Страница 93 из 146
— Всё не так просто, Боря. Предполагалось, что на концерте, помимо первых лиц, будет один тип из Министерства культуры, от мнения которого для неё что-то предметно зависит. Но этот тип умотал за границу. И она, не будь дурой, тоже свалила за баблом.
— Дело житейское. Я бы на месте Усманчика согласовал замену, и делу конец.
— Нельзя, Боря, нельзя!.. Если убрать концерт Глиэра, то из программы выпадает восемь минут. Для замены нужны два довоенных шлягера. Причем таких, чтобы были в тему, ибо про колхоз или Днепрогэс тут не споёшь. Самые классные песни, которые ветераны помнят, — из старых кинофильмов. Мы уже вытащили из фильмов всё, что могли. Но на эти восемь минут нет ровным счётом ничего, хоть самому выходи и пляши!
— Неужели так ничего и нет?
— Да, ровным счётом ничего. Всё перерыли — «Волга-Волга», «Цирк», «Светлый путь», «Истребители». Бравурные марши не годятся. Концерт ведь у нас по жанру лирический, а с лирикой во времена товарища Сталина, ты же понимаешь, были проблемы.
— Странно, — с задумчивостью в голосе ответил Борис, переводя взгляд на Алексея. — А вот ты, Лёш, как историк — что считаешь?
— Я считаю, что та эпоха, это правда, не вполне располагала к лирике. С середины тридцатых предчувствие большой войны было абсолютно реальным, весь выбор состоял лишь в том, начнётся она завтра или послезавтра. Но вот через фильмы люди как раз и старались снимать это напряжение. Поэтому кинотеатры никогда не пустовали.
— А какие фильмы у нас крутили перед войной?
Алексей немного подумал и ответил:
— Самой популярной, кажется, была «Музыкальная история» с молодым артистом Лемешевым. Но там репертуар, я понимаю, не вполне ваш… Затем был какой-то комедийный фильм про пастуха и свинарку, но он тоже вряд ли подойдёт. К столетию гибели Лермонтова сняли «Маскарад» — его начали показывать в сентябре, когда немцы рвались к Москве, и смотреть его, должно быть, было ужасно…
— Ну вот! Всё правильно твой друг говорит! — оживился продюсер, — Какая там к чёрту лирика! Драма, да и только!
— Нет, постойте, — возразил Алексей. — Не может так быть. Что же ещё… Ну да, я же совсем забыл про «Большой вальс»! Великолепный фильм, его крутили с лета сорокового. Люди покупали билеты на несколько сеансов подряд!
— Ну так то же был фильм американский! — ответил Штурман, снисходительно посмотрев на Алексея.
— Да, но это ни о чём не говорит. Мне кажется, что именно он занимал в довоенном прокате твёрдое первое место. Об этом у нас нигде не сообщалось, однако ощущение было именно таким — в кинотеатры очереди стояли. Ведь фильм заряжал какой-то неистребимой надеждой и жаждой жизни. К тому же и сделан он был хорошо, и актёры подобрались великолепные. Одна Милица Корьюс чего стоит — восемь минут квинтэссенции Штрауса!
Штурман уже открывал рот, чтобы, по-видимому, в очередной раз высказать возражение, однако внезапно задумался, упершись взглядом в асфальт под ногами и скрестив руки на груди.
Алексей, вполне довольный доставшейся ему ролью историка, решил этой паузой воспользоваться:
— Милица Корьюс — из семьи русского офицера. Она начинала учиться в Москве, в гимназии на Большом Казённом. Моя ма… моя прабабушка ту же гимназию заканчивала и сохранила воспоминание о первокласснице с необычным именем, данным в часть нашей великой княжны. Многие москвичи помнили о происхождении этой в ту пору уже американской актрисы и оттого относились к ней с особенной теплотой. Но дело не в происхождении. Она была действительно великолепной — и на сцене, и в пении!
Штурман медленно оторвал взгляд от земли и внимательно, широко раскрытыми от изумления глазами, посмотрел на Алексея.
— Умопомрачительный вариант! Ведь если ту её арию… ту знаменитую песню из фильма поставить в программу… Нет, это же гениально придумано! Действительно, я припоминаю, — то был довоенный супершлягер! Его ведь и по радио должны были крутить, — обратился он к Алексею, — вы не знаете, его по радио крутили?
— Нет, по радио его почему-то не крутили. Тем не менее эту вещь знали абсолютно все.
— Нет, правда же! Это гениально!.. Рождение вальса… Большой вальс!.. Как там: та-та, та-та… А перевод в фильме был?
— Нет, Корьюс пела в фильме на английском. Но, уверяю вас, переводы имелись.
— Кто же их автор?
— Многие переводили сами.
— А вы откуда знаете?
— Как вам сказать? Просто знаю, и всё.
— Правда?
— Да вы не сомневайтесь! Если покопаться, то я один из них, возможно, для вас разыщу. Только найдите подходящего исполнителя.
— А у вас, у вас, — тут Штурман с нескрываемым уважением посмотрел в лицо историку, — есть какие-то варианты по исполнителю?
Алексей внезапно и решительно перевёл взгляд в сторону Марии. От неожиданности та встрепенулась и резко опустила руку с мобильным телефоном, с которого собиралась куда-то звонить. Отошедший в сторону на несколько шагов Петрович вытащил из сжатых губ сигарету и, выпустив клуб дыма, развернулся к разговаривающим. При этом оторванный рукав сорочки, который ему до этого удавалось маскировать, неожиданно отвалился вниз, обнажив поцарапанное плечо.
— Я могу спеть, — спокойно сказала Мария, выступив на полшага вперёд.
— Ты уверена? — озабоченно спросил сестру Борис, который теперь, оказывалось, был не вполне рад тому, что вместо несложного номера, исключительно на исполнение которого он намеревался уговорить Штурмана, петь его сестре придётся вещь искусную и технически весьма непростую. — Там ведь, кажется, надо брать самый верх третьей октавы?
— Ну и что? Возьму.
— Маш, ты уверена? Ты подумала хорошо? Времени репетировать нет, если провалишься — считай, конец карьере…
— Не волнуйся, не провалюсь. А насчёт третьей октавы ты даже не волнуйся — у меня получалось и в четвёртой.
Борис присвистнул.
— Когда ж ты успела?
Мария, слегка улыбнувшись и лукаво посмотрев на Алексея, ответила:
— Наверное тогда же, когда он делал свой перевод!
Взбудораженный продюсер, разумеется, намёка не понял, и с неистовой скоростью прокручивая в своей голове все варианты и исходы предстоящей в его судьбоносном концерте замены, незаметно сделал несколько шагов назад, после чего, упёршись спиной в крыло своего автомобиля, сначала инстинктивно отскочил, а затем подтянувшись на руках, молодецки запрыгнул на капот.
Борис, не желая, похоже, смириться с неотвратимостью рискованного предприятия, в которое внезапно перетекла его безобидная идея пристроить сестру на простенький и выигрышный номер, попытался отыграть назад. Взглянув на часы, он громко произнёс, обращаясь к Марии:
— Ну, положим, ты эту штуку выучишь и даже споёшь. Но оркестр! Как он-то успеет подготовиться? Даже если они всё сию минуты бросят и займутся тобой!
— Ах, оркестр… — с нескрываемым разочарованием выдохнула Мария. И на какое-то время воцарилась тишина.
Паузу прервал Штурман. Картинно тряхнув головой с неопадающим коком, он спокойно сообщил:
— Оркестр — сможет. Партитуру сделают на компьютере с фонограммы минут за пять. Сыграют с листа. Дирижёр, если надо, пойдёт за голосом. Могут сымпровизировать.
— Где это ты таких способных отыскал? — с лёгкой иронией в голосе поинтересовался Борис.
— Обижаешь! Это же «Кремлёвские виртуозы»!
Борис понимающе развёл руками и кивнул головой.
— Теперь всё ясно, извини. Ну что ж! Тогда — почему бы не рискнуть!
Продюсер спрыгнул с машины и продолжил теперь уже стопроцентно деловым тоном:
— До концерта — меньше семи часов. У меня есть кое-какие дела, но я перенесу их на последние часы. Сейчас нужны текст, звукоряд из интернета, ну и фоно, чтобы сделать пару проб. У меня нет вариантов, я в пробке. Какие есть у вас?
— Ко мне на квартиру. Десять минут — и мы там.
— Отлично. Только бы вот машину с дороги отогнать…
— Кажется, вон возле той помойки слева есть местечко, — подсказал зоркий Петрович.
Штурман не без труда развернул свой сверкающий спорткар в забитом машинами переулке и в районе Сытинского проезда буквально втиснул машину в узкий проём между каменной оградой и ржавым коммунальным контейнером. Последовательно приведя в действие две или даже три сигнализации, он с деловой целеустремлённостью догнал немного ушедшую вперёд компанию, и сразу же огорошил Марию вопросом: