Страница 11 из 19
Мой друг, владеющий передовой технологической компанией, рассказал мне о тревожном осознании того, что некоторым из важнейших лиц в фирме было всего лишь немного за двадцать, а занятия их были такими, которые были едва доступны пониманию высших менеджеров компании. Они перебирали алгоритмы, определяющие одни из важнейших функций современного мира. И хотя невозможно было спорить с их технической виртуозностью, в основном было, признаться, трудно понять, что это вообще за люди. Что они думали о свободе и искренности? Понимали ли они эти идеи? Естественно, самые большие такие фирмы будут полагаться на опыт нескольких пожилых лиц, старцев-экспертов, знающих, где находятся старые, корневые рычаги. Но они являются участниками битвы за формирование ценностей грядущей системы. Неизбежный массив методов и идей молодежи – это тот тип инверсии силы, которым отмечен миг потенциального разлома: высшее могущество в стабильном мире достается тем, у кого больше всего опыта, перспектив и способности выносить суждения. Прошлое обычно является неплохим предсказателем будущего; взрослость и ее склонность к консерватизму определенно содержит мудрость. Назначение седовласого генерала, бывшего пилота реактивного самолета, ответственным за ядерное вооружение страны было оправданным. Он понимал и технологии, и их грозный потенциал. Сегодня колоссальным, даже определяющим влиянием на рынках, в биоинженерии и в военном деле обладает молодая каста. Их безупречное владение нормами сетевой эпохи пока не идет в сравнение с восприятием философии, истории и даже трагедии.
«Программирование, как оказалось, относительно просто в изучении, – рассуждал ученый-специалист по компьютерной технике Массачусетского технологического института Джозеф Вейценбаум в 70-х годах XX века, когда ЭВМ начали проникать в академическую жизнь. – Почти что любой человек с рационально устроенным умом может стать приличным программистом». Ошибочно, предупреждал он, думать, что простое программирование машины может решать что-то кроме, собственно, выполнения машиной команд. Мастерство в программировании не означает мастерства в системах, на которые может повлиять машина. Это вовсе не означает владения, скажем, наукой. И это не означает, что любой сидящий за клавиатурой должен верить, что мир – боже упаси! – можно запросто программировать. Программирование, говорил он, «больше всего импонирует тем, кто не обладает должной выдержкой, позволяющей мириться с долгим промежутком, разделяющим попытку достичь чего-то и само зрелище конкретных результатов успешно завершенного дела».
Как бы ни было заманчиво счесть наш мир покорившимся предпринимателям и технократам, позволив их хитроумным приспособлениям ворваться в нашу политику и экономику, в действительности мир (к счастью) не реагирует, словно бездушная машина. Промежуток, названный Вейценбаумом, лежащий между попыткой достичь чего-то и реализацией этого, – есть основа человеческого бытия. Этот промежуток исполнен беспокойства, надежды, дебатов, открытий, ошибок и успехов. Короче говоря, это зазубрина, которую ни в коем случае нельзя вынимать из нашей системы – ни технологиями, ни авторитарными, тоталитарными или фундаменталистскими доктринами. «Пусть этим займутся предприниматели» или «пусть этим займутся машины» – не лучший выход из проблемы, чем «пусть этим займутся высшие лица».
Если эти две группы элит, старых и новых, объединятся по крайней мере в своей власти над силами, формирующими наш мир, они также будут разделять одно опасное свойство – практически полное отсутствие разнообразия. Женщины и меньшинства по-прежнему имеют скудную долю в этих мирах; настоящая их сила лежит лишь на периферии в большинстве сетей. Пусть они и заполняют многие из этих сетей как вкладчики или как голосующие, но если приглядеться к состоянию центров силы сетевой эпохи, то складывается ощущение, будто прокатился на машине времени. Элементы будущего удручающе схожи с прошлым. Царит странное господство белых мужчин: к примеру, многие социальные и торговые онлайн-сервисы, управляемые преимущественно мужчинами, самим своим существованием обязаны миллионам женщин. Иные формы разнообразия также отсутствуют. Мало кто из представителей обоих миров – старых и новых центров силы – жил сколько-нибудь времени за рубежом. Они не знают ни одного иностранного языка. Их близкие друзья являются отражениями их самих. Такой порядок вещей, в прошлом бывший просто-напросто аморальным или противоречащим историческим реалиям, сейчас стал представлять собой опасность. Стоит заметить, что ведущие технические фирмы сейчас начали работать над этим – они осознают гибельность монокультуры.
Сиюсекундно информационно связанный мир предполагает необходимость быстрого выявления истинной природы любой опасности. Время – то, чего нам всегда не хватает в нашем сегодняшнем кризисном мире. И, честно признаться, вероятность того, что команда белых американских мужчин обеспечит лучшее восприятие головоломных загадок иных стран, низвергающихся на нас сейчас, слишком мала, представляя собой ощутимый риск. Вероятность того, что культура мачо, все еще оказывающая влияние на Кремниевую долину, Уолл-стрит и Вашингтон, может подстроиться под новую эру, низка. Провал наших старых институтов означает, что их нужно будет перестроить. И, в том или ином смысле, они будут перестроены и сформированы людьми, которые сами обладают богатым опытом, темпераментом и положительным бэкграундом. Иначе будет провал. Единственными устойчивыми институтами будущего будут те, что равно оценивают и идеи, и навыки, – не важно какие.
Вот в чем состоит наша дилемма: старые, ослепленные сетями лидеры (и молодые люди, думающие, как они) уводят нас из Вашингтона и других столиц и традиционных центров силы в мир, в котором их идеи терпят постоянные поражения. В результате мы доверяем им все меньше и меньше. В то же время растущее поколение ввергает нас в поразительные сплетения. Мы радушно встречаем эту соединенность. Базирующиеся в таких местах, как Менло-Парк, Сиэтл, Чжунгуаньцунь или Тель-Авив, эти люди отлично понимают сети, но – пока что – ничего больше. Старая и новая – обе группы так или иначе влияют на нашу свободу. Мы опасно мечемся меж двух этих сил. Проблемы, кажется, только разрастаются. Нам нужно найти выход из этой ловушки. Слияние. Объединенное провидение в отношении как наиболее удачных идей, так и в отношении самых непоколебимых требований силы.
Многие из технических решений, которые нам предстоит принять, будут исключительно политическими. Кто к какой информации должен иметь доступ? Где пройдет граница между человеческим выбором и машинным интеллектом? Почему одна компьютерная архитектура лучше другой? Эти решения и люди, их принимающие, определят новые аспекты воздействия. Банальные технические решения будут оказывать в будущем такое же влияние, как Билль о правах, Великая хартия вольностей, Аналекты Конфуция и Коран сохраняют свою роль сотни и тысячи лет после их написания. Грядущие соревнования будут связаны с информационными и социальными сетями, – это означает глубокий ценностный конфликт. Сети – это все равно что церкви и школы для правительств; они отражают чаяния и этику людей, которые их строят. Цена за сплетение такого большого количества независимых чаяний и чувствительностей, надежд и ненавистей будет высокой. Уже сейчас можно видеть, насколько ошибочной стала идея легкой глобализации, однажды обещанной нам. Национальная принадлежность, вероисповедание, предрассудки – их никакой сетью не истереть. Они элементарно (и опасно) взаимосвязаны.
«Современные общества, – писал французский философ Бруно Латур, – не поддаются описанию без учета их волокнистого, тканеобразного, кабелеподобного, шнуровидного, капиллярного характера, который нельзя охватить понятиями уровней, слоев, территорий, сфер, категорий, структур или систем». Привычные границы вроде тех, что отделяют науку от политики, военную мощь от общественной безопасности, начинают размываться, когда все взаимосвязано. Вычислительные машины и сети уже были укомплектованы в компактные формы несоединенными. Банкоматы. Тонометры. Электрические сети. Но сейчас они накладываются друг на друга и взаимно влияют.