Страница 54 из 78
— За все надо платить, — философски проронил мушкетер.
— Вот именно, мсье, — подхватил Планше. — И в результате граф перестал пользоваться милостями герцогини!
— Почему же? — поинтересовался д'Артаньян. Болтовня Планше отвлекала его от невеселых мыслей о Марго и короле. — Ведь ни для кого не секрет, что Шеврез ненавидит кардинала и все его враги — ее друзья.
— О, месье, тут все гораздо тоньше, — с важностью изрек Планше. — Прекрасная герцогиня допускала до себя красавчика Шатонефа только потому, что он, будучи доверенным человеком кардинала, сообщал ей, отдыхая от страстных объятий, важные государственные тайны. А теперь этот источник новостей, похоже, иссяк.
Лейтенант, несмотря на плохое настроение, расхохотался.
— Не вижу ничего смешного, мсье! — воскликнул Планше.
— Да откуда слуги знают, о чем говорят любовники между двумя объятиями?
— Наивный вы человек, мсье, — с обидой сказал Планше, — хоть и самый доверенный офицер господина де Тревиля.
— Почему же это я наивный?
— А как вы думаете, после любовных утех герцогиня сама встает из постели и приносит вино, паштеты, сладости, чтобы кавалер смог подкрепить свои силы?
— Не знаю, — несколько растерянно ответил лейтенант. Ему никогда не приходилось обнимать какую-нибудь герцогиню, в отличие от Арамиса.
— Она звонит в колокольчик, и все это подает служанка.
— В постель?
— Конечно. Они нас за людей не считают и нисколько не стесняются, — в голосе Планше прозвучала обида.
— Это когда же я тебя за человека не считал?
— Не о вас речь, мсье. Вы совсем другое дело, а вот мсье Арамис, если, конечно, мне позволено сказать, Базена не стесняется.
— Откуда ты это знаешь?
— Да потому что бедняга Базен каждый раз потом полсотни поклонов кладет, замаливает невольный грех… — Планше хихикнул, — вожделения женщины ближнего своего.
Лейтенант рассмеялся, представив себе, с какой миной на полной, круглой физиономии подает Базен сладости в постель Арамису и герцогине ди Лима, разомлевшей от страстных объятий и не особенно заботящейся о том, что ее прелести едва прикрывает простыня.
Все еще улыбаясь, мушкетер и слуга свернули за угол и вышли на улицу Монтергей. Отсюда уже был хорошо виден трактир “Кошка с клубком”, на втором этаже которого жили д'Артаньян и Планше. У заднего двора, где располагалась конюшня на пять стойл, толпились какие-то люди, там же несколько расседланных лошадей стояли у открытой коновязи, уткнув головы в торбы с овсом.
— Никак опять лионцы нагрянули, — пробурчал Планше. Лионцами он называл мелких торговцев, закупавших в Лионе небольшими партиями ткани и потом развозивших товар по маленьким провинциальным городам. Он их недолюбливал, считал неопрятными и вороватыми.
— Может, я отведу коней в ротную конюшню, ваша милость? Незачем нашим благородным животным с ихними нечищенными лошаденками под одной крышей всю ночь стоять.
Лейтенант молча кивнул. Планше немедля вскочил в седло, и взяв повод коня д'Артаньяна, направился к Лувру.
Из дверей трактира выглянула Мадлен. Завидя мушкетера, она побежала навстречу.
Глядя, как она грациозно бежит, лейтенант подумал, что за несколько месяцев Мадлен буквально расцвела — налившаяся грудь призывно колыхалась под тонким платьем, подхваченным тесемками фартука, волосы выбились из-под белого чепца, глаза горели, на щеках играл румянец.
— Мсье! Мсье лейтенант! — выпалила она, остановившись перед ним. — Вам нельзя в гостиницу! Там вас поджидают.
— Кто меня поджидает, красавица?
— Похожи на альгвазилов, но, думаю, не они, хотя и одеты в черное.
— А кто же?
— Их трое, они на лестнице у вашей квартиры.
— Ну и что?
— Они вооружены… со шпагами, а старший с пистолетом.
— Это их люди? — мушкетер указал на суетившихся у конюшни слуг.
— Нет, мсье. Сегодня бродячие торговцы остановились на один день.
— Значит, они не с альгвазилами?
— Нет же, мсье. Те на лестнице спрятались
— Спасибо, что предупредила. Я им сейчас устрою приятную встречу! — лейтенант обнажил шпагу и твердым шагом направился к двери в гостиницу.
Подойдя к дому, он рывком открыл дверь, вошел, огляделся в полумраке тесного помещения, поднялся на несколько ступенек по шаткой деревянной лестнице, и тут на него сверху обрушилось что-то тяжелое и вонючее...
Глава 26
Сознание медленно возвращалось к д'Артаньяну.
Он не торопился открывать глаза — следовало обдумать все, постараться понять и собраться с силами.
Тупо болела голова, видимо, от ушиба. Почему-то мерно покачивало, и в такт покачиванию доносился глухой цокот копыт. Значит его куда-то везут в повозке или карете. Руки и ноги крепко связаны. Без сомнения его захватили враги. Но какие враги? Кто мог напасть на королевского мушкетера, и не просто мушкетера, а лейтенанта, в самом центре Париже? Только люди Ришелье. Следовательно, и везут его в один из замков кардинала.
Он осторожно приоткрыл глаза.
Его везли в глухой карете с задернутыми шторками, и все же в полумраке он сумел разглядеть знакомое лицо на противоположной скамье. Ба! Да это же де Жюссак! Цепной пес кардинала, завистливый и бесчестный! Получается, что он в своих предположениях, к сожалению, не ошибся: его везут к кардиналу. Только Ришелье располагал достаточной властью, чтобы бросить его в Бастилию. Впрочем, если строго придерживаться буквы воинского устава, то приказать арестовать его мог только король.
— Надеюсь, мне не нужно тратить лишних слов и сообщать вам, милейший де Жюссак, что я вас вызываю на дуэль?
— Осмелюсь напомнить вам, милейший д'Артаньян, что дуэли запрещены королевским эдиктом.
— Ах, вот, значит, под каким предлогом вы собираетесь увильнуть от поединка со мной?
— Не пытайтесь оскорбить меня, я все равно не прикажу вас развязать и не дам вам в руки шпагу.
— На такую удачу я не надеюсь. Но в первую же ночь после моего освобождения я рассчитываю скрестить с вами шпаги, несмотря на королевский эдикт.
— Увы, мой лейтенант, вас обвиняют в государственной измене, так что мне придется ждать всю жизнь! — и Жюссак весело расхохотался, крайне довольный своим остроумием.
Мушкетер откинулся в угол кареты и приготовился к долгому путешествию, но тут неожиданно экипаж остановился, донеслись неразборчивые команды, дверь кареты распахнулась, и д'Артаньян увидел, что они стоят в центре заднего двора дворца кардинала, Пале Кардиналь.
— Прошу! — с издевкой произнес Жюссак.
Мушкетер не стал заставлять конвоиров повторять дважды приглашение и довольно ловко, несмотря на связанные руки, выбрался из кареты.
Два гвардейца отконвоировали его во дворец, длинными, запутанными переходами провели в парадную часть здания, ввели в небольшую, скромно обставленную комнату. Один гвардеец обнажил шпагу, второй развязал мушкетеру руки и ноги, и оба они, не сказав ни слова, покинули его.
В двери громко щелкнул ключ.
Мушкетер огляделся.
Кушетка, обитая веселеньким атласом, два стула, обтянутые таким же материалом, крохотный стол — вот все, что было в комнате. Высокое окно снаружи было забрано изысканной, но от этого не менее надежной решеткой.
Сбросив шляпу, д'Артаньян растянулся на кушетке, нимало не заботясь, что его острые шпоры рвут тонкую ткань обивки.
Предстояло обдумать слова Жюссака о государственной измене. Интересно, он проговорился или сказал намеренно? Во всяком случае, это кое— что объясняет, хотя бы то, как его захватывали: безжалостно и оскорбительно.
Как мог узнать кардинал, что именно он, д'Артаньян участвовал в побеге королевы-матери? Ведь только этот поступок мог считаться государственной изменой. Никаких иных грехов мушкетер за собой не числил…
Полежав некоторое время на вполне удобной софе, разминая затекшие руки, д'Артаньян вдруг вспомнил — освобождение де Фаржи! Если кардинал докопался до этой авантюры, понятно, почему его арестовывал Жюссак, а не Рошфор. Скорее всего, графа тоже схватили, и он сидит где-то рядом.