Страница 11 из 13
Листик с дерева, не знаю, с какого, сорвал и жую, чтобы просто чего-то жевать и думаю, что это сосиска из столовой. Чувиха еще спрашивает — "А чего это ты зеленые насаждения в городе жуешь?" "Да, говорю, жую, я в журнале "Наука и жизнь" прочитал, что это ценный, как его, ехиднокактус возвышенный средней полосы, вот. И очень его полезно после одиннадцати вечера жевать, это, говорят, способствует интеллекту и развивает предстоящие нервы." "У," — говорит, — "какие ты заумные вещи читаешь, а мы у себя в общаге после одиннадцати в монополию играем и как ты смотришь на то, чтобы составить компанию".
И только я задумался над этим предложением, как дождь внезапно хлынул. Вот прямо пару секунд покапал и ливанул. Даже жрать меньше хотеться стало. Я чувиху ветровкой накрыл — а дружан-то, понимаешь, когда собирались, все говорил — чего ты с ветровкой, как дурак попрешься, чего... А вот чего, да. Тут иногда и не знаешь, для чего какая вещь когда сгодиться может, вот в пенжиче подкладка для чего? для чего подкладка в пенжиче? А, вот, чтобы конспект за нее совать, а ни один портной не догадается. Ну и вот, добежали мы с чувихой до ближайшего подъезда, дождь, крупный дождь мочит, вот дивень тропический видел, нет? Я тоже не видел, так это еще сильнее. Дождь льет, жрать хочется, а на чувихе джинсы сели. Прямо на глазах от воды сели и по швам расползлись. У чувихи глаза — во! Фары у Жигулей видел? И еще говорит: "А чего ты на меня таким голодным, говорит, взглядом смотришь?"
Ну короче, обмотал я кое-как ей ветровкой талию, вроде гавайской такой юбки, и на автобус, хорошо, он из-за дождя пустые. До ее общаги доехали, а там вахтер, гад, пройти не дает, говорит, поздно, а у меня уже пузо танцует, как у йога и видения нирваны начались — ясно помню, в кастрюле еще макароны оставались, в шкафу полхлеба пшеничного, еще не черствого и сыр сулугуни граммов двести, а яйца кончились, мы купить забыли. Чувиха говорит — "Ты весь замер, погоди, я сейчас пойду переоденусь и тебе сюда на вахту чаю вынесу с халвой." Спасибо, говорю, я очень плотно, поужинал, мне бежать надо, к завтрашнему коллоквиуму подготовиться. И помчал, как дунул, автобус у следующей остановки обогнал и сел, и все перед глазами макароны, полбуханки и все прочее, даже яйца стал видеть, хотя их купить забыли. Только подъезжаю к общаге, только пулей на четвертый этаж — а там дружан сулугуни доедает, не говоря уже обо всем остальном. Ты, говорит, извини. так жрать захотелось, что ничего не помнил.
Такой вот кайф с первого разу.
— А с чувихой что потом было?
— А что должно было быть? — хмыкнул Пантюхин, — Все, как обычно.
Он придавил смятый бычок в жестянке и снова откинулся на кровать, молчаливо задумавшись о странных превратностях жизни.
ПАНТЮХИН И ФОРМА На военной кафедре вначале были танкисты.
То-есть танки стояли пушками за забор, офицеры были танкисты, и, в общем, хорошие люди, только пили много.
И вот перед тем, как на потоке Пантюхина началась военка, их взяли и сменили на понтонеров. Танки угнали, вместо них машины инженерные всякие прислали, и офицеры начали вводить новые порядки. И, первым делом, решили ввести на кафедре форму. Ну, вот кто-нибудь из начальства приедет кафедру смотреть — а у нас тут форма! У других нет, а у нас есть! И начальство останется довольно и, может, чем-нибудь поощрит.
А поскольку по уставу военную форму студентам не положено, завезли стройотрядовскую, вьетнамскую, крапивно-зеленого цвета. Как у немцев в фильмах.
И вот первый день военки погнали учебный взвод получать форму. Завели, значит, взвод в аудиторию, где еще ничего из пособий не было, чтобы не поломали, принесли форму и майор Борщ стал форму выдавать.
И тут оказалось, что половина формы женская. Куртка с выточками, а на брюках молния на боку. А на военку только пацаны ходили. Чувихи в это время просто отдыхали, то-есть лекции списывали и курсовые чертили.
Вот подходит Пантюхин за формой, называет свой размер, ему дают согласно ярлыку. Садится он обратно за парту, разворачивает и тут видит, что форма женская. Пантюхин, он в армии не служил, и в форме, конечно, не разбирался, но за одеждой таки следил и понимал, что к чему. И вот он уже пытается надеть брюки и видит, что молния не на том месте, где он привык ее у себя наблюдать.
Подходит, значит, с этой форме к майору.
— Товарищ майор, а у меня форма женская.
— Отставить смех! Что вы этим хотите сказать, товарищ студент?
— Товарищ майор, вы мне форму женскую выдали.
— Не может быть! Форма как положено.
— Ну вот смотрите, вытачки.
— Это фасон такой.
— А это тоже фасон такой?
— А это, когда ползешь по-пластунски, по нужде захотел... — раздался голос командира учебного взвода. Он в десанте служил, ему все по фигу.
— Отставить смех!
Проверили все комплекты — половина с молнией на боку. Послали менять.
Выяснилось, что форму эта форма злостно не держит, как жидкость. Только, значит, ее выгладишь, на спинку стула повесишь, отвернулся — а ее уже словно как бык жевал. Пришлось стрелки на штанах просто прострочить. Чтобы было видно, где они должны быть среди складок.
А потом форма села. Она из х/б, а х/б садиться здорово. У нех, кто не выпендривался и сразу взял побольше, как балахон, еще ничего было. А Пантюхин фасонить любил, и выбрал размер по фигуре. Ну, на куртке пуговицы он перешил, а штаны стали в обтяжку, как лосины. И его каждый раз на построении майор выводил из строя и внушение делал.
— На кого это вы так выставились, товарищ студент? Вы, товарищ студент, своим вызывающим внешним видом льете колесо на мельницу империализма.
— Товарищ майор, разрешите? Это он противника устрашает. Вероятного.
— Вероятного противника, товарищи студенты, по команде устрашать будете!
В конце концов тот майор, что взвод курировал, разрешил Пантюхину ходить на военку в обычных штанах. И на каждом занятии офицеры поднимали Пантюхина и спрашивали:
— Товарищ студент! Почему не в форме?
— А мне товарищ майор разрешил. Чтобы не лить колесо на мельницу.
А через полгода нагрянуло на кафедру начальство. И осталось недовольно.
— Что это вы за ерунду развели с зелеными тряпками? Лучше б следили, чтоб все затылки были коротко пострижены.
Но форму так и не отменили.
КАК ПАНТЮХИНА ЗА САМОГОНКОЙ ПОСЛАЛИ В лагерях как-то поехали учебные взводы и три майора на занятия по разведке моста. То-есть значит, на речку. Погода хорошая, опять-таки речка рядом, рыба плещется, ивы прибрежные тень создают, и решили товарищи майоры сообразить. И послали Пантюхина в ближайшую деревню за самогонкой; дескать, он один черт ничего не знает, а так за пузырем сбегает, ему и зачет поставят.
Пантюхин и порыл в деревню. Дело идет к вечеру, а Пантюхина нет. Вот майор Борщ, как самый шустрый, взял с собой трех студентов покрепче, из числа бывших армейцев, и чесанули они на офицерском газике в деревню — мало ли, может ввязался там во что по простоте душевной.
Въехали в деревню, смотрят — в крайней избе свадьба идет. Борш и сказал армейцам:
— Вы, — говорит, — посидите в машине, а я сам схожу, разведаю.
Час, другой проходит — ни Борща, ни Пантюхина назад нет. Тут студенты сорвались — и в хату. А там Борщ уже лыка не вяжет.
Стали всех расспрашивать. Выяснили: был такой пацан, на Пантюхина похожий, играл на гитаре. Он как вошел, значит, на него — "А, солдатик, солдатик!" — и к столу. А потом куда делся, никто не видел.