Страница 29 из 32
В Министерстве внутренних дел
28 октября 1881 г. 39-летний П. Н. Дурново был назначен управляющим Судебным отделом МВД, созданном при Департаменте государственной полиции для ведения дел по дознаниям о государственных преступлениях. Сделано это было в русле проводимой директором Департамента политики обновления личного состава[274].
Директором Департамента полиции был В. К. Плеве[275]. «Это был человек далеко не заурядный, широко образованный, проведший лучшие свои годы на службе по судебному ведомству вплоть до должности прокурора Петербургской судебной палаты. Обязанный в своей служебной карьере только своим способностям, В. К. Плеве был назначен директором Департамента полиции одновременно с упразднением III отделения с. е. и. в. канцелярии, ведавшего до тех пор всею деятельностью Корпуса жандармов. Таким образом, на долю В. К. Плеве выпала задача полной реорганизации всего полицейского дела в России»[276]. При этом он «проявил способности, приведя в порядок и наладив сыскную часть, до того времени находившуюся в хаотическом состоянии; создал охранные отделения и более действенную постановку политического розыска»[277]. Начал он с привлечения в департамент молодых юридических сил «для внедрения в нем начал законности»[278].
П. Н. Дурново и В. К. Плеве были почти ровесники (первый старше на 3,5 года); в одно время служили в прокуратуре (Плеве – с 1867 г., Дурново – с 1870); географически близко, а иногда – в одних и тех же местах (Москва, Владимир, Киев), правда – в разное время; прошли одни и те же ступени служебной лестницы (товарищ прокурора, прокурор) и, хотя пути их не пересекались, они, несомненно, знали друг о друге и, возможно, были знакомы лично. К началу их совместной службы Плеве был действительным статским советником, Дурново же – коллежским советником.
Плеве в этот период его деятельности, по свидетельству современника, «совмещал в себе немало достоинств – значительный ум, громадную память и способность работать без отдыха; не было такого трудного дела, которым он не в состоянии был бы овладеть в течение самого непродолжительного времени. Нечего, следовательно, удивляться, что он быстро сделал карьеру, на всяком занимаемом им месте он считался бы в высшей степени полезным деятелем, а для графа [Д. А.] Толстого был настоящей находкой. <…> Но это хорошая сторона медали, была и обратная. Государь [Александр III] с своим здравым смыслом выразился однажды о Плеве очень верно. Граф Толстой, отправляясь на лето в деревню, просил, чтобы дозволено было Плеве являться в Гатчину с докладами, причем отозвался с похвалами об его отличных убеждениях. “Да, у него отличные убеждения, – возразил государь, – пока вы тут, а когда не будет вас, то и убеждения у него будут другие”. <…> Можно усомниться, чтобы Плеве относился с сердечным участием к чему-либо, кроме своих интересов. От этого человека, со всеми отменно вежливого, невозмутимо спокойного, не способного проронить в разговоре ни одного лишнего слова, никогда не возвышавшего интонацию голоса, как-то веяло холодом. Всякий инстинктивно сознавал, что было бы опасно довериться ему; со всеми старался он быть в одинаково хороших отношениях, чтобы не закрывать самых разнообразных путей для своей карьеры. Несмотря на свои недостатки – повторяю еще раз – он приносил на службе значительную пользу и оказался бы еще несравненно полезнее, если бы направляла его более сильная рука. Стоял он высоко, особенно по сравнению с другими лицами, окружавшими Толстого»[279].
«В начале восьмидесятых годов <…> Плеве, – утверждал С. Ю. Витте, – еще не износил свою либеральную шкуру, в которой он преклонялся перед графом Лорис-Меликовым, хотевшим положить начало народного представительства, и затем перед графом Игнатьевым, носившимся с идеей Земского собора»[280].
Другие современники подтверждают свидетельство Е. М. Феоктистова, правда, имея в виду уже Плеве-министра.
И. И. Янжул: «Он много читал, наблюдал и думал и, к моему большому удовольствию, оказался очень начитанным в произведениях <…> Салтыкова-Щедрина. Зная его лично за много лет и притом на деле <…> за очень умного и способного человека и вовсе не такого прямолинейного консерватора, каким был <…> Н. П. Боголепов, а способного на уступки, где это требовалось временем или вызывалось необходимостью, я надеялся, что Плеве может сделать для России много добра и пользы. <…> Россия, я убежден, лишилась через это [убийство Плеве] мирного и благополучного разрешения многих трудных вопросов»[281].
Напутствуя П. П. Заварзина, назначенного начальником охранного отделения в Кишинев, В. К. Плеве говорил: «Еврейские беспорядки в Кишиневе дискредитировали местную власть и осложнили положение в центре. Такие явления совершенно недопустимы. Губернатор и вы должны работать согласованно и всячески ограждать население от всяких насилий». «Многие недолюбливали Плеве, – продолжает П. П. Заварзин. – Не говоря уже о левых кругах, преувеличенно считавших его олицетворением реакции; не любили его и придворные и высокочиновный Петербург за то, что он не принадлежал к их среде и был неумолимым врагом какой бы то ни было протекции. Кроме того, он представлял собой полный контраст своему предшественнику Сипягину, человеку с большими родственными связями в петербургском свете, которого называли “русским барином”. Плеве для большого света был только бюрократом, не считавшимся с его обычаями и ревниво оберегавшим свое министерство от посторонних вмешательств и влияний. Плеве твердо стоял на том, что с революционерами надо бороться, беспощадно нанося удары верхам партий, но вместе с тем считал необходимым вводить в жизнь назревшие изменения законодательным порядком»[282].
«Действительно, – подтверждает В. И. Гурко, – первой мыслью Плеве при вступлении в управление Министерством внутренних дел было ввести в состав Государственного совета представителей высших слоев общественности. <…> Плеве принялся за изучение возникавших в прежнее время предложений о привлечении выборного элемента к участию в законодательстве страны. Он извлек с этой целью из архивов проекты Валуева, Лорис-Меликова и гр. Н. П. Игнатьева, последовательно разрабатывавшие образование высшего законосовещательного учреждения, включающего элементы общественности. С присущей ему осторожностью и постепенностью знакомил он с этими проектами государя, не вводя при этом в свои планы своих сотрудников. <…> Одновременно постарался он войти в ближайшие сношения с земскими лидерами в лице наиболее в то время видного из них, а именно Д. Н. Шипова»[283].
Да и С. Ю. Витте, при всей своей неприязни к Плеве, признавал: «Несомненно, очень умный, очень опытный, хороший юрист, вообще человек очень деловой, в состоянии много работать и очень способный. <…> Каковы в действительности мнения и убеждения Плеве – об этом, я думаю, никто не знает, да, полагаю, что и сам Плеве этого не знает. Он будет держаться тех мнений, которые он считает в данный момент для него выгодными и выгодными для того времени, когда он находится у власти. <…> Плеве – несомненно даровитый и чрезвычайно способный человек; он имеет очень большой опыт как по своей судебной карьере, так и по административной»[284].
«Это был самый выдающийся по уму и твердой воле человек из всех современных сановников, – делился с женою А. В. Кривошеин. – <…> Как начальник он часто бывал труден, но зато при нем была полная уверенность, что когда нужно, он не даст в обиду и не обидит сам»[285].
274
«Департамент полиции, образованный из упраздненного III отделения, при возникновении своем отказался от услуг прежних чиновников, и был приглашен новый личный состав исключительно из судебных деятелей» (Департамент полиции в 1892–1908 гг. /Из воспоминаний чиновника/ // Былое. 1917. № 5–6 /27–28/. С. 17).
П. Н. Дурново принял предложение занять эту должность «с душевной благодарностью» и выразил готовность «тотчас по получении приказа выехать из Киева и более не возвращаться» (П. Н. Дурново – Н. А. Манасеину, 24 окт. 1881 г. // ГАРФ. Ф. 102. Д-1. Оп. 1. 1881. Д. 274. Л. 1).
Министр назначил ему 1 тыс. рублей «в возмещение издержек по переезду из Киева в Петербург».
275
Плеве фон Вячеслав Константинович (8.04.1846, Мещовск Калужской губ.–15.07.1904, СПб.) – сын чиновника «из иностранцев». Православный. Окончил Калужскую гимназию с золотой медалью (1863), юридический факультет Московского университета кандидатом прав (1867). Служба с 1867 г. кандидатом на судебную должность при прокуроре Московского окружного суда. Секретарь Владимирского (1868), товарищ прокурора Тульского (1870) окружных судов. Вологодский губернский прокурор (1873). Прокурор Вологодского окружного суда (1874). Товарищ прокурора Варшавской судебной палаты (1876), ревизовал Киевский губернский прокурорский надзор (1879). И. д. прокурора (1879) и прокурор (1880) Петербургской судебной палаты. И. о. прокурора в Особом присутствии Сената (1881, дело об убийстве Александра II). 15.04.1881 назначен директором Департамента государственной полиции. Женат (1869) на З. Н. Уржумецкой-Гриневич (?–1921); дети: Елизавета (1870–после 1941, США) и Николай (1872–1934, умер в лагере).
276
Бельгард А. В. Воспоминания. М., 2009. С. 144.
277
Крыжановский С. В. К. Плеве // Новый журнал. Нью-Йорк, 1975. Кн. 118. С. 138–139.
278
Записки Михаила Васильевича Сабашникова. М., 1995. С. 282.
279
Феоктистов Е. М. За кулисами политики и литературы. 1848–1896. Воспоминания. М., 1991. С. 227–228.
Упоминаемый здесь граф Д. А. Толстой (1823, Москва–1889, СПб.) – министр внутренних дел (1882–1889), гофмейстер (1861), сенатор (1861), член Государственного Совета (1865), действительный тайный советник (1872), кавалер ордена св. Андрея Первозванного (1883).
«Был ли он умен? – задавался вопросом С. Е. Крыжановский. – По общему отзыву – да. Многие считали его даже человеком ума выдающегося. П. А. Столыпин, вспоминая свои встречи с Плеве, любил говаривать, что тот был “ума палата”. Думаю, что впечатление это объяснялось недостатком знакомства с Плеве, при котором естественно воспринимаются по преимуществу лишь внешние риторические эффекты. Справедливость требует, однако, отметить, что мнение П. А. Столыпина разделял и человек, хорошо знавший Плеве, – Д. Н. Любимов, его Управляющий канцелярией, который преклонялся и перед умом и перед личностью Плеве и имел мужество выступить печатно в защиту его памяти, притом в то время, когда все бранили Плеве; того же мнения был и В. И. Гурко, связанный с Плеве прежней службой в Государственной канцелярии и взятый им в Управляющие Земским Отделом». Сам С. Е. Крыжановский вынес «иное впечатление» (Крыжановский С. Указ. соч. С. 139–140).
280
Из архива С. Ю. Витте. Воспоминания. СПб., 2003. Т. 2. С. 262.
М. Т. Лорис-Меликов (1824, Тифлис – 1888, Ницца) – граф (1878), министр внутренних дел (1880–1881). Н. П. Игнатьев (1832, СПб.–1908, Киевская губ.) – граф (1877), министр внутренних дел (1881–1882).
281
Воспоминания И. И. Янжула о пережитом и виденном в 1864–1909 гг. Вып. 2. СПб., 1911. С. 41, 47, 69.
282
Заварзин П. П. Жандармы и революционеры // «Охранка»: Воспоминания руководителей политического сыска. Т. 2. М., 2004. С. 39–40.
283
Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М., 2000. С. 148.
Эти планы В. К. Плеве подтверждает, несколько конкретизируя, Д. Н. Любимов: Плеве «не любили, многие даже ненавидели, но с ним все считались, а было меньшинство, которое его поддерживало. Это несомненно; я помню ту массу писем, которую он получал от своих сторонников; помню в их числе были и письма, и записки профессора В. О. Ключевского. Была переписка и с киевским профессором Пихно, издателем “Киевлянина”. Припоминаю, когда Плеве ездил в Киев, он познакомился с Пихно и тот произвел на него большое впечатление. Пихно подал мысль (о чем я слышал от самого Плеве) о преобразовании Государственного Совета в том смысле, чтобы к Государю восходили бы лишь только те проекты законов, которые одобрит большинство членов Государственного Совета, и совершенно отпадали бы те, которые не соберут большинства. Таким образом, Государь волен утверждать или не утверждать решение Государственного Совета, но только лишь тогда, когда за него выскажется большинство. Получалась видимость, будто ничего не менялось, но в то же время это была какая-то своеобразная конституция. При этом предполагалось ежегодно обязательно назначать в Государственный Совет нескольких общественных или ученых деятелей. Какая постигла судьба это во всяком случае очень остроумное предположение, имевшее вид как бы уступки общественному мнению, мне неизвестно, но помню, что Плеве носился с этой мыслью и даже докладывал ее Государю. Но Государь в то время, видимо, не сочувствовал никаким ограничениям самодержавной власти» (Любимов Д. Н. События и люди /1902–1906/ // РГАЛИ. Ф. 1447. Оп. 1. Д. 39. Л. 275–276).
Подтверждает это и С. Е. Крыжановский: «Плеве же, как это ни странно, пришлось быть первым проводником мысли о народном представительстве, приспособленном к обстоятельствам времени» (Крыжановский С. Е. Заметки русского консерватора // Вопросы истории. 1997. № 2. С. 118).
О признании В. К. Плеве «неизбежности введения у нас конституционного режима» свидетельствовали и А. И. Чупров, и Д. Н. Шипов, и Н. П. Харламов (См.: Записки Михаила Васильевича Сабашникова. С. 282).
284
Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 337, 338, 423.
285
Выписка из письма Кривошеина, СПб., от 16 июля 1904 г. к Е. Г. Кривошеиной, в Воскресенск Моск. губ. // ГАРФ. Ф. 102. ДП. Оп. 265. 1904. Д. 27. Л. 97.