Страница 32 из 47
У дома они столкнулись со спешащим на службу Штефаном. Заметив их, он остановился:
-Серёжа, тебя весь день не было дома. Мама волнуется, - он долгим взглядом окинул смирно стоящую рядом Киру, - да и барышня посинела от холода, - чуть поклонившись, он быстро пошёл в сторону театра.
-Слушай, а если... - он осёкся, увидав, каким взглядом смотрела вслед его отцу Кира. Ему стало неловко, будто он подсмотрел глубоко скрытое, непредназначенное для посторонних. Он прокашлялся и почти грубо сказал, - ладно, пошли уже.
Пока сына не было дома, Ольга Яковлевна прибрала комнату. Подмела пол, протёрла пыль, постояла, разглядывая себя в зеркале, потом достала свежую скатерть и постелила её на стол. Сегодня утром к ней подошёл Серёжа:
-Мама, - она испугалась: так непривычно просительно прозвучал его голос, - мама, можно к нам сегодня ребята придут? Нам выступать завтра на слёте, а репетировать негде... А ещё у Пашки день рождения. Мы попьём чая?
-Конечно, Серёженька, пусть приходят. Мы с папой не станем мешать. Он, наверное, после службы к дяде Андрею пойдёт, а я у Ниночки посижу, поболтаю.
Ей тут же захотелось обнять сына, приласкать, но подумала, что ему теперь это может не понравиться, отступила на шаг. Мальчик ушёл, и Ольга Яковлевна занялась делами. Сварила смертельно надоевшую перловку на ужин (и за этой перловкой пришлось отстоять километровую очередь!), заправила её жаренным на постном масле луком - вроде ничего, есть можно.
После работы купила в коммерческом магазине связку сушек, присыпанных маком, и кулёк карамелек. Притащила всё домой, а тут и Серёжа с Кирой вернулись из своей поездки. Пока сын умывался, она подогрела на примусе кашу и успела до прихода студентов накормить его, ещё и рубашку свежую подсунула. Только тогда стукнула в дверь Нины. Там наблюдалась похожая картина. Нина кормила такой же кашей тоненькую, до прозрачности, Киру. А та устало ковыряла ложкой в тарелке.
-Кирка, тебе бы выспаться... Ты посмотри на себя: кожа да кости, - Олечка с жалостью оглядела подругу.
-Что, так всё безнадёжно? - попыталась в ответ пошутить Кира. Она в самом деле чувствовала себя смертельно уставшей. И тем не менее стоило прилечь, сон уносился от неё со всех ног. Видимо, сказывалось постоянное нервное напряжение. И вставать утром не было ни сил, ни желания: голова кружилась и даже подташнивало. Но Кира видела, как встаёт Нина и, не жалуясь, занимается обычными домашними делами, потом идёт вниз, к лифту, захватив бесконечное вязание. Тогда Кира стыдила себя и буквально за шкирку вытаскивала из постели, упорно не замечая бурчания соседей, шла в ванную и становилась под ледяной душ.
-Ничего не безнадёжно, - не приняла её шутливого тона Олечка. - Ты всегда была маленькая и хрупкая. И сейчас такая, просто стала на два размера меньше, а может, и на три. Шучу я, шучу, не пугайся! Кости не торчат, можешь не беспокоиться. Ты как-то вся разом уменьшилась, но очень гармонично. Это я тебе как портниха говорю. У меня на женские фигуры глаз намётанный. Так что, Дюймовочка, ложись-ка спать. А мы пока тут с Ниночкой пошушукаемся.
Кира послушно устроилась на своём топчанчике, закрыла глаза и, что удивительно, сразу провалилась в глубокий сон. Она спала и не слышала, как к Палёновым пришла целая группа - человек восемь - юношей и девушек, как они, сдвинув стол в сторону, репетировали свою живую газету, как спорили и опять репетировали. Кира проснулась от громкого голоса Серёжи и шиканья Олечки:
-Кирка, - позвал он через дверь, потом сунул голову в комнату: - Кирка, ты где?
-Тише, тише, - замахали руками на него обе женщины, - спит она, устала очень.
Но Кира уже проснулась, села:
-Уже не сплю, и уже отдохнула, - улыбнулась она подругам, - ты звал меня, Серёжа?
-Пошли, там нужна твоя помощь. Заодно посмотришь, что мы там отрепетировали.
-Сейчас приду, - пообещала Кира, и Серёжка скрылся за дверью.
-Вот куда ты собираешься? - недовольничала Нина, - там одни мальчишки и девчонки, лучше бы с нами посидела.
-И правда, Кира, посиди с нами, - присоединилась к Нине Олечка.
-Конечно, посидим ещё. Но я обещала Серёже, - она пригладила волосы и, виновато улыбнувшись, отправилась в комнату напротив.
Там было шумно и накурено. Все о чём-то спорили, перебивали друг друга, совсем молодой лобастый парень курил одну папиросу за другой. Он сидел, закинув ногу на ногу, чуть в картинной позе, с усмешкой поглядывая на спорящих. На крахмальной скатерти пыхтел самовар, на плоском блюде желтели сушки - парень с папиросой хрустел ими между затяжками.
-О, подшефный товарищ из деревни, - подмигнул Кире уже знакомый очкарик Пашка. - Очень кстати! Сейчас мы тебе наш монтаж покажем. А то тут спорят, орут - никак не могут решить - с музыкой давать или нет.
-С музыкой! С музыкой! - завопили со всех сторон несколько человек.
-Нет! Нет! - ответили им хором трое мальчишек.
-Всё, хватит! - гаркнул на них Серёжка. - Голосуем. Кто за музыку? Один, два. три, четыре... Пополам! Тогда так: пусть Лёвка и Кира смотрят и скажут, как лучше - с музыкой или нет.
Киру усадили рядом с парнем с папиросой. Она не любила запах папиросного дыма, но взглянув на обтрёпанные манжеты, торчащие из-под несуразного ватника, и совершенно разбитые ботинки, промолчала. Серёжа сбегал к Монастырскому и притащил патефон с пластинками.
-Кирка, давай ставь музыку, - приказал он, и сунул ей в руки пластинки. Этого она не ожидала. У них дома был граммофон с красивой блестящей трубой, и папенька разрешал иногда ей заводить его. Но этот коричневый чемоданчик совсем не походил на граммофон. С какой стороны к нему подступиться?
-Не умеешь, да? - ухмыльнулся Лёвка, - это просто. Смотри, - он отщёлкнул замочки чемоданчика, вставил кривую ручку в гнездо, - видишь, сюда кладут пластинку... давай какую-нибудь.
Кира мельком глянула на пластинку: "Дни нашей жизни" - и протянула её Лёвке. Он опустил её на диск, плавным движением покрутил кривую ручку, щелкнул рычажком и поставил звукосниматель на пластинку. Внутри патефона зашипело, и очень громко для небольшой комнаты грянул духовой оркестр. И все захохотали. Кира очень хорошо знала этот модный, часто исполняемый военными оркестрами марш Чернецкого и, конечно же, знала придуманную на его мотив песенку: "По улице ходила большая крокодила..." Музыка гремела, и перекричать её не было никакой возможности. Лёвка остановил пластинку.
-Всё, будем без музыки, - решил Серёжка. - Давайте ещё разик всё повторим и чаю попьём.
Ребята выстроились в шеренгу и стали по очереди декламировать жуткие по форме и содержанию стихи на злобу дня: о только что открывшихся вытрезвителях, о введённых правилах дорожного движения, о переименовании Твери в город Калинин, о взрыве в Москве храма Христа Спасителя и будущем строительстве дворца Советов. При этом они время от времени менялись местами, поднимали руки, словно сигнальщики на море, опускались на одно колено или садились на корточки. Выглядело это нелепо и уморительно. Кире пришло в голову, что они пародируют что-то, но лица мальчишек и девчонок были серьёзными от сознания необходимости затеянного ими дела.
-Ну как? - подошёл к Лёвке с Кирой Пашка. - Хорошо получилось?
-Отвратительно, - отрезал Лёвка ошеломлённому студенту, - вы похожи на сломанных свихнувшихся кукол.
На него сразу налетели несколько человек, обозвали контриком и троцкистом, на что тот отмахнулся и закурил очередную папиросу.
-А тебе как, - не унимался Пашка, теперь прицепившись к Кире. Та слабо улыбнулась:
-Не знаю. Я такого никогда не видела. И ничего не поняла...
-Вот-вот, - Пашка повернулся к Сергею, - ты совсем с нею не занимаешься. Смотри, какая она отсталая! Нарушаешь комсомольскую дисциплину, Палёнов. Теперь, когда дисциплина в труде и учёбе играет решающую роль в наших успехах, тот, кто нарушает её, не достоин звания советского студента. Товарищи! - все притихли, - товарищи, и мы виноваты, потому что весь коллектив обязан отвечать за это.