Страница 65 из 128
Противоречия в области религии, отражавшие противоречия социальные, отнюдь не носили чисто умозрительного характера. На это указывают жестокие законы конца II — начала III в. против прорицателей, «притворяющихся, что они исполнены божества», которых следует сечь розгами, изгонять, а в случае упорства бросать в тюрьму, «дабы они, пользуясь человеческим легковерием, не портили нравы надеждой на что-нибудь и не смущали души простого народа», против тех, кто вводит новые, неизвестные религии, «смущающие души людей», за что «благородных» высылали, а простых людей казнили (Paul. Sent., V, 21, 1–4; Mosaic et Roman leg. coll., XV, 2, 6). Как уже упоминалось, такие «прорицатели» достаточно часто встречались среди рабов и, несомненно, среди свободнорожденных плебеев, причем не только из числа христиан. А то, что их речи «смущали душу» простого парода и внушали опасение властям, показывает, что в это время религия стала полем острой идеологической борьбы, каким она не была и не могла быть в эпоху Республики, когда в центре внимания стояли вопросы социальные, политические.
Таким образом, с частичным разложением сельских общин и постепенным растворением городских гражданских общин в империи, с установлением обязательного императорского культа и углублением социального неравенства различные общественные слои в поисках ответов на стоявшие перед ними вопросы различными путями приходят к поискам единого, верховного, общего для всего человечества бога. И этот бог, а не санкция какого-либо более или менее узкого коллектива становится источником моральных норм, гарантом правильной, а значит, счастливой жизни на земле и блаженства за гробом. Это не было еще монотеизмом, так как между верховным богом и людьми выстраивалась целая иерархия посредников, отождествлявшихся с традиционными богами. Не отрицались последние и теми, кто чтил более близких к людям богов (Сильвана, Геракла, Диониса). Не было еще в этих религиях какой-нибудь обязательной догмы и, соответственно, понятия ереси. Но все же они подготовляли победу мировой религии — христианства, наиболее полно ответившего на запросы различных общественных слоев того времени.
Ε. М. Штаерман
Глава третья
РИМСКОЕ ПРАВО
В главе «От гражданина к подданному» мы старались показать, какую роль в философской и политической мысли римлян играли понятия закона и законности — lex, iustitia. Соответственно велико было и значение права — ius. Изучение, комментирование, разработка права считались делом, достойным всяческого уважения. Ими испокон века занимались люди самого высокого положения, в частности многие прославившиеся своей ученостью великие понтифики (Cic. De Orat., I, 45). Юрист Пом-ионий, написавший краткую историю римского права («Энхиридион»), включенную в «Дигесты», среди правоведов периода Республики называет П. Папирия, собравшего законы царей, Аппия Клавдия, писавшего об исках (de actionibus), Сципиона Назику, Кв. Муция, Тиб. Карункания, П. Муция, написавшего 18 книг о гражданском праве, Катона, Аквилия Галла, Сервия Сульпиция — людей видных, политических деятелей, сенаторов и консулов. Для времен Империи наиболее известны Альфен Вар, Офилий, Лабеон, Требатий, Касцеллий, Волусий Туберон, Мазурий Сабин, Прокул, Яволен, Сальвий Юлиан (Dig., 1, 2, 35–53). Во II–III вв., кроме самого Помпония, славились Цельс, Сцевола, Пациниан. Гай, Павел, Ульпиан, Модестин. Многие из них занимали высшие магистратуры, входили в совет императора, а с конца II и в III в. назначались на должность префекта претория, считавшегося вторым после императора лицом в государстве. Хорошее юридическое образование, получаемое в специальных школах, могло открыть путь в высшие сословия людям, по происхождению к ним не принадлежавшим. Наиболее известным примером может служить Цицерон. В течение многих столетий римские юристы разрабатывали и совершенствовали право, приспособляя его к реальным потребностям жизни, хотя и не создали стройной теории права, основываясь не столько на неких абстракциях, сколько на действительно существовавших отношениях и их эволюции.
О древнейшем римском праве мы практически ничего не знаем. От «царских законов» до нас дошли лишь скудные отрывки, трактующие сакральное право. Основой всего дальнейшего развития права признавались Законы XII таблиц, согласно традиции, составленные в 451–450 гг. до я. э. (хотя, возможно, в них и позже вносились некоторые изменения, например перевод штрафов на деньги, еще не чеканившиеся в V в. до н. э.). Уважение римлян к Законам XII таблиц отчасти обусловливалось их общим консерватизмом, культом «нравов предков», отчасти, видимо, тем обстоятельством, что некие основы римской гражданской общины, на базе которой сложились эти законы, при всех модификациях продолжали жить до полного разложения античного мира и его культуры. Законы ХII таблиц еще содержали ряд элементов обычного права, присущих и другим стадиально близким народам[124]. Характерно в этом плане исключительное значение, придававшееся присяге — iusiurandum (Cic. De ofi'ic, III, 31, 111), и свойственное общинным отношениям влияние обычая — consuetudo, сохранившееся и во все позднейшие времена.
Вместе с тем уже Законы XII таблиц отличались рядом специфических для римской гражданской общины черт, сохранявших свое значение на всех стадиях эволюции римского права. Прежде всего это положения, касающиеся аграрных отношений. Часто считают, что уже в те древнейшие времена в Риме существовала полная частная собственность на землю, поскольку она могла отчуждаться и человек говорил о своем участке meum esse ex iure Quiritium — «это мое по квиритскому праву». Но даже оставляя в стороне спорный вопрос о двухюгеровом наделе — heredium, который, по словам Плиния, упоминается только в XII таблицах, не знавших термина «вилла» (Plin. N. H., XIX, 50), следует учитывать, что, каков бы ни был надел, отводившийся отдельным лицам, контроль за ним продолжал оставаться в руках коллектива граждан. Факт передачи надела другому лицу или наследнику, отношение владельца к земле, как к своей, еще ничего не доказывает, так как то же самое можно наблюдать в любой общине, в которой часть земли уже поделена между ее сочленами. Важно, что гражданская община продолжала оставаться верховным собственником земли и контролировала распоряжение ею. Самая сложность процедуры манципации, т. е. отчуждения, наиболее важных для земледелия объектов — земли, рабов и рабочего скота (res mancipi в противоположность остальным вещам — res пес mancipi, отчуждавшимся простой передачей — traditio), так же как и отчуждение в форме тяжбы за участок с присуждением его покупателю (in iure cessio), говорят о контроле общины за переходом из рук в руки земли и необходимого для ее обработки инвентаря.
Еще более показательно, что завещание должно было утверждаться собранием народа или войска, а если законный наследник (сын или внук), находившийся под властью pater familias, лишался наследства, то он должен был быть назван по имени (Aul. Gell., XV, 27), очевидно, для того, чтобы сограждане могли судить, насколько справедливо он был лишен прав на имущество отца и власти в фамилии. Показателен также институт usucapio — право приобретения недвижимости и земли в результате двухлетнего пользования ею, т. е. обработки (Leg. XII tab., VI, 3). Это право, тесно связанное с характерным для общинных отношений принципом «трудовой собственности», продолжало действовать на всем протяжении римской истории: земля, заброшенная владельцем, переходила в собственность того, кто начинал ее возделывать и извлекать из нее доход. Самое право собственности на землю у позднейших авторов выводилось из права тех, кто первым начал возделывать оккупированный им участок. Однако, как оговаривается в XII таблицах, право usucapio не распространялось на чужестранцев (IV, 7). Владеть землей на территории Рима мог только римский гражданин, отсюда и формула «мое по квиритскому праву», и неразрывная связь гражданства и землевладения.
124
См.: Синицина И. Е. Обычай и обычное право з современной Африке. М., 1978, с. 81–85.