Страница 34 из 47
Криминалисты писали о предрасположенности к преступлениям, к садизму у некоторых индивидуумов. Но могут ли быть сотни и сотни извращенцев, и может ли безумие охватить сразу такое количество народа? Этому и название-то не подобрать, и ни в одной книге по криминалистике нет описания такого количества садистов, безумных садистов. Штефан не верил, что у этих больных людей с извращенным сознанием и туманным представлением о нравственности, могут вырасти нормальные добрые дети, потому что уже где-то внутри их личности прячутся кровавые наклонности их родителей. И, значит, эти самые дети станут делать то же самое. И нужен им всего лишь повод для этого. И этот повод рано или поздно обязательно найдётся. И ещё он просил, умолял сына послушать то, что скажет Андрей Монастырский и сделать так, как тот предложит.
Теперь оставалось лишь ждать результата от поездки Монастырского в Берлин. А для себя Штефан уже всё решил. Но сыну об этом знать не нужно.
Чем ближе он подходил к дому, тем сильнее болела голова. Он даже присел на скамеечку, оставленную лифтёршей у лестницы, и закрыл глаза, чтобы чуть успокоились в его голове безумные кузнецы. В подъезде пахло вымытыми полами, сверху доносилось шварканье тряпкой о ступени, женщина вполголоса выводила приятную мелодию. Он прислушался - надо же, по-польски поёт: "Przyznaj si?, a mo?e ci? zrozumiem,
рrzyznaj si?, i tak min??y dni". Что-то вроде "признайся, и, может, тебя пойму я, признайся, ведь прошлого не вернуть". Да уж, всем нужны признания. Заплескалась вода. Там полоскали и выкручивали тряпку, и опять шварканье по мрамору ступеней. Теперь она пела: "Мы расстались с тобой, и мой поезд летит, только дым за собой оставляет, а разбитое сердце болит и болит, и душа бесконечно страдает". О, кажется, там так растрогались от слов романса, что даже заплакали. Надо же, какая чувствительность!
Щелкнул замок чьей-то двери, и до отвращения знакомый голос произнёс:
-Как мило это у тебя получается, Кирочка, - так вот кто это так жалобно пел, намывая лестницу.
От неожиданности Кира вздрогнула:
-Добрый вечер, Витольд Болеславович.
-Зачем ты на ночь глядя тут возишься? Можно было бы разок и пропустить, - он поднялся на ступеньку ближе.
-Из домкома проверяют, да и Зойкин муж вечно пристаёт: "Лестницу вымыла?"
-Ой, какие пустяки, - он поднялся ещё на две ступеньки. - Этого типа надо взять за шиворот и хорошенько встряхнуть - убежит, словно заяц. Грязная работа, после неё руки делаются грубыми, красными. У тебя такие маленькие ручки, совсем не крестьянские. Такие ручки беречь надо.
-Оставьте мои руки в покое, Витольд Болеславович! И не мешайте мне работать, - рассердилась Кира, - что это вы сюда забрались?
-Какая ты строгая! А глазки-то сверкают, сверкают. Ах, ты, птичка-невеличка! - к её изумлению Витольд вдруг обхватил её руками и попытался поцеловать. На неё пахнуло "Тройным" одеколоном. Кира попробовала увернуться, мокрые губы мазнули по её сжатым губам.
-Вы что? С ума сошли? - сквозь зубы прошипела она, отпихивая его, - пустите меня немедленно!
Витольд решил, что девчонка затеяла свою игру, прижал её сильнее и настойчивее.
-Ну что ты кочевряжишься, дурочка? Пойдём ко мне! Хочешь, подарю тебе духи или пудру?
-Вы же ви-идите, что девушка не хо-очет ваших подарков. Обратитесь с вашим предложением к Верочке Геллер, уж она-то обрадуется, - прозвучал рядом насмешливый голос. - Ну же, Полди, отпустите её!
Как они не заметили подошедшего вплотную к ним Палёнова-старшего?!
-Вам-то что за дело, - огрызнулся раздосадованный артист, - идите своей дорогой, Дориан Грей по-советски!
-У вас, видимо, плохо с памятью. Вы быстро забываете полученные уроки? - спокойно и даже вполне дружелюбно, но с нехорошим блеском в глазах спросил Палёнов.
Секунду Витольд ещё удерживал Киру, потом руки его разжались и он, зацепившись ногой за ведро так, что оно зазвенело, юркнул в открытую дверь квартиры.
У Киры задрожали ноги, и она села прямо на только что вымытую ступеньку. Если бы у неё была палка, она бы, наверное, треснула по кудрявой башке этого побитого молью ловеласа. Вспомнила, как его мокрые губы коснулись её, и рукавом стёганки стала тереть рот. Штефан молча наблюдал за нею, потом присел рядом.
-Обязательно по ночам в пустом подъезде возиться? - сухо поинтересовался он. - Мало ли ещё кому какие фантазии в голову взбредут.
-Да, уж фантазировать вы умеете! - вдруг обозлилась она. Он понял и, легко коснувшись её руки, примирительно произнёс:
-Недавно я был груб с вами... Простите.
-Пустяки, всего пара синяков, - зло усмехнулась она.
Вновь щёлкнул замок двери, и высунулась голова Сергея:
-Кирка, ты ещё здесь? - тут он увидел отца, вспыхнул, - папа?!
-Уже иду, - Штефан поднялся, кивнул Кире, - не сидите на камне: простудитесь.
Он ушел. Сергей постоял, засунув руки в карманы, потом взял ведро:
-Пошли домой, хватит тут мыть-размывать.
Кира поднялась со ступеньки:
-Ты говорил с матерью?
-Говорил, - нахмурился Палёнов. - Да только, оказывается, она решила сменять жемчуг на костюм для меня. Ну, чтобы за границей стыдно не было. Я сказал: не надо мне никаких костюмов, договаривайся обратно. Обещала что-нибудь придумать.
-Времени мало остаётся до отъезда. Но, может, вправду, придумает...
-Отец-то чего хотел? - вдруг напряженно спросил он.
Кира пожала плечами:
-Да ничего. Витольд духи предлагал, а твой отец шуганул его, - она спохватилась, - извини, я не подумала.
-Да, ладно, - махнул он рукой. - Я чего к тебе шёл-то: меня на сутки раньше отправляют в Германию. Надо оборудование сопроводить и наладить к приезду Андрея Афанасьевича. Так что завтра вечером еду в Москву, а уж оттуда в Берлин.
-Как завтра?! Как всё быстро повернулось. Но ты не беспокойся, даже если завтра мы не успеем съездить к старикам, я всё сделаю, обязательно сделаю.
Палёнов искоса посмотрел на неё: что она может? Ведь совсем заморыш, усталый маленький заморыш.
-А давай чаю попьём, - неожиданно предложил он и застеснялся, покраснел и от этого сердито объяснил, - ты же, наверное, ничего не ела. Давай здесь на кухне и попьём, а?
-Давай, - согласилась она, хотя уже на ногах от усталости не стояла, - только умоюсь и приду.
Нина легла и почти заснула, когда тихонько вошла Кира.
-Кирочка, там тебе молоко и хлеб на столе, - сонно пробормотала Нина. Недавно она сообщила, что придётся вернуть в садик Нюточку на целую шестидневку. Она плакала, что-то бормотала, невнятно пытаясь объяснить причину, но Кира ничего не поняла из её объяснений. Видя, как Нина расстраивается, едва речь заходит о ребёнке, Кира больше эту тему не затрагивала и не пыталась докопаться до истины.
-Спокойной ночи, Ниночка. Я посижу с Серёжей на кухне, - и поцеловала её в обветренную щёку.
Умывшись и переодевшись, Кира вышла на кухню. Серёжка уже вскипятил воду и заварил чай, выложил на блюдце конфеты, оставшиеся от импровизированного дня рождения Пашки-очкарика.
-Конфеты? Замечательно! - обрадовалась Кира. - А у меня молоко и хлеб. Будем пить чай с молоком, а конфеты с хлебом - вот и пирожное.
Они удобно устроились за палёновским столом у окна, но тут прошлёпали тапки и Васьков в трусах и ядовито-зелёной майке заглянул на кухню:
-Что ж это вы, товарищи, свет жжете? На вас лампочек не напасешься. Где ж ваша сознательность? И нечего чаи на кухне гонять. Это место общественное, оно для всех предназначено, чтобы, значит, продукты питания готовить. А они уселись тут! Может, вы ещё свидание тут устроите при ясной луне?
-Слушай, дядя Васьков, шёл бы ты, а? - взвился Палёнов. - Можешь погасить свой свет. Вот, у меня свечка есть.
-Ты это, не очень-то шуми! Молод ещё! - ершился Васьков.
-А вот я пойду в милицию, да покажу синяки на горле, да заявление напишу на вас, дяденька. И свидетель у меня есть, - вмешалась Кира.