Страница 37 из 47
-Прекрати! Какое другое? Что я не вижу, как ты заледенела вся? Сейчас согрею тебе молока, а ты ложись и не смей вставать до утра! Только воспаления лёгких нам не хватало! - Нина ловко раздела Киру, натянула на неё поверх рубашки свою шерстяную кофту, носки, приказала: - ложись!
-Мне ещё лестницы мыть... Васьков пожалуется, - прошептала Кира.
-Ещё чего! Не пожалуется! Сейчас молоко принесу.
Когда Нина принесла кружку горячего молока, Кира уже почти спала. Под настойчивые уговоры Нины она заставила себя выпить всё молоко до дна.
-Кажется, даже под угрозой пистолетом я сейчас не смогу встать, - пожаловалась она Нине. Та укрыла её чуть ли не с головой, погасила свет и вышла.
Заснуть сразу не удалось, но потом всё же сон добрался до неё. Её голова беспокойно металась по подушке. Нарядная мама в синем бархатном платье подошла к ней и опустилась рядом на топчанчик. Она с грустью смотрела на Киру, потом погладила её по лёгким волосам:
-Бедная моя девочка, - прошептала она.
Кира открыла глаза:
-Мамочка! - заплакала она, - возьми меня к себе!
-Тише, тише. Сейчас ты согреешься, отдохнёшь. Ты так устала...
-Мамочка, всё так плохо...
-Нет, милая, нет. Ты у нас самая сильная. Всё пройдёт, всё пройдёт.
-Не уходи, мамочка. Побудь со мной!
-Не уйду, милая. Я всегда с тобой. А сейчас спи. Закрой глаза и спи.
Аппарат Андрей велел везти с собой, не сдавать его в багажное отделение ни под каким видом. Серёжа устроил деревянный ящик, перехваченный багажными ремнями, под свою полку. На перроне стояли разные провожающие. Кто-то бегал за "Ситро", кто-то тащил "Боржом" - "радиоактивную воду", согласно рекламе в газете. С перрона Андрей, в тёплом верблюжьем пальто, сделал ему знак: выйди. Видимо, ещё похолодало, потому что вместо мелкого снега, шедшего весь день, воздух теперь искрился крошечными кристалликами, от дыхания всех стоящих на улице валил пар.
-Серёжа, слушай меня внимательно, пока нет рядом нашего сторожа, - отводя Палёнова в сторону от весёлой группы провожающих, сказал Андрей. - Мы с тобой очень хорошо заколотили ящик, но на границе его станут досматривать в любом случае. Если понадобится, что вполне возможно, вскроешь, только аккуратно, обшивку и предъявишь содержимое.
-Конечно, дядя Андрей, я всё сделаю, - он искал глазами родителей.
-Ты слушаешь меня? - дёрнул он Сергея за рукав.
-Слушаю, - покорно повернулся он к Монастырскому.
-Там на станине ты увидишь дополнительный шов. Это я решил её утяжелить. Незначительно, конечно, но всё-таки. Ничего в лаборатории подходящего не оказалось, пришлось торопиться - вот я и сунул туда четыре тома Брокгауза и заварил их там внутри.
-Господи, дядя Андрей! Да лучше б вы взяли толстый деревянный брус или доску.
-Как получилось, так получилось. Чего уж теперь! Доски - тоже не лучший вариант. Просто помни об этом. А, вот и твои родители...
Серёжа оглянулся и сразу увидел высокую фигуру отца, рядом еле поспевала за его широкими шагами мать. Отец, как обычно, без шляпы, шел, чуть откинув красивую голову назад. Мать, изящная, лёгкая, в шляпке грибочком, опиралась на его руку. Их провожали любопытные взгляды, на них оглядывались. Серёжа уже привык к этому. Он всматривался в лица своих ослепительно прекрасных родителей, и у него, как давеча в Лахте, в горле образовался комок и защипало глаза.
Они были взволнованы, но старались это скрыть.
-Серёженька, здесь в пакете, пирожки. С картошкой, как ты любишь, - Ольга Яковлевна протянула аккуратный, с кокетливым бантиком пакет. - Стёпочка, термос!
-Да, вот он, - Палёнов-старший вынул из кармана широкого пальто синий термос с жёлтой крышкой (где только достали такую редкость!) и подал сыну.
Оставалось минут десять до отправления поезда, они стояли рядом и молчали. Так всегда бывает: казалось бы, все слова уже сказаны, но вот поезд тронется и ты понимаешь, что не сказал самого важного, самого главного.
-Ты со всеми простился? - спросила Ольга Яковлевна, - и с Кирой?
-О, это бы-ыло настоящее "прощание сла-авянки", - усмехнулся Степан Иванович, - они так прощались, что даже не заме-етили, как я мимо шёл.
-Серёженька, у тебя это серьёзно? - с непонятной для Степана Ивановича тревогой спросила Ольга Яковлевна.
-Мама, это не то, что ты думаешь. Кира - мой друг, - он подумал и добавил, - самый настоящий друг.
-Оля, позволь нам чуть по-ошептаться, - попросил Степан Иванович жену. Та кивнула. Они отошли на шаг в сторону.
-Серёжа, - отец волновался и от этого заметнее заикался, - у Мо-онастырского для тебя есть п-письмо. Прошу тебя, прочти его. И ещё: Андрей о-обещал мне помочь в одном ж-жизненно ва-ажном для всех нас деле. Прислушайся к тому, что он скажет тебе. Не руби с плеча! Подумай, очень хо-орошо подумай, прежде чем принять ре-ешение. О нас с мамой не беспокойся.
-Хорошо, папа. Мне кажется, я догадываюсь, о чём ты говоришь. Я подумаю, хорошо подумаю, обещаю тебе. А ты, - он посмотрел в глаза отцу, - не оставляй Киру!
-Киру?! - удивился отец, - значит, всё-таки ты...
-Нет. Но ты дай слово, что не оставишь её и станешь ей помогать. Слышишь, дай слово!
-Ну, хорошо, хорошо. Обещаю не с-спускать с неё глаз, - он попытался улыбнуться, но у него не получилось.
Паровоз свистнул раз, другой. На перроне засуетились, стали обниматься и входить в вагоны. Из черной тарелки динамика невнятно пролаял женский голос. Проводник в темно-синей гимнастёрке взялся за поручни вагона:
-Отправляемся, граждане! - объявил он громко.
Олечка отодвинула мужа в сторону, обняла сына. Она плакала, не стесняясь окружающих, и быстро шептала ему в ухо:
-Серёженька, прости, если что не так. Я тебя очень люблю. Помни меня, пожалуйста!
-Ну что ты, мама! - он поцеловал её, толкнул к отцу, - отец, береги её!
Сергей вскочил в вагон. Поезд дёрнулся, сдал назад и медленно двинулся вперёд, постепенно набирая ход. Сергей смотрел, как отдаляются от него, теряясь в темноте, дорогие лица, и понимал, что даже если он вернётся назад, здесь уже всё изменится, станет другим. Если вернётся...
-Ну, чего разнюнился? Здоровый мужик, а ревёшь, как баба! - проводник закрыл на ключ вагонную дверь и ухмыльнулся щербатым ртом.
Утром Олечка постучалась к Кире, но та уже ушла мыть свои лестницы. Со вчерашнего вечера, с момента отъезда Серёжи Олечка места себе не находила. Она металась по комнате, совсем уже поздней ночью вдруг вскочила, стала завешивать старым платком зеркало. Ей всегда это зеркало не нравилось. Кому приятно смотреться в стекло, где, кроме тебя, отражается интерьер совсем другой комнаты? Она просила Штефана убрать это чудовище, он задумчиво смотрел на неё и отрицательно качал головой.
Сегодня муж рано ушёл на службу помогать дворникам разгребать горы снега вокруг театра. Да и ей уже пора бежать открывать кассу. Ещё и Андрея надо проводить, он уезжал таким неудобным дневным поездом. Но прежде всего ей надо увидеть Киру, а той, как назло, нигде не было.
В кассовой комнатёнке было холодно, и она не стала снимать пальто. Заглянул в окошечко Штефан:
-Полди прогулял репетицию. Предста-авляешь?
-Да, странно, - она суетливо перебирала бумажки на столике, складывала и опять распрямляла билетные корешки.
-Ты плохо себя чувствуешь?
-С чего бы мне хорошо себя чувствовать?!
-Оля, Серёжа умный мальчик. Он примет правильное решение.
-Какое решение? - испугалась она, - о чём ты?
-Мы говорили об этом недавно. Не надо сейчас так нервничать.
-Ах, ты об этом...
-Ну да, о чём же ещё? - удивился он.
-Прости, Стёпочка, я плохо спала, поэтому так раскисла. Ты иди, занимайся своими делами. Скоро на вокзал ехать.
Спустя три часа они провожали Монастырского точно так, как вчера провожали Серёжу. Потом долго ехали на трамвае вдоль бывшего Невского проспекта, не разговаривая, каждый думал о своём. Штефан мысленно молился, чтобы у Андрея всё получилось в их затее с Серёжей. Не заходя домой, он отправился на службу, пора было готовить зал к очередному спектаклю.