Страница 26 из 47
-Скажите, гражданин Палёнов, по какой причине вы скрываете своё образование?
-Н-ничего я не скры-ываю... - Штефан уже понял, что не просто допустил промах - он подписал себе приговор. Его подловили, как ребёнка, на ерунде.
-Тогда как вы объясните, - прервал его Николай Николаевич, - что человек, имеющий четыре класса церковно-приходской школы с полуслова понял, что такое гемотрансфузия и написал это сложное слово без ошибок?
-К-как объясню? Очень просто: я служил санитаром на фронте, - проклятое заикание выдавало его волнение.
-Допустим, - согласился Николай Николаевич. - А как вы объясните, что ваши родственники - да-да, представьте, у Палёнова (настоящего Палёнова) были родственники - не узнали вас? А вы - их?
-Люди м-могут ошибаться, меняться. Да м-мало ли?
-Могут. Но не в вашем случае. Ваш друг - Андрей Афанасьевич Монастырский - занимается интересующей нас проблемой. Что вы можете об этом сказать?
-О чём? Я не интересуюсь н-наукой.
-Да? Кстати, что может быть общего у человека с четырьмя классами образования и известного профессора?
-М-мы играем в шахматы.
-Сколько вам лет? - вдруг спросил Николай Николаевич.
-С-сорок один, - ледяные иголочки побежали по позвоночнику.
-Сорок один. А вы хорошо выглядите. Мне вот только тридцать пять, а я старше вас смотрюсь лет на десять. Как вы это объясните?
-Я веду здоровый о-образ жизни. Вы же знаете.
-Знаю. Я много чего знаю, - согласился Николай Николаевич и вдруг подался к Штефану и, глядя белыми от ненависти глазами, прошипел ему в лицо, - знаю, что, будь моя воля, я бы тебя, контра недобитая, здесь же к стенке поставил! Ты, сволочь, думаешь органы обмануть?! Не выйдет.
От неожиданности Штефан отшатнулся, но тут же взял себя в руки:
-Не смейте м-мне тыкать! И нечего угрожать! - раз дело повернулось таким образом, теперь ему нечего терять, - что в-вам нужно, в конце концов?
Николай Николаевич уже успокоился:
-Нам нужно, гражданин Палёнов, чтобы вы каждую неделю писали нам отчёт о ваших знакомых. Чем интересуются, с кем встречаются, о чём говорят, чем живут.
- Я н-не пригоден для доносов, - выпрямился Штефан.
-Ещё как пригодны. Да я и не уговариваю - я всего лишь обязываю вас сотрудничать, так сказать на добровольно-принудительных условиях.
-Я уже сказал: н-нет!
-Вы, видимо, меня не поняли. Ваше согласие не требуется. Вы станете сотрудничать и писать, как вы говорите, доносы. Это ведь сейчас у меня нет приказа арестовать вас. Но, уверяю вас, судьба ваша изменится.
-Я вас не боюсь.
-Не сомневаюсь. Сейчас не боитесь. Но ведь и не таких обламывали. У нас не только женщины рыдают как дети. За себя не боитесь, говорите? - с гаденькой усмешечкой проговорил Николай Николаевич. - И правильно. Чего вам-то бояться? Ну, почки отобьют - в камере-то всякий народ попадается. Пустяки! А вот сынок ваш, Серёженька - такой хороший юноша - вечерами не сидит дома? Ах, эта молодёжь! Да и супруга ваша, Ольга Яковлевна - прямо красавица. Вдруг кто пристанет? Сейчас хулиганьё с ножиками ходит, прямо спасу от них нет! Да и сыночек может в драку угодить... Или того хуже - к нам...
Штефан даже зубами заскрипел, когда вспомнил, как в смертельном страхе за сына и жену подписал согласие на сотрудничество. Но одного не мог понять, кто и почему, несмотря на явно фиктивную биографию, приказал его не трогать? С того дня он каждую неделю писал отчёт. Он приходил на специальную квартиру, где его ждал человек в штатском, писал там свой отчёт и уходил. Это по их приказу он поменял место службы. Там для привлекательного мужчины, с их точки зрения, открывалось больше возможностей: среди актрис были жёны и любовницы очень известных в городе лиц.
Он ненавидел ловушку, в которой оказался, но, в первую очередь, ненавидел себя. Они требовали, чтобы он знакомился и сходился с теми женщинами, которые их интересовали в первую очередь. Они требовали подробных отчётов, требовали, чтобы он пересказывал разговоры, не гнушались даже театральными сплетнями. Чего только он не изобретал, чтобы придать правдоподобие этим доносам! Он подробно описывал интимные моменты своих встреч с дамами, наивно надеясь, что таким образом отвлечёт начальство и они забудут поставленную перед ним задачу. А глупые бабы, как нарочно, выбалтывали все свои секреты красивому любовнику. Сколько голов могли полететь из-за их длинных языков!
Им были недовольны - нужен не пересказ сплетен, а факты. Он бы ещё долгое время морочил им голову, но месяца через четыре случились сразу два события: в парке напали на Ольгу, а к Серёже пристали пьяные забулдыги и повредили в драке руку.
На очередной встрече человек в штатском с ухмылкой посочувствовал его родственникам, многозначительно сказав, что бывает и хуже. И напомнил, что в органах дураков не держат и что отчёты требуется не отписывать, а писать. Штефан намёк понял: от него не отстанут. Им почему-то надо замарать его, сломать, растоптать. Он ломал голову над вопросом: зачем им это нужно - делать из него проститутку? Прекрасно понимая, что от него и его семьи отстанут лишь в одном-единственном случае - если его не станет совсем и навсегда, - он для себя всё решил. Единственное, что его удерживало от последнего шага, - это сын, за жизнь которого он отчаянно, до боли боялся. Душевно истерзанный, он ждал удобного момента и мучительно искал выход. И, кажется, этот момент настал.
Профессор Монастырский изредка бывал за границей - разные конференции, съезды. Вот и теперь ему предстоит поездка. Надо, чтобы он взял с собой Серёжу, а там ... Как только он убедится, что мальчик в безопасности, найдётся применение спрятанному в тайнике трофейному парабеллуму. Это решит все вопросы раз и навсегда.
Едва он коснулся дверной ручки, Андрей распахнул перед ним дверь. Он словно ожидал его прихода. Сейчас, сейчас он начнёт свою исповедь, после которой Андрей вряд ли когда-либо пожмёт ему руку. Он не отказался, когда Монастырский поставил на стол бутылку коньяка и две рюмки.
-Б-богато живёшь, - усмехнулся Штефан, оттягивая начало разговора.
-Всего лишь гонорар за вскрытый фурункул на шее партийного начальника, - отмахнулся Андрей. Штефан не стал пить коньяк. Он начал говорить. Андрей слушал, не перебивал. Только закончив свой трудный монолог, Штефан взял рюмку, но тут же поставил назад: руки дрожали - он не хотел, чтобы Андрей это видел.
Монастырский молчал, он запустил пятерню в волосы, взъерошив их до неприличия, подёргал себя за светло-русую бороду, прошёлся по комнате.
Штефан встал, обречённо направился к двери.
-Подожди, - остановил его Андрей. - То, что ты рассказал, не укладывается в голове. Я и не предполагал, что...
-Не предполагал, что я пре-евращусь в п-проститутку? - скривился Штефан.
-Не нужно говорить за меня. Я не то хотел сказать. Ты замкнулся на себе, а здесь всё страшнее, чем я думал. Я не предполагал, что они зайдут так далеко.
-Эт-то начало, понимаешь? Они, эти крысы, д-далеко пойдут, - Штефан горько усмехнулся. - Помоги вывезти Серёжу, Андрей. Надо на-айти отца, мать. Я знаю, они в-в Берлине. Я н-напишу им и ещё письмо С-Сереже. Отдашь ему, перед встречей с родителями.
-Мы ещё всё обговорим. Только не вздумай ничего письменного оставлять здесь в квартире. У меня постоянно кто-то роется в вещах. Что ты морщишься? Голова болит? - он с интересом посмотрел на Штефана, - давно у тебя головные боли начались?
-С месяц уже, - он потёр лоб, - п-пустяки, пройдёт.
-Пройдёт, - согласился Андрей.- Ты зачем мою соседку обидел?
-Это ту золотушную девчонку, ко-оторую ты сегодня привёл на спектакль? А пусть не подглядывает!
- Во-первых, никакая она не золотушная, просто очень хрупкая. А во-вторых, не подглядывала она! Останешься или пойдёшь к себе?
-Пойду. Ольга станет волноваться. Завтра мы переезжаем, - уже у двери он остановился, - у этой девчонки интересный медальон. Как бы узнать, откуда он у неё?