Страница 35 из 47
- Какие такие синяки? Ничего не знаю, - но с кухни его сдуло.
-Неужто этот сморчок лез к тебе? - недоверчиво спросил Палёнов. Он зажёг белую свечу в стакане. Кира кивнула и, отвернув воротник, показала на шее отпечатки пальцев Зойкиного мужа.
-Вот гад!
-Конечно, гад! Он в комнате Монастырского копался, что-то там искал. Да ну его! Лучше посмотри, как за окном красиво. Люблю такой снег: мелкий, медленный, искрящийся. Кажется, будто он замирает в воздухе и не знает, куда лететь: на землю или в небо. Смотри, и луна светит. Как тебе повезло, ещё день-два и ты увидишь Берлин...
-Да что в нём особенного? Город как город - обычный. Нет, заграницу посмотреть, конечно, здорово.
-"Здорово", - передразнила его Кира, - какой ты! Ты же не просто Берлин увидишь. Это будет предрождественский город! Представляешь? Ах, да куда тебе представить! Там в витринах будут фигурки Девы Марии, Иосифа, Младенца Христа. Везде разноцветные лампочки, гирлянды из еловых лап, мишура. Подарки, сладости, дети с блестящими от восторга глазами, Дед Мороз. А в домах пылающие камины, пахнет елью, красивые нарядные люди и все счастливы...
-Религия - опиум для народа! Мы Рождество не празднуем - это пережиток. Попы дурят головы людям, - возразил комсомольским голосом Палёнов. Он специально так грубо оборвал её. Не хотелось ему видеть, как наливаются слезами её зелёные глаза.
-Ах, брось! - поморщилась Кира, - Вы церкви разрушаете, иконы сжигаете и что - стал народ добрее от этого? Вон, дети маршируют с плакатами "Папа, не бей меня!" А старики с голоду умирают! Дело не в церкви, не в религии. Дело в самом человеке. Мне рассказывали, был такой философ Кант. Я не точно помню его слова... Так вот он сказал, что его две вещи больше всего поражают: звёздное небо над головой и нравственный закон внутри нас. Представляешь? Нравственный закон внутри нас... Понимаешь, закон внутри - это совесть! А она либо есть, либо её нет. Это же врождённое качество человека. Конечно, она может спать до поры до времени, а потом раз - и как в песне, "совесть Господь пробудил" - проснётся она, и тогда мало не покажется. Вот у твоего отца она есть, потому ему так сейчас тяжело.
Ольга Яковлевна пришила очередную пуговицу на Серёжину рубашку. На столе стопочкой лежали уже тщательно отобранные, проверенные и готовые к укладыванию в чемодан вещи.
-Поздно уже. Ложись спать, Оля, - позвал Степан Иванович. После принятых порошков голова чуть успокоилась, и он с удовольствием вытянулся на кровати. Там, в кассовой комнате, у них вместо кровати были сбитые им самим нары, а так как места не хватало, то их пришлось сделать короче, чем требовалось ему по росту. Приходилось спать, поджав под себя ноги, и вечно не хватало одеяла, чтобы прикрыть колени.
-Да-да, уже заканчиваю, - Ольга сделала узелок и откусила нитку.
-А Серёжа где? - сонным голосом спросил Степан Иванович.
-Чаёвничает на кухне, - быстро посмотрела на мужа, - с Кирой.
-Наш Серёжа? - не поверил он. - У них что - роман?
-Возможно. А ты против?
-Нет, конечно. Только эта девочка какая-то не такая. Представляешь, сегодня Витольд тащил её к себе.
-Вот паразит!
-Вот именно. Она ещё совсем ребёнок, - совсем уже засыпая, пробормотал он.
-Ты думаешь? - усмехнулась Олечка. Она стала перекладывать вещи сына в старый заслуженный чемодан. Потом села ждать Серёжу.
Он пришёл через полчаса, задумчивый и невесёлый.
-Мама, как же быть с деньгами? - спросил он, раздеваясь.
-Я что-нибудь придумаю, сынок. Спи.
Глава 8
Неожиданно для себя Кира проспала и вышла мыть лестницы с опозданием. Со всеми делами она управилась лишь к полудню и была очень рада, что Васьков не заявился её проверять. Она присела рядом с Ниной возле лифта. От того, что она постоянно забывала поесть, у неё кружилась голова. Нина с осуждением посмотрела на Киру:
-Вот скажи, кому это нужно - вот так загонять себя? Не ешь, не пьёшь - скоро свалишься.
-Не свалюсь, Ниночка, не свалюсь. И потом, знаешь, я уже привыкла. Когда меня из театра выгнали, так совсем есть нечего было. И, видишь, жива-здорова!
-Пока жива и пока здорова. Там у нас супчик есть, хлеб свежий, ржаной. Иди-ка ты, поешь. Давай, я тебя на лифте подниму.
-Подними, подними, Ниночка.
Есть захотелось зверски, едва она увидела кастрюльку с супом. Она приканчивала вторую тарелку, когда влетел возбуждённый и весёлый Серёжка Палёнов:
-Есть! Есть деньги! - он размахивал пачкой червонцев. - Мама снесла жемчуг в комиссионный, и там сразу дали две сотни червонцев. Это же шесть тысяч рублей! Поедем скорее к бабушке Марусе. Только надо быстро-быстро: туда и обратно, к восьми мне надо заехать домой за чемоданом, после бежать в лабораторию за аппаратом, и сразу на вокзал.
-А родители? Ты с ними успеешь увидеться?
-Они прямо на вокзал придут.
Им повезло с трамваем, повезло с поездом - добрались за два часа. Увидев Киру и Серёжу, Мария Михайловна всплеснула руками, обрадовалась и тут же затеяла чай с французской булкой. Григорий Петрович выполз из своего кресла и тоже сел за стол. В домике было тепло и уютно, уходить не хотелось и время мигом пролетело.
Глянув на ходики на стене, Кира поняла: пора.
-Григорий Петрович, Мария Михайловна, - начала она, - мы принесли вам от Олечки подарок. Это небольшая сумма, но если расходовать экономно, то надолго хватит.
-Да что вы! Зачем? - замахала руками Мария Михайловна. - Вы ж и так в прошлый раз оставили нам.
-Дорогая Мария Михайловна, послушайте. Дело в том, что, скорее всего, Олечка не сможет больше навестить вас. И мы с братом уезжаем. Поэтому это, так сказать, прощальный подарок, - она достала из сумочки завёрнутые в газету деньги. - Здесь червонцы, двести червонцев. Возьмите и спрячьте их. Никому не показывайте, тратьте понемногу.
Старики сидели совершенно оглушённые свалившимся на них богатством, они никак не могли осознать того, что происходит. Сергей с жалостью смотрел на них и вдруг почувствовал, как горький комок подкатывает к горлу, глаза стало печь, словно туда песок попал. Он обнял и расцеловал деда Гришу, потом бабушку Марусю и почти выбежал из тёплого домика. Кира догнала его уже за калиткой. И опять они молча шли в сторону вокзала. Неожиданно Кира остановилась, взяла Серёжку за рукав и развернула к себе лицом:
-Ты запомнил это? Хорошо запомнил? - он кивнул. - А теперь слушай: ты не должен возвращаться сюда. Нет, ты не понял. Не сюда, в Лахту. Ты не должен возвращаться в Ленинград!
До него медленно доходило.
-Что ты несёшь?! Ты с ума сошла! Как это я могу не вернуться домой? Я не предатель.
-Конечно, нет. Как можно предать то, что не твоё? Кто придумал всё это? Разве это Россия?! Вымороченная, чужая... Ты не предашь эту выдуманную страну. Это только в газетах так пишут, мол, "я со своим народом". Ерунда! Народ - это толпа, у народа нет лица. Кто это решил, что народ всегда прав? Почему какая-то незнакомая тебе тётка должна решать за тебя, как тебе жить, во что верить, кого любить? Что - и Зойкин муж, Васьков, - тоже народ?
-Ты извращаешь, выворачиваешь всё на изнанку, - стоял он на своём, - людей угнетали, эксплуатировали... Теперь настали другие времена. Да, сейчас трудно, но мы преодолеем это, всё изменится.
-Да-да-да, господин Чернышевский уже провозгласил, мол, работайте ради будущего, оно светло и прекрасно.
-Да, светло и прекрасно, - твёрдо и зло процедил он.
-А вот другой писатель, которого вы не очень любите, не хотел, чтобы это светлое прекрасное наступило, если в его основании лежит одна единственная слезинка истерзанного ребёнка... Представь, вы добились своего - построили светлое будущее, но для этого вам пришлось через кого-то переступить? Короче, кое-кого убить...