в баварский город Регенсбург на Дунае, где проходил сейм курфюрстов-протестантов, и выступил перед ними с красочной и особенно убедительной, как ему казалось, речью. Но князья, отнюдь не желавшие возвращаться в медвежьи объятия папы, встретили красноречие своего императора ледяным молчанием.

Карл V — любимец фортуны с момента своего появления на свет, был наделен всеми мыслимыми благами. Удача долго сопутствовала ему во всем, за что бы он ни брался. Все свершалось по его воле. Казалось, что пожелай он невозможного, и для него сама природа изменит свои законы. Он, у которого было все, о чем только можно мечтать, осененный лаврами, обладающий несметными сокровищами, слышащий восторженный гул коленопреклоненных перед ним народов, непременно должен был дойти до предела своих желаний и надежд и из счастливца превратиться в страдающего человека. Именно это с ним и произошло, правда, уже на закате жизни.

А тогда, в Регенсбурге, он не мог понять, как смеют немецкие князья шельмовать ту религию, к которой принадлежит он, их Верховный Сюзерен. После неудачной речи на сейме Карл впал в депрессию и отправился искать утешения в древний городской собор. Молитвенных скамей там не было, и преклоняться перед Господом приходилось на старинном полу из мрамора и порфира. Император вошел в церковный зал один, закутанный в плащ. Его никто не узнал, и он горячо молился под гранитными колоннами портика, упрашивая своего Верховного Сюзерена возвратить заблудших немецких овец на праведный путь. Рядом с ним молилась какая-то женщина. Когда император собрался уходить, она вдруг встала с колен и обернулась. Он увидел большие серые глаза, золотистые вьющиеся волосы и чувственные алые губы, напоминавшие своими очертаниями лук Амура. Цветной податливый шелк обрисовывал тонкий стан. Брыжи плавно переходили в просторный кружевной воротник, изящно окружающий тонкую шею. На вид ей было лет шестнадцать.

Карл почувствовал давно забытое волнение. Три месяца назад ему пошел сорок шестой год, и он давно уже вышел из того возраста, когда мужчиной управляют чувственные желания. Впрочем, рабом их он никогда не был. Его склонность к острым ощущениям и удовольствиям жизни подавлялась развитым чувством долга. Подхлестываемый бичами своих страстей, он, рвущийся к запретным плодам, как норовистый конь, постоянно вынужден был одергивать себя уздой беспощадной воли, что забирало немало душевных сил. Впрочем, все это было в далекой молодости. И вот сейчас ему страстно захотелось добиться любви этой женщины, чтобы забыть ее и больше о ней не думать. Он навел справки о той, кто поразила его воображение. Красавица не могла похвастаться благородством происхождения. Ее звали Барбара Бломберг, и она была дочерью местного купца. Пропасть между ними была огромной. Но разве не все равны перед волей императора?

Барбара целый месяц прогостила в Вальядолидском дворце Карла V, где был восхитительный сад с тенистыми аллеями и богатая картинная галерея. Эта девушка, не получившая никакого образования, привлекала Карла своей наивностью. Ему приходилось объяснять ей самые элементарные вещи. Зато она умела танцевать и петь. Насмешница и плутовка, она вся светилась радостной и беззаботной красотой, восхищала первозданностью чувств. В ее обществе он постепенно отошел душой.

Их первая ночь ему запомнилась. Барбара отвечала на его ласки так робко и стыдливо, что особого рода возбуждение долго не оставляло его, и заснул он только под утро, утомленный и даже пресыщенный любовью. Спал он, как обычно, без сновидений, а когда проснулся от лучей восходящего солнца, то увидел, что Барбара смотрит на него с каким-то странным выражением. В ее взгляде было так много удивительного и непонятного, что он спросил:

— Что с тобой?

— Я не знала… не знала, что любовь — это такое счастье…

Расстался он с ней, однако, без сожаления, а через некоторое время, находясь уже в Брюсселе, узнал, что эта девица, о которой он и думать забыл, подарила ему сына. К удивлению всего двора, Карл признал младенца своим без малейших колебаний, несмотря на то что внешне мальчик не был похож на своего венценосного родителя. Карл был брюнетом с синими глазами, а у его побочного сына были голубые глаза и золотистые волосы. Еще больше не походил он на отца характером. В жилах Карла было немного горячей крови, и вся она досталась этому ребенку.

Отец был человеком подозрительным и замкнутым. Сын же отличался общительностью, открытостью и обаянием, которому никто не мог, да и не желал противиться. Незаконное свое чадо Карл назвал Иеронимом — в честь любимого святого. Он отнял ребенка у матери, перевез его в Испанию и отдал на воспитание своему мажордому дону Кихаде. Мать же поспешно выдал замуж за одного из придворных и даже назначил ей пенсию, правда, небольшую. Карл был скуповат.

Торжество императора над германскими князьями длилось недолго. Протестантское учение уже прочно укоренилось в Германии, и война вспыхнула с новой силой. Империя Карла V была истощена, и в 1555 году он вынужден был пойти на унизительный для себя Аугсбургский мир, по которому немецкие протестанты получили свободу вероисповедания.

Такой ход дел вверг Карла в состояние тяжелой меланхолии. Все чаще мучила императора тоска, вызванная трагическим пониманием неосуществимости самой заветной цели его жизни. Он мечтал объединить весь христианский мир под католическим знаменем, сокрушить набирающую силу Османскую империю и освободить гроб Господень, а вместо этого получил Реформацию и гражданскую войну.

Все чаще Карл из-за усталости был не в состоянии спланировать рывок к очередной цели. К пятидесяти годам он весь был пропитан горечью и сдавленным раздражением. С каким-то даже удовольствием погружался он во мрак черной меланхолии, высасывающей мозг подобно вампиру. Этот человек, безмерно уставший от государственных забот и утомительных разъездов по просторам необъятной империи, окончательно утратил вкус к жизни и оказался во власти похожей на дремоту душевной апатии.