Страница 18 из 47
-Серёженька! Так ты Серёженька?
Он удивился, фыркнул:
-"Серё-ё-ёженька". Конечно, кто ж ещё? Слушай, ты что-то не в себе.
-В себе, в себе! - сквозь слёзы, которые всё-таки полились, улыбнулась она. - Серёженька, скажи, где они сейчас? Где твоя мама? И где он?
-Да здесь, рядом. Мама в кассе театра служит, а отец там же капельдинером. Слушай, перестань реветь.
Кира не поняла:
-Отец? Кто отец? Какой отец?
-Это же та самая фотография, о которой я тебе говорил. Дяде Андрею фотографический аппарат подарили, и он всех снимал. И нас снимал тогда, в семнадцатом. Отец из госпиталя только что вернулся после контузии. Видишь, как красиво было? Фонтан работал, дрова не лежали...
-Это твои родители? - голос оборвался хрипом. Палёнов удивленно посмотрел на неё.
-Ну да, родители. Мама и отец, - в тоне появилась усмешка, - семейство Палёновых: Ольга Яковлевна и Степан Иванович.
-Из рабочих, - невнятно пробормотала она, но Сергей разобрал.
-Из рабочих, - подтвердил он.
-И совсем рядом, - откликнулась Кира. - Совсем рядом, значит.
-Ну, да. - Палёнов не понимал, чем вызван странный тон девчонки, и от этого начал сердиться. Он сейчас чувствовал себя маленьким мальчиком. Из-за неё чувствовал. Теперь они словно бы поменялись: она стала старше, а он младше, это ему не нравилось. И то, что сидит, уставившись на фотографию, пальцем по стеклу возит - всё не нравилось.
-Ты так на них смотришь, будто знаешь.
Она подняла голову, посмотрела долгим взглядом:
-Нет, Серёженька, я их совсем не знаю, - и вздохнула, будто у неё сердце вынули.- У тебя красивая мама, ты на неё очень похож. Папа как её зовёт? Олечкой?
-Олечкой? Ты что! Это совсем по-детски. Да и какая она Олечка? Мама решительная, смелая. Она - Ольга, а не Олечка. А отец её Олей зовёт.
-А она его как? Степан Иванович?
-Она его Стёпочкой зовёт и смеётся. А он хмурится - не любит, когда так его.
- Любишь родителей, - прищурилась Кира, - а говорил, что отмежевался.
-Одно другому не мешает, - буркнул Палёнов.
Кира встала, потянулась, глядя в сторону. Фотографию не выпускала.
-Пойду я, устала сегодня и спать хочется, - поставила снимок на стол и как бы между прочим спросила, - а ты слышал такую фамилию - Пален?
-Конечно, слышал. Их до революции было пруд пруди. А тебе зачем?
-Да так, кто-то говорил. Спокойной ночи, Серёженька. Ложись спать, тебе завтра в институт рано. Не забудь умыться перед сном.
И это взять да так вот и оставить? Он поймал Киру за руку, толкнул на стул:
-Ну, уж нет. Ты что это себе придумала? "Спокойной ночи, не забудь умыться", - передразнил он. - Хватит из себя дурочку строить! Рассказывай!
-Что рассказывать? Ты о чём?
Палёнов постоял, глядя на неё сверху, отошёл к стене. Видно было, что злится. Но продолжал молчать, только сердито поглядывал. Кире, как это ни странно, стало смешно:
-Держу пари, ты сейчас до двадцати считаешь. Ну?
-Считаю. Ну и что. Отец всегда говорит, что если не хочешь сгоряча что-нибудь ляпнуть, посчитай про себя до двадцати.
-Помогает? - первый раз за весь вечер улыбнулась она.
-Не всегда. Сейчас мне надо до ста досчитать, - и спохватился, - зубы не заговаривай. Рассказывай.
Кира встала, подошла к зеркалу, глянула в него:
-Пойди сюда.
Палёнов удивился, подошёл, встал рядом.
-Что ты видишь?
-Нашла время разглядывать!
-Всё же скажи, что ты видишь.
-Тебя вижу, что ж ещё? Себя, комната отражается. Что ты голову морочишь?
-Не торопись, посчитай до двадцати, - остановила она его. - А если я скажу тебе, что я вижу совсем другое?
-Да ладно тебе!
-А вот и не ладно. И я вижу комнату, но не эту. Нет, неправильно сказала. Эту, конечно, но не теперь. У той стены стоит кровать, - она обернулась, - а здесь её нет. Возле окна письменный стол с зажжённой лампой под зелёным стеклянным абажуром, этажерка с книгами. Хочешь, прочту названия на корешках? "Российская фармакопея. 1910 год", "Учебник ушных болезней.1909 год". А там стоят гардероб и комод с зеркалом. Но не такой, как этот. Этот старый, а тот сделан недавно, в 1910 году. На полу ковёр тёмно-зелёный с кремовыми цветами.
-Хватит придумывать!
-Подожди, это ещё не всё. Я себя вижу. На мне дорожное платье в клеточку с маленьким воротником из нерпы. И такая же муфта в руках.
-А на мне царская корона, - поморщился он.
-А тебя тут вообще нет, Серёженька, - усмехнулась Кира, - совсем нет.
Конечно, это звучало типичным бредом, ясно же: девчонка ломает комедию. Только зачем? Какая цель у неё? Палёнов глянул на своё отражение в зеркале, скользнул взглядом по Кириному отражению, пожал плечами. Открыл крышку комода, взял листок, карандаш, сел за стол. Кира наблюдала за ним.
-Разберёмся, - он разделил листок вертикальной линией пополам, нахмурился, - здесь, слева, будет то, что ты о себе рассказываешь. А здесь, справа, - то, что я заметил. Итак, слева: семнадцать лет, деревенская, грамоте не обучена. Теперь справа: лет, может, и семнадцать. Но смотришь ты как взрослая. Глаза у тебя старые.
-Какие же старые? Ни одной морщинки.
-Старые, изнутри старые. А что это за деревня такая, где так учили разговаривать? Там что, одни академики живут? Говорила, читать-писать не умеешь, а в кино сама всё читала. А здесь как сказала? "Хочешь, прочту названия" и слова произнесла, совсем не из медвежьего угла взятые. Деревенская как бы сказала? Ковёр с жёлтыми цветами - вот как. А ты? "Кремовые цветы". И как понять про комод, который "сделан недавно, в 1910 году"? Для тебя двадцать лет - недавно? И "истинный шляхтич" опять же. Теперь сделаем вывод. А он напрашивается довольно странный.
-И какой же? - она ждала, спокойно глядя на Палёнова.
-Какой? Вот какой: ты всё время врёшь. Ты не та, за кого себя выдаешь, - он победно ухмыльнулся, но чёрные глаза смотрели подозрительно. - Угадал? Угадал. Ты шпионка - вот кто. Но это я так вначале подумал. Не стала бы ты раскрываться ни на чистке, ни сегодня в кинематографе. Здесь другое, но что - не знаю. Тебя подослали, да? Зачем?
Тут Кира не выдержала и, несмотря на серьёзность его заявления, захохотала. Он вздрогнул:
-Эй, ты чего это? - захлопал он ресницами.
-Серёженька, милый, не говори так, или я лопну от смеха!
В коридоре послышалась какая-то возня, приглушенные восклицания. Палёнов подскочил к двери и рывком распахнул её. Профессор Монастырский держал за шиворот извивающегося уполномоченного по квартире, то есть Зойкиного мужа. Он норовил выскользнуть из крепкой Андреевой руки, но тот стиснул хилого уполномоченного и не отпускал.
-Что это ты, дядя Андрей? - удивился Палёнов.
-Иду я к себе, тихо иду. Чтобы никого не разбудить шумом. И вижу: этот гражданин сидит под дверью у тебя, ухо к замочной скважине приложил - подслушивает. Вот я его и сгрёб.
-Не имеете права, гражданин Монастырский! У нас свобода. Хочу - под дверью сижу, хочу - в щель смотрю.
-Это у нас на подглядывание, на шпионство всякое, значит, свобода?! - тряхнул Андрей висящего кулём уполномоченного. - Пошёл вон, мерзавец!
-За мерзавца ответите! - пискнул Зойкин муж и рванул в свою комнату.
-Заходите, дядя Андрей, - пригласил Серёжа, - у нас тут интересный разговор получается. Пойду чайник принесу, пить хочется.
Монастырский вошёл и замер, увидев Киру. Его глаза вспыхнули радостью и тут же погасли. Секунду-другую Кира всматривалась в его лицо:
-Ты вспомнил! Ты всё вспомнил! - она кинулась к Андрею, и он, обняв её, прижал к себе.
-Бедная, бедная, - шептал он, гладя её по голове. - Не плачь! Перестань, иначе я тоже заплачу. Так и будем вместе рыдать в четыре глаза, устроим фонтан слёз и затопим всю чёртову коммунальную квартиру.
-Как же я ждала, когда ты вспомнишь! Знаю, что нельзя плакать, сейчас вернётся этот мальчик. Он не поймёт, а объяснить я не смогу. Да и не надо ему пока ничего знать, - Кира жалобно посмотрела сквозь слёзы, - не могу остановиться! Тут ещё это зеркало...