Шестерня

Остатки хмеля улетучились. Втянув голову в плечи, Шестерня шел все медленнее, стараясь двигаться как можно тише. В схроне пронзительно тихо, отчего малейший шорох кажется жутким грохотом. Вон, что-то стукнуло в стороне, сухо заскрипело. Осыпалась ли горстка пыли, или то скрип под ногами беспокойного костяка, что, утомившись лежать, решил прогуляться? Вдалеке чавкнуло. Упал ли со стены, не удержавшись на скользкой поверхности, слизень, или то звук из утробы шатуна - пожирателя мертвечины?

Шестерня ощутил дурноту, волосы зашевелились, а по спине разбежались каменные блохи размером с кулак. Говаривают, что, порой, в схронах заводится нечто, бродит по темным коридорам в ожидании случайного путника, скрипит, скрежещет. А когда отыскивает, впивается многочисленными когтями и зубами, разрывает на куски, давясь и чавкая, жадно сглатывает трепещущую добычу. Конечно, в схронах с путниками не густо, по этому, мучимая голодом, тварь выбирается наружу, заходит в деревни, забирается в дома, выкрадывает людей прямо из постелей, утаскивая в глубины схронов и умерщвляя медленно и мучительно.

Руки дрожат все сильнее, колени подгибаются, а зубы выбивают дрожь. Лишь блеск искреца, ставший далеким, но по-прежнему теплый и радостный, удерживает, чтобы не развернуться, броситься назад, размахивая руками и дико вопя в безумной надежде отпугнуть крадущихся по пятам чудовищных порождений смерти.

Светлое пятно приближается. Еще немного, десяток - другой шагов. Но, секира Прародителя, как медленно! А за спиной уже скрежещут когти, с лязганьем смыкаются челюсти, кто-то жарко дышит в ухо, и с грохотом, сотрясая пещеру до основания, бьется чье-то чудовищное сердце. Шаг, еще один. Под ногой сухо треснула кость, разбросав под сводами зловещее эхо. Вспикнув, Шестерня метнулся вперед, вступив в круг света, с разгону влип в стену, зажмурившись, раскинул руки, обливаясь потом и часто - часто дыша.

Постояв, он приоткрыл один глаз, осторожно осмотрелся, затем распахнул оба. Никого. Струящийся от подставки свет оттеснил сумрак. В сиянии сверкающей пыли высветился бугристый камень стен, испятнавшие свод седые кустики плесени, несколько ближайших могил, что оказались совсем не страшными - всего лишь углубления в скале с кучками пыли и мелкими камушками.

Губы невольно поползли в стороны. Выдохнув, Шестерня тихонько хмыкнул, раз, затем еще раз, разохотившись, хохотнул в голос. Как, оказывается, просто решается дело. Всего-то и нужно - щепоть блистающей пыли, да добрый хохоток, чтобы все ужасы схрона разом схлынули, обратившись бесплотными порождениями страха.

Приосанившись, Шестерня взъерошил бороду, заинтересованно осмотрелся. Единственный источник света установлен точно на повороте. Расположи фонарь древние строители чуть в сторону, за углом, кто знает, чем бы закончился безумный рывок во тьму: рассеченным лбом, или чем похуже. И ведь если подумать, со светом, или без - ничего не изменилось, тот же коридор, те же стены, ни живых, ни мертвых. Попробуй кто оспорить это там, за вратами, он бы лишь рассмеялся в лицо. Однако, как только что убедился, разница есть, есть.

Исполненный уверенности, Шестерня двинулся дальше, однако вскоре замедлил шаг, а затем и вовсе остановился, потоптавшись, вернулся назад. Зачем идти впотьмах, если можно со светом? Да и баклажку с хмелем будет проще отыскать. Понятно, что никаких мертвяков нет и быть не может, но... со светом как-то сподручнее. Пальцы ухватились за металлическую пластину потянули, но подсветник даже не шелохнулся. Хмыкнув, Шестерня облапил подставку обеими руками, рванул раз, другой. Тот же результат.

Он отступил, в задумчивости почесал затылок. Мгновение размышлений, и Шестерня хлопнул себя по лбу, широко улыбнулся. Рука протянулась к подсветнику, миг, и пальцы сложились ковшиком, зачерпнули. Ухмыльнувшись, Шестерня двинулся вдоль коридора, улыбаясь в усы и поглядывая на ладонь, где горсткой волшебных искр сверкает блистающая пыль.

Вскоре путь раздвоился. Пожав плечами, Шестерня свернул, решив сперва проверить проход направо. Плечи не оттягивает мешок с инструментами, в руке сияет пыль, почему бы ни побродить по коридорам в предвкушении заслуженного выигрыша. Коридор раздвоился вновь, затем еще раз. Когда на пути попался пятый по счету сверток, Шестерня остановился. Брови сошлись на переносице, а блуждающая по губам улыбка исчезла. Схрон оказался не так прост и короток, как предполагалось изначально.

От мысли, что пришлось бы бродить по переплетению коридоров во тьме, плечи зябко передернулись. Тут и со светом блудить - не переблудить, не то что... Шестерня двинулся дальше, удивляясь, насколько обширным оказался схрон. Расположенное в толще скалы поселение пещерников никогда не было большим: несколько десятков мужчин, столько же женщин, дети, старики... Всего под сотню. Глядя на многочисленные, в три ряда, углубления могил, Шестерня недоумевал, откуда могло набраться столько народу. Разве из соседних деревень? Так в каждом поселении свой схрон. Если же только из своих, то сколько времени существует деревня? Какую пропасть лет здесь гнездятся пещерники, что схрон битком набит предками, где коридоры сменяют друг друга, а от провалов могил мутится в глазах.

Время от времени взгляд выхватывал в провалах могил остатки утвари, одежды, и даже остатки костей. Шестерня подносил руку ближе, с любопытством вглядывался, но лишь разочарованно качал головой: утварь растрескалась, одежда истлела, а кости крошились, стоило лишь прикоснуться. Однако, чем дальше, тем останков попадалось больше. И вскоре он не успевал вертеть головой, осматривая уцелевшие вещи: горшочки и блюда в оглавьях, источенное ржой оружие в руках, и потемневшие, бурые от времени пластины доспехов на плечах у мужчин, и украшения на шее женщин.

Последние особенно привлекали взор. Обточенные камни, по одному и целыми гроздьями, тонюсенькие нити с белесыми и даже желтоватыми проблесками. Он мог бы изрядно поправить достаток, зайди в схрон на пару столетий раньше. Сейчас же былое великолепие не стоило ничего: камни поблекли, нити распадались от малейшего колебания воздуха, и даже прочные на вид металлические доспехи с изящными насечками и чеканкой крошились, стоило лишь нажать посильнее.

Сердце забилось чаще, пальцы задрожали в нетерпении, а на висках выступил пот. Раз за разом облизывая пересохшие губы Шестерня внимательно осматривал содержимое могил, чувствуя, как внутри растекается сладкое предвкушение. С каждым шагом камни украшений все ярче, а оружие целее. С доспехов почти исчезли трещины, ткань уже не рвется от прикосновения, и даже костяки не выглядят столь изможденными, таращась в свод пустыми глазницами. Оскал не кажется угрожающим, больше напоминает понимающую ухмылку.

Виданное ли дело, чтобы драгоценности просто так лежали невозбранно? Бывшие владельцы граненых камней и блестящих монет согласны, что у сокровищ должен быть хозяин. Будь их воля, наверняка помогли бы удачливому потомку пристроить имущество. Жаль только, ха-ха, не в силах сдвинуться! А так бы помогли обязательно. С радостью и прибаутками проводили бы до самого выхода, да еще мешок бы донесли. Чего не сделаешь, чтобы пристроить достаток в надежные руки?

Блеск сокровищ влечет, туманит разум. Руки с трудом удерживаются, чтобы не сорвать с плеч рубаху, начать одно за другим сгребать драгоценности, ощущая как тяжелеет импровизированный мешок. Собрать, вынести, вернуть потерянное в мир живых - это ли не долг каждого достопочтенного пещерника? И как он раньше не догадывался заглянуть в схрон? Да и не только он, никто не догадывался! Россказни об оживших мертвецах? Смешно. Страх потревожить усопших? Да куда их тревожить, вон лежат - лыбятся, довольные, что нашелся хоть один смельчак. Уважение к предкам? Так забота об имуществе ближнего - это ли не лучшее уважение!

Это хорошо, что Баламут решил поспорить именно с ним. А еще лучше, что не заглянул сюда сам, доверив отнести фляжку дремучему Балке, что, прошел среди груды сокровищ, не взяв ни малейшего камушка. Ну не бестолочь ли? Надо будет выделить Баламуту от щедрот монетку - другую. Все ж таки не чужие люди. Ну и не забыть забрать выигрыш. Друзья - друзьями, а уговор дороже денег, тем более, ха-ха, камней!