Страница 13 из 22
Юфу я всегда считал идеологом панковского движения в Питере, к нему приходили и Леня Череп, и Панов, и многие другие представители панк-андеграунда. Некрореализм в двух словах не опишешь, но то, что они подавали как стебалово в таком суицидальном городе как Питер, многими воспринималось на полном серьезе и часто имело негативный эффект. Сам Питер со своей жуткой историей постройки и последующих блокадных периодов, представлял из себя некрополь. Поэтому и художественная и неформальная среда носила суицидальный декаденствующий некроналет. А Юфит превратил эту тенденцию в балаган, причем очень концептуальный, и то, что потом делал Фон Триер и Гринуэй, как-то даже сравнивать неудобно. Жестко стебалась тупость, дебилизм и суицидальные тенденции. И вот вокруг этого балагана выстраивался целая коммуникация, не менее пятнадцати человек. Женя Дебил, Циркуль – все участвовали в съемках фильмов, в основе которых лежала идея, по которой было видно, что в связи с удалением человечества от природы и естества, человек превращается в дикое звероподобное существо, которое, живя в мучениях, радостно умирает, наколовшись на какой-нибудь кол. Все это представлено и в фильмах, и в его картинах и фотографиях. К тому же он показывал пример брутального поведения и формулировал истории, аналогичные тем, что фигурировали в текстах «Свонс» и Ника Кейва того периода. Так вот, для налаживания связей и были отправлены наши делегаты, но они как-то где-то застряли в иных местах.
Потом и мы с большой компанией поехали следом. Мы поехали брататься с питерскими неформалами, но так совпало, что именно в этот момент в северной столице впервые появились любера. Ну и случилась показательная забивка люберов, гопоты и матросни, которую неформальный питерский мир до сих пор вспоминает. Забивали прямо при милиции, которая была бессильна перед организованными отрядами качков. После этого произошло братание с неформальным миром Питера. Приехали к Монаху, а там уже наши старые знакомые – Иренчик, Блинов и Ник Рок-н-ролл…
Сделав у Алана «панк-салон», мы стали экспериментировать с одеждой, делая микс из рокерских и аристократических костюмов. Был такой стиль: носить кожи под плащами и ирокезы под шляпами. Тогда была интересная история, когда мы все нарядились в плащи и шляпы, а девушка Алана, Марго, была одета в кожу и с ирокезом. Все шоу по раскачиванию населения происходили в метро. Метро само по себе андеграунд, да и деться от нас населению было некуда. Вот в таких ситуациях и устраивались спектакли. Кто-то панковского вида начинал приставать к гражданам, граждане апеллировали к прилично одетым людям (а это были все те же панки, но в шикарных польтах и плащах), которые якобы вписывались успокаивать хулиганов, а на самом деле советские люди оказывались зажатыми между панками по внешнему виду и панками ряжеными под людей. В результате весь этот клубок привлекал все внимание вагона, и в кульминационный момент ряженые панки разоблачались – и ступор, случавшийся с советскими гражданами, переходил в истерический хохот.
И вот однажды, когда мы ехали на какой-то концерт, в вагон завалилось человек двадцать люберов (а меньшими группами они редко перемещались), увидели Марго и стали на нее виснуть. Я могу лишь сказать, что, наверное, они тогда сильно удивились, когда после того, как захлопнулись двери вагона и поезд двинулся, полвагона сняло шляпы и пирожки, под которыми были ирокезы, и состоялась санитарная зачистка. На встречающей платформе удивление было не меньше, когда из вагона с валяющимися и сидящими на корточках спортсменами, вышла группа солидно одетых людей, что-то весело обсуждавших…
М.Б. Доставалось особо персоналиям, призывавшим к какому-то порядку. Их доводили до истерик издевательствами, а потом, когда была вызвана милиция, на платформах, при милиционерах, с каменным лицом зачитывался обратный текст про патриотизм и родину. Высшим пилотажем было сдать вместо себя в кутузку вызвавшего милицию человека. Чаще всего это оказывались скучающие вреднейшие пожилые дамы, в силу своей никчемности лезущие в чужие дела. Таких было много тогда в Москве. Так сказать, побочный эффект коммунального проживания. Особо отличались в таких акциях Гриша Фары-Гары и Женя Круглый.
Г.А. Да. Так точились и психологические аспекты, и разговорные. И получалось «срезать» на фазе разговора и толпы люберов, и уголовников, и милицию. Просто шло моральное уничтожение, потому как не может тупость и жадность победить в диалоге наглость и находчивость. А именно эти аспекты и оттачивались в «панк-салоне». С утра до вечера, под различную экспериментальную авангардную музыку, подростки грызли и стебали друг друга, оттачивая мастерство «стебалова» и вырабатывая иммунитет на оскорбления. Причем старались обходиться без мата и грубых выражений… Люди от происходящих концертов сначала впадали в шок. А потом как будто заново рождались. Въезжает в тоннель вагон с серыми угрюмыми лицами – выезжают розовые, с улыбками до ушей.
М.Б. А еще подростки любили дискредитировать в метро служителей правопорядка. Артистично. По идее, преследования за внешний вид были на улице. А тут вроде как метро и деваться милиционерам некуда. Очень любили неформалы подсаживаться к таковым представителям и корчить рожи смешные. Народ смеется, а милиционеры сделать вроде как ничего и не могут. Были и другие перформансы. Юра Лимон, который общался с Андреем Пановым (Свинья), покупал баклажанную икру, выдавливал ее в метро на пол и демонстративно делал вид, что застегивает штаны, провоцируя вызов милиции старушками. А когда возмущенные милиционеры просили все «это» убрать, Юра становился на четвереньки и с невозмутимым видом подъедал икру, отчего у публики и милиционеров случался мозговой штурм, пограничный с рвотными спазмами, и вся толпа разбегалась… Но это было артистическое баловство, не более. Адреналин. Сейчас девушки и молодые люди месяц работают в поту, чтобы раз спрыгнуть с парашюта и стресс снять. Или имитируют панковщину, чтобы стать более медийными.
Г.А. Но мы-то были в субкультуре, и задача «панк-салона» была – стать коммуникационным центром, эдакой школой подготовки уличных перформансов. Через маленькую квартирку в рабочем районе Преображенки проходили толпы художников, иностранцев, музыкантов и неформалов, но никто не засиживался, улицы кипели событиями. С момента образования «Рок-лаборатории» неформалы использовали концерты в своих коммуникативных целях.
Этот момент поначалу использовался милицией для того, чтобы натравливать гопников и люберов на прогрессивную молодежь. Дойти до концерта в неформальном прикиде уже считалось подвигом, потому как прежде, чем попасть в зал, неформалы несколько раз могли попасть в засады и пострадать физически. Помнится, даже в сквере перед Горбунова любера поджидали проходящих одиноких неформалов. Били и раздевали в разное время года.
А первые битвы массированные были в «Резонансе». Тогда был Кот, Гнус, еще были люди. Были мы нарядные. Я еще раздал неформалам игрушечные пистолеты. Вооружил… Туда же спецом нагнали люберов. Милиция стояла там же за железными загорождениями. А Женя Круглый ходил и тыкал самым главным милиционерам дулом игрушечного пистолета в пузы. Они не знали, что им делать, пытались прогнать, а он прикидывался дебилом и отвечал: «Чо? Да? Ага». Такая форма взаимоотношений работает и сейчас. Достал он их тогда конкретно, до судорог. А любера ходили по залу, где выступал «Черный Обелиск» и ненароком всех задевали, пришептывая: «Сейчас, сейчас…». Сережа Мелкий, по простодушию забил какого-то шкафа прямо в зале. Хирурга облепила толпа люберов. А он, как обычно, стал им чего-то объяснять. Его никто не слушает, оскорбляют. А он знай свое гнет. «Да вы поймите. Это так, а это эдак». Все были на взводе, и я ходил всех успокаивал, что, мол, только не в зале. Прокатился слух, что к месту концерта подвозят дополнительные автобусы гопоты. Видимо, решили на корню задавить всю эту неформальную конфорку. И после концерта, от «Резонанса» до метро, был выстроен коридор из милиции, а за ними – море кепок. Нас как колбасу туда пихают, и под таким конвоем сопровождают до метро. А кругом визги «Смерть, смерть!» Настоящая такая провокация. Никто особенно не испугался, но разозлили они нас не тухло. А я тогда, чтобы подбодриться, стал распевать песни Олега Котельникова «Мама умирала тихо» и «Шел я лесом, на опушке залетела пуля в мозг». Олег Евгеньевич тем и крут, что под его песни подростки шли в бой, несмотря на численный перевес. Все были сдавленные, адреналин загашен, осталось только злоба. А последняя песня, когда мы уже ехали по эскалатору вниз, была «Папа у Васи силен в математике», с хоровым припевом «Где это видано, где это слыхано»… И тут такая картина: спускаемся вниз, а там просто вся платформа в кепках, и деваться некуда. Сзади толпа, наверху милиция и гопота, впереди тоже. Тогда в авангарде оказался я, Мелкий, Грюн и Гриша Фары-Гары. Стоят плотные цепи и наматывают шарфы на руки. А до этого как-то все их терпели, потому как прогрессивная молодежь в массе своей была интеллигентная и отчасти вежливая… Выскакиваем на маленькую площадку. Несутся крики «Ага, сейчас мы вас сделаем и сдадим в придачу!» Нормально?