Страница 28 из 32
Окончившие по I разряду производились в следующий чин или – вместо производства в капитаны гвардии и подполковники других родов войск – получали годовой оклад жалования и причислялись к Главному военно-судному управлению с последующим назначением на должность. Окончившие академию по II разряду возвращались в свои части.
Статус Военно-юридической академии был высок: в нее принимались офицеры, окончившие юридические факультеты университетов, а также другие военные академии; ее выпускники приравнивались по положению к выпускникам академии Генерального штаба.
Среди профессоров академии были знаменитости: Н. А. Коркунов, В. Д. Кузьмин-Караваев, С. А. Бершадский, Н. Д. Сергеевский, ставший позднее сочленом П. Дурново по Государственному Совету, и другие.
8 сентября окончившие курс Военно-юридической академии были приняты императором в Царскосельском дворце.
6 октября 1870 г. П. Дурново был причислен к Главному военно-морскому судному управлению с прикомандированием к 8-му флотскому экипажу, а 21 ноября назначен помощником прокурора при Кронштадтском военно-морском суде (он стал получать 900 рублей жалования, 900 столовых и 450 квартирных)[265].
Что касается причин, побудивших П. Н. Дурново оставить военно-морскую службу, то они очевидны: во-первых, жалование офицеров флота всегда было «весьма ограниченное»[266] (Семья А. П. Нордштейна, пишет Д. Ф. Мертваго, была «истинно флотская, т. е. всю свою жизнь нуждавшаяся в средствах к жизни. Рядовая служба во флоте крайне скудно оплачивалась государством»[267]), во-вторых, «тугость карьеры в морской службе (даже М. П. Лазарев был в 30 лет еще только лейтенантом»[268]) – честолюбивый П. Дурново не мог с этим смириться.
Военно-морской прокурор Кронштадтского военно-морского суда имел двух помощников. Их задача состояла в наблюдении за производством предварительного следствия, составлении заключения, затем – обвинительного акта и поддержании обвинения в суде. В большей части дела были малоинтересные: побеги со службы, несвоевременная явка на мобилизационные пункты, неисполнение приказаний, оскорбление начальников и т. п.
Дела у П. Дурново шли неплохо (1.01.1872 г. награжден 400 рублями), однако, не проработав и полутора лет помощником прокурора, П. Дурново был уволен 1 апреля 1872 г. по прошению, с награждением чином коллежского асессора, для определения к статским делам.
3 апреля 1872 г. приказом по министерству юстиции П. Н. Дурново назначен товарищем прокурора Владимирского окружного суда.
«Переход Дурново на гражданскую службу совпал с введением в действие судебных уставов 1864 года, – пишет В. И. Гурко. – Вместе с целой плеядой талантливых сверстников он содействовал, состоя в рядах прокуратуры, созданию нашего нового суда, отличавшегося твердой законностью и независимостью от воздействия административной власти. <…> Теория Монтескье о разделении властей представляла в то время для суда нечто совершенно непреложное. Гр[аф] Пален, вводивший в действие новые судебные уставы, стремясь высоко поднять знамя судейской беспристрастности, доходил до того, что даже требовал, чтобы представители прокуратуры и суда не имели сколько-нибудь близких отношений с представителями других отраслей государственного управления и даже местным обществом. В прокуратуре Пален видел недремлющее око правосудия, бдительно следящее за всякими отступлениями от строгого соблюдения действующих законов, а тем более – за личными правонарушениями, совершенными представителями власти. По мнению гр[афа] Палена, такое беспристрастие и постоянное наблюдение возможно было осуществить лишь при отсутствии личной приязни между представителями власти надзирающей и привлекающей к ответственности, т. е. прокуратурой, с органами власти управляющей – администрацией»[269].
В этих условиях П. Н. Дурново, надо полагать, не выбивался из общей колеи, сделав относительно быструю карьеру: с 1 июня 1873 г. он переведен товарищем прокурора Московского окружного суда (приказ по министерству юстиции от 4.06.1873 № 28), 28 августа 1875 г. назначен прокурором Рыбинского окружного суда (приказ от 7.08.1875), 27 ноября 1875 г. переведен прокурором Владимирского окружного суда (приказ от 27.11.1875), а 4 июня 1880 г. назначен товарищем прокурора Киевской судебной палаты; дважды награждался орденами (св. Анны II ст. 31.12.1876 г. и св. Владимира IV ст. 1.01.1880); произведен (за выслугою лет) в надворные (26.07.1876) и коллежские (2.07.1880) советники.
«Я сам, – пишет С. Ю. Витте, – несколько раз слышал от графа Палена, который был министром юстиции в самые лучшие времена новых судебных учреждений, в первое десятилетие после их постепенного введения, что он уже тогда, в семидесятых годах, хорошо знал судебного деятеля Дурново и ценил его способности и энергию»[270].
Однако далеко не все разделяли взгляды и политику К. И. Палена. «Наш новый суд, – полагал В. И. Гурко, – в течение продолжительного срока после его образования, несомненно, действовал вне условий времени и пространства, преследуя лишь один идеал отвлеченной справедливости». «При всей возвышенности этого идеала, – продолжает В. И. Гурко, – доведенный до крайности, он представлялся в интересах общегосударственных спорным. Само собою разумеется, что пока дело идет о неуклонном привлечении представителей власти за всякие правонарушения, совершенные ими ради каких бы то ни было личных, в особенности корыстных, целей, идеал этот не подлежит ни малейшей критике. Иное представляется, когда надзор этот приобретает характер придирок к администрации и систематического ее развенчания в глазах общества за несоблюдение ею всех требований закона при обеспечении в стране спокойствия и порядка. Оторванность прокуратуры от общего государственного управления проявилась в особенности при рассмотрении преступлений политических». К. И. Пален, внедряя «в судебных деятелей мысль, что они не часть одного государственного механизма, а представители общественной совести, парящие в области отвлеченной справедливости и обязанные совершенно отречься от практических соображений реальной действительности и общих видов государственной власти», переступил основы теории Монтескье о разделении властей: они стали противоположны и антагонистичны[271].
«Наиболее дальновидные, обладающие широким государственным пониманием интересов страны судебные деятели это вполне понимали. К их числу, несомненно, принадлежал П. Н. Дурново». В. И. Гурко допускает тут и личные мотивы: «Возможно, содействовало ему в этом и правильное понимание собственных выгод, так как в конечном счете отмежевание судебных деятелей в особую касту ограничивало их дальнейшую службу скудно оплачиваемой и крайне медленной судебной карьерой. Путь этот не сулил Дурново удовлетворения присущих ему в широкой мере властолюбия и честолюбия, а потому он и не замедлил при первой возможности покинуть судебную должность»[272].
Вместе с тем служба по судебному ведомству дала немало: он основательно познакомился с провинциальной жизнью, приобрел бесценный практический опыт. Позднее, уже в Государственном Совете, делился своими прокурорскими впечатлениями: «У нас в России иногда происходит странное явление. Рядовой крестьянин <…> пока он живет честно и трудолюбиво работает, он никакого понятия не имеет о том, что в европейском смысле называют удобством: ютится он с семьей в тесной избе не более 5 квадратных сажен, четверть или треть этой избы занимается печью, под лавками воспитываются куры, в углу где-нибудь лежит теленок, спят все на полу или на лавках, все начальство говорит этому крестьянину “ты”, все не стесняются ни в словах, ни часто в жестах при объяснениях. Но стоит ему только украсть, сейчас начальство начинает ему говорить “вы”, затем архитекторы начинают измерять, сколько кубов воздуха в той камере, в которой его запрут, все беспокоятся о пище. Еще на моей памяти, когда я был товарищем прокурора, я помню, осматривал массу тюрем и там спрашивал арестантов: “довольны ли вы всем?” и многие мне отвечали: “вот, говорят, дают нам одни щи, а следовало давать и щи, и кашу”. <…> Я помню, на своем веку объехал все тюремные замки Московской и Владимирской губерний и везде содержали арестантов иногда даже вдвое больше, чем полагалось по штату и чем простор тюрем это дозволял. Арестанты, разумеется, спали и на полу, и на нарах. Никаких заразительных болезней, никаких усиленных побегов не замечалось»[273].
265
РГАВМФ. Ф. 406. Оп. 3. Д. 717. Л. 381.
266
Зеленой А. С. Воспоминания о Морском кадетском корпусе // Исторический вестник. 1901. Т. 83. № 2. С. 605.
267
Из записок Д. Ф. Мертваго. Морской кадетский корпус. 1856–1858 гг. // Морской сборник. Пг., 1918. Т. CDVI. № 12. Декабрь. С. 50.
268
Завалишин Дмитрий. Воспоминания о Морском кадетском корпусе с 1816 по 1827 гг. // Русский вестник. М., 1873. Т. 105. № 5–6. С. 630.
269
Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М., 2000. С. 221–222.
Монтескье Шарль Луи (1689–1755) – французский просветитель, видел в принципе разделения властей основное средство обеспечения законности.
Пален, фон дер, граф Константин Иванович (1833–1912) окончил юридический факультет Петербургского университета кандидатом прав (1852). Тайный советник (1867). Статс-секретарь (1867). Действительный тайный советник (1878). И. д. товарища (1867) и товарищ министра (1867), управляющий министерством (1867) и министр (1868) юстиции. В 1878 г. вследствие «дела Засулич» подал в отставку с поста министра и назначен членом Государственного Совета.
«Был все-таки лучшим из м[инистров] ю[стиции]» (А. Ф. Кони – П. А. Гейдену, 16 июля 1906 // Кони А. Ф. Собр. соч. Т. 8. М., 1969. С. 239).
«Высоко державший знамя судейской независимости от всяких посторонних давлений и влияний, ревниво оберегавший нравственный престиж судейского звания и всемерно ввиду этого стремившийся к тщательному подбору личного состава судей и прокурорского надзора <…> Он был известен необыкновенной прямотой характера и отличался безупречной, можно сказать, рыцарской в лучшем смысле этого слова, честностью. <…> говорил он <…> всегда деловито и убедительно, умея в каждом вопросе сразу схватить сущность, и хотя на ломаном русском языке, но все же ясно высказать свое, чувствовалось, искреннее и чуждое всяких посторонних соображений, мнение» (Гурко В. И. Указ. соч. С. 100).
«Весьма почтенн[ый] и достойнейш[ий] человек. <…> высокопочтеннейший человек, <…> выдающийся государственный деятель, по своему благородству и по своей порядочности человек, <…> человек, во всех без исключения отношениях достойнейш[ий], <…> рыцар[ь] без страха и упрека» (Из архива С. Ю. Витте. Воспоминания. СПб., 2003. Т. 1. С. 454, 878; Т. 2. С. 36, 351).
«Пален был дворянином старой школы, который пользовался большим расположением при дворе, но отличался абсолютной независимостью по отношению к правительству и был всеми уважаем за свой свободолюбивый и благородный характер. <…> хорошо известный своим независимым характером и прямотой» (Извольский А. П. Воспоминания. М., 1989. С. 74, 165).
Известна и негативная оценка К. И. Палена как человека и как министра (Ратьков-Рожнов В. А. Служебные воспоминания. 1854–1894. Ч. 1 (1854–1881). 1893 г.// РНБ. Ф. 1000. Оп. 2. Д. 1148. Л. 47 об. – 53), однако продиктована она обидой: автор воспоминаний претендовал на должность товарища прокурора Сената, а министр назначил другого.
270
Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 262.
271
Гурко В. И. Указ. соч. С. 222.
«Граф Пален добрый и честный человек, но вовсе не способен быть в настоящее время министром юстиции. Неудачными назначениями и частными распоряжениями он не только не устранил народного антагонизма между судебною и административными властями, который возник, к сожалению, при самом начале введения судебной реформы, а напротив, усилил этот антагонизм, и суд принял у нас весьма прискорбное направление, поставив себя в какое-то особое положение вне круга общих государственных интересов и ставя себе как бы в заслугу не сообразовываться с действительным ходом и явлениями жизни. Это отрицательное отношение к действительности, с одной стороны, и безыскусственное пристрастие к форме, преобладающей в решениях Кассационного департамента Сената, с другой стороны, дали нашему суду какое-то болезненное и безжизненное направление, которое очень трудно будет исправить.
<…> внутреннее брожение в России с каждым днем усиливается, и чтобы бороться с ним, правительство должно явиться во всеоружии. Суд должен быть верным и надежным орудием для ограждения общества. По политическим делам решительно настоящий порядок производства следствия и суда неприемлем» (Записки князя Дмитрия Александровича Оболенского. 1855–1879. СПб., 2005. С. 431–432, 433. Запись 3 апр. 1878 г.).
272
Гурко В. И. Указ. соч. С. 222.
П. Н. Дурново по должности тов. прокурора Киевской судебной палаты получал 3 тыс. рублей (2 – жалование и 1 – столовые).
273
Гос. Совет. Ст. отчеты. 1908–1909 годы. Сессия четвертая. СПб., 1909. Стб. 807, 808.