Страница 27 из 45
— Всех новичков всегда нахожу здесь. Наверное, это такой закон души — если поблизости есть сад, то в минуту сомнения человек обязательно в него придет. Этому закону столько же лет, сколько и человеку.
— Преследуете?
— Ищу. Когда Адам согрешил и решил скрыться от Бога в Эдемском саду, то Бог вышел на его поиски. Ходил и звал.
— Я не слышал.
— И я когда-то не слышал. Можно присесть?
— Что вы, батюшка, словно нечистая сила, разрешения на все спрашиваете? Садитесь, конечно.
Лев Исаакович присел рядом, достал из внутреннего кармана куртки трубку, вкусно причмокивая, закурил.
— А вам разве курить можно?
— Как моя Еленочка умерла, и я решил принять постриг, я имел счастье некоторое время жить на Афоне. Тамошним уставом курение допускается — многие курят. А у нас не запрещается. Не одобряется, конечно. Но при моем служении, смотрят сквозь пальцы. Уж очень мало желающих на мое место. Трудно с вами.
Максим кивнул.
— Трудно.
— На исповедь не ходите, на литургию — только строем, в голове одна двойная бухгалтерия. Всех забот — то спортзал новый освятить, то оружие благословить. К душе допуска нет.
— Как же вы причащаете?
— Ну, а как же не причастить? Как же вас отпустить на бой и без отпущения грехов, без благословения? Мне же потом вас и отпевать приходится. Я и отпускаю. Просто так. Вот и вам сейчас отпущу.
— Правда?
— Правда. Ступай и больше не греши.
Какое-то время они сидели молча. Лев Исаакович курил, пуская клубы ароматного дыма в чернеющее небо. Максим встал.
— Спасибо, батюшка.
Лев Исаакович молча смотрел на крест печальными еврейскими глазами.
— Батюшка! Грешен.
Максим вернулся к священнику и сел рядом, низко опустив голову.
— Батюшка! Перед войной у меня была связь с одной женщиной.
— Связан человек бывает только с женой. А то, что было у тебя, называется блудом.
Максим кивнул.
— У меня был блуд.
— Каешься?
— Каюсь. — сказал Максим и понял — действительно кается. — Каюсь, — повторил он и почувствовал комок в горле. — Каюсь, — повторил он в третий раз и опустил голову еще ниже, чтобы Лев Исаакович не увидел навернувшихся слез — «подумает еще, что я истерик». Затем на затылок Максима мягко опустилась рука, и Лев Исаакович тихо произнес:
— Отпускаются грехи рабу Божьему Максиму. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.
Шаркающие шаги священника давно уже стихли, а Максим все еще сидел и плакал, закрыв лицо руками. Страх, который не давал ему покоя последние недели, разжимал свое жестокое кольцо. Сердце медленно освобождалось.
Резко щелкнула рация, и искаженный динамиком голос Ибрагима произнес:
— Перст! Ну, где ты там? Мы уже на стенде подготовки. Давай бегом!
И Максим побежал. Бежалось легко.
Поскольку в отделении уже был один Максим, и позывной «Макс» закрепился за ним, то Максиму пришлось выдумывать свой позывной, которым члены отряда будут к нему обращаться. Вероятно, Иван Александрович что-то трепнул, потому что за Максимом было решено закрепить позывной «Перст».
Простенько и со вкусом. Поэтому, когда Максим подбежал к стенду, его приветствовали крики:
— Перст, опаздываешь!
— Перст Божий, обшит кожей!
— В первый раз вижу, чтоб палец бегал. Вот, что радиация творит!
И молодой хохот.
Стенд подготовки представлял собой дорожку между рядами столов, по которой шли, сверкая голыми ягодицами, обнаженные спецназовцы.
Максим быстро скинул с себя одежду, запихнул ее в шкафчик, взял в руку поясную сумку с драгоценностями и, шлепая босыми ногами, встал в конец очереди.
— Имя?
— Максим Токарев.
— Неверно.
— То есть — «Перст». Извините.
— Без «то есть» и «извините».
— Перст.
— Принято. Голосовой пароль опознан. Дальше.
Следующий стол.
— Дайте вашу левую руку.
Максим протягивает руку и на пальцы, щелкая, крепятся датчики.
— Вы готовы сделать все, что потребуется, для выполнения задания?
— Да.
— Вы готовы к выполнению задания?
— Д-да.
Легкая заминка.
— Пропускайте этого. Распоряжение Коновальца.
— Дальше!
Еще два шага вперед.
— Повернитесь спиной.
Щелчок. Резкая боль в лопатке.
— Руку. Правую!
Еще два щелчка. Максим потирая красные пятна на руке, шагает к следующему столу. На ложке, что суют под нос, лежат три пилюли.
— Глотайте. Запивайте.
— Спасибо.
— Приятного аппетита. Дальше!
У смуглого парня, идущего впереди через одного, на спине проявилась красная сыпь. Взлетает вверх рука в белом халате.
— Отстранен! Князь, выйдете из шеренги. В госпиталь!
Максим шепчет в затылок впереди идущего.
— Он, что, правда, князь?
— Князь — его позывной. Дали потому, что его мать из грузинской княжеской семьи. Катадзе его фамилия.
— Разговорчики! Дальше.
На следующем столе стопки с бельем: трусы, носки, подштанники, длиннорукавные футболки. На каждой стопке бумажка с именем.
— Одевай, — шепчет в ухо парень спереди.
— Разговорчики! Дальше!
Между столами теперь идут не обнаженные, а обтянутые черным и блестящим, похожие на цирковых акробатов тела.
Следующий стол. Камуфляж и ботинки. Шорох ткани, взыканье молний. В глазах рябит от обилия камуфлированной ткани, специально созданной так, чтобы трудно было смотреть пристально.
— Дальше.
Нет уже шлепанья босых ног. Глухой, упругий стук ботинок. На следующем столе броня: жилеты, шлемы, наколенники, налокотники, перчатки. Щелканье застежек, скрип ремней.
— Дальше!
Максиму помогают одеть сбрую — разгрузочный жилет. Бойцы крепят друг на друге оружие, навешивают гранаты.
— Дальше!
Рюкзаки.
— Дальше!
В углу у двери рядком, прислоненные к стенке стоят парашюты. На пол летят пломбы с заводским клеймом «Проверено».
— Сдать жетоны!
Десять рук лезут за воротники, протягивают и сбрасывают в раскрытую ладонь Коновальца цепочки с жетонами. Коновалец вешает их на крюк у двери, рукой в штурмовой перчатке нащупывает свой жетон. Вешает последним, поверх всех. С этого момента группа считается ушедшей на задание. Никто, кроме Коновальца не может отдавать им никаких приказов. Тех, кто не снимет свой жетон, когда группа вернется, запишут в потери.
— Оружие к осмотру!
Опять щелчки со всех сторон. Максим заученным движением, как показывал Ибрагим, передернул затвор и уложил оружие на согнутых локтях затвором к осматривающему.
Коновалец быстро прошел по ряду, скользя взглядом по оружию бойцов. Напротив Максима он остановился, скользнул взглядом по карману разгрузки, в котором лежала сумка с драгоценностями, скривился.
— Перст! Шаг вперед! К неполной разборке основного оружия приступить!
По строю понесся шепоток. Формально Коновалец был прав — он имел право так поступить. Но он нарушал традицию. Традицию доверия. В спецназе не место дилетантам и недоверию. Такое поведение командира было беспрецедентным. Впрочем, как и введение в состав группы неподготовленного человека и вручение ему боевого оружия.
Максим шагнул вперед, опустился на одно колено, отстегнул магазин, свинтил гигантский глушитель, снял передний кожух, вынул тяжелый ствол, снял ствольную коробку, вытащил затворный механизм. Оружие было в идеальном состоянии. Максим знал это потому, что десятки раз разбирал его и собирал под руководством Ибрагима.
— Все в порядке. Странно.
Шепот стал громче. Коновалец не просто нарушил традицию. Он оскорбил бойца, усомнившись в его способностях. Это было дурной приметой и плохим началом.
— Достаточно. Собрать.
Максим под оценивающим взглядом бойцов быстро и четко собрал винтовку.
— Младший лейтенант Токарев!
Еще одно нарушение традиций. Во время задания не существовало званий. Они всплывали только в самых крайних случаях. Во время выполнения долга существовало только два звания: командир и боец. Полковники, сержанты, майоры и рядовые оставались в гарнизонах и штабах.