Страница 16 из 47
У матери сделалось несчастное лицо, он с ужасом ждал, что сейчас она разразиться рыданиями, но она не заплакала. Тут вернулся отец, и она ему всё-всё рассказала. Отец устало вздохнул и сказал, что когда-нибудь ему станет очень-очень стыдно. Стыдно ему стало уже тогда, в тот самый вечер. А родители переехали жить в театр.
При кассе театра была крохотная комнатка, где хранили старые афиши и всякую дребедень. Отец договорился с администратором, и им разрешили там пожить до Нового года. Потом родители планировали насовсем уехать куда-нибудь на юг.
Так он остался один. Когда сегодня эта деревенская девчонка на чистке вдруг заговорила о его якобы мужском поступке, ему стало настолько стыдно, что даже тошнота подкатила к горлу. Знала бы она, какой гадостью он является на самом деле!
Следующие две недели Кира провела в упорных трудах по отдраиванию парадных лестниц их дома. Она потихоньку втянулась в местные порядки. Эти люди уже не раздражали её, ей почему-то было их жаль, вот прямо-таки до слёз жаль. Андрей Монастырский избегал её, и это бросалось в глаза. Она порывалась пойти к нему, поговорить, но он либо отсутствовал до самой поздней ночи, либо вообще дома не ночевал.
За последний месяц у Монастырского уже было две встречи с Николаем Николаевичем, причем оба раза это происходило как бы случайно. Раз он читал лекцию студентам и среди белых халатов увидел человека в форменной фуражке и тоже в медицинском халате. Это было так нелепо: медицинский белый халат и фуражка с красным околышем, что Андрей сбился, замолчал, а сердце забухало в груди, как молот кузнеца. После лекции Николай Николаевич не подошёл, он исчез, испарился из аудитории. И Монастырскому даже подумалось, что, может, он ему всего лишь привиделся. Но вторая встреча показала, что этот субъект не привиделся. Андрей направлялся домой, когда возле него притормозила служебная машина, из неё выглянул Николай Николаевич и жестом позвал к себе.
-Что можете сказать по интересующему нас делу? - вместо приветствия задал он вопрос, блеснули холодные рыбьи глаза.
-По какому делу? - глядя в эти притягивающие к себе глаза, пробормотал Андрей.
-Ну, думайте, думайте, - неопределённо и невпопад ответил Николай Николаевич и велел шофёру трогать. А Андрей остался стоять, весь покрытый холодным потом, он сам не понимал, почему этот человек с рыбьими глазами так устрашающе на него действует. Но он догадывался, что хищники ходят вокруг него кругами, и эти круги постепенно сужаются.
Палёнов занимался с Кирой ещё два раза, убедился, что она запомнила алфавит. Правда, один раз она, проговаривая его, допустила досадную ошибку. Палёнов в очередной раз потребовал, чтобы она назвала буквы, и она начала: " аз, буки, веди, глаголь...".
-Ты это что? - раскрыл он рот от удивления. Кира испуганно вжала голову в плечи:
-А что я? - сделала она невинное лицо, - что тебе не нравится? Красиво звучит.
-Ты как это говоришь? Так уж больше десяти лет не говорят!
-Ну и что? - начала она выкручиваться, - это мне тётя Нина сказала, как раньше было и как теперь. Мы сравнивали, вот.
-Нина Ивановна? - после того их разговора он теперь только так называл Нину, - напрасно она тебе голову забивает этим старьём.
Потом он уехал в Москву, сначала на какой-то очередной слёт студентов, а после укатил в Смоленск на двухнедельную практику.
Вместе с Ниной Кира ходила в справочное адресное бюро, там они делали запрос на поиск адреса Штефана Палена, 1890 года рождения, но получили ответ, что такой гражданин в городе Ленинграде не проживает. В другом бюро они запросили адрес Степана Ивановича Палена. Весёленькая, коротко стриженная барышня на протянутой ей квитанции об оплате справки, послюнив химический карандаш, от чего у неё сделался фиолетовым язык, написала адрес: проспект 25 Октября, дом 65, квартира 4.
Не чуя под собой ног, неслась Кира туда, на Невский, ставший проспектом 25 Октября, бедная Нина еле поспевала за нею. Но это была ошибка адресного бюро: их встретил рослый сорокалетний мужчина, оказавшийся Степаном Ивановичем Палиным. В отчаянии Кира села на ступеньки и заплакала. Нина не утешала её, она понимала, что слова здесь бесполезны.
Когда Сережа Палёнов в начале декабря вернулся после практики в Ленинград, он едва узнал племянницу Нины Ивановны. Она страшно осунулась, на лице зелёным огнём горели глаза, окруженные тёмными тенями. При этом девчонка была вялой и безразличной. На его "привет!" она мрачно глянула, кивнула и продолжала мыть лестницу. Кстати, мраморные ступени лестницы в их парадном теперь стали белыми, и оказалось, что площадки перед дверями квартир вымощены в чёрную и белую мраморную плитку. Он даже и не подозревал, что в их доме так красиво.
Вечером он заглянул к соседям напротив. Надо же выяснить, что происходит. Свет у них не горел, но на столе теплился огарок свечи. Нюточка и Нина спали, укрывшись с головой, а Кира сидела у столика и при тусклом свете перешивала своё зелёное платье. Она решила отрезать часть подола до нужной длины и подшить его. А белый воротничок и манжеты всегда были популярны: и в десятые, и в двадцатые, и в тридцатые годы. Теперь будет в чём в театр пойти.
Когда Палёнов появился, она сделала ему знак не шуметь, потому что Нина только что заснула. На столе лежала контрамарка на завтра, выписанная на два человека, и рядом две карамельки, на фантиках которых среди скрещенных знамён скакал будёновец.
-Что, уже Полди появился? - ехидно поинтересовался Палёнов, кивнув на карамельки и контрамарку.
-Появился. Дальше что? - огрызнулась Кира. Ей не понравился его тон.
-Это он любит - карамельки-билетики... - вдруг его осенило, - слушай, пойдём в кинематограф. Посмотрим фильм, он, правда, не новый. Но я его не смотрел. Пошли! Чего тут сидеть в темноте?
Кира подумала, что, если они поздно вернутся после кинематографа, то, может, она сможет увидеть Монастырского и поговорить с ним. Так чего ж не пойти? Всё лучше, чем вот так сидеть в темноте.
-Хорошо, - согласилась она и привычно потянулась к платку.
-Вот только давай без этого. Сними ты его! Ты в нём похожа на картинку в дяди Андреевом альбоме.
Да? - с интересом посмотрела она на Палёнова. - Хочешь, угадаю, какая картинка?
-Ну, попробуй.
-Там икона. Божья матерь из Кирилловской церкви в Киеве. Угадала?
-Ты её, наверное, у него видела, - кивнул он, - только не понимаю, зачем он её на стол к себе поставил, да ещё в рамочке.
-А ты у него спроси, - посоветовала Кира.
-Спрашивал. Не говорит. Только однажды сказал, что это давняя история и он её уже не помнит. Я ему говорю, что ж тогда ты её на столе держишь, если не помнишь. А он говорит, что привык и любит эту картинку. Чудак.
-И никакой не чудак. Разве он тебе не говорил, что он, когда маленьким был, жил рядом с этой церковью в Киеве?
-Говорил, давно говорил. А ты-то откуда знаешь?
-Да он как-то сказал. Что ты ещё о нём знаешь?
-Он, как и отец, был на войне, потом в разных клиниках работал уже после Гражданской.
-У него семья есть?
-Слушай, спроси сама. Что ты выспрашиваешь?
-Значит, не знаешь...
-Была у него семья, была. Жена была, но куда делась - не знаю. Она сестрой милосердия была. Так, хватит сплетничать. Собирайся уже, пошли, - решительно закончил он.
Кинотеатр "Арс" располагался в огромном доме с башнями. Оказывается, это был не простой просмотр фильма, это был просмотр-диспут, просмотр-обсуждение для студентов-радиотехников. Теперь Кира не очень-то выделялась в толпе юношей и девушек. Её лёгкое пальтишко, беретик (Палёнов притащил из маминых запасов) и башмаки были такими же, как у многих здесь присутствующих.
Пока все усаживались на места, Кира вспомнила, как всего два месяца назад они со Штефаном были в кинематографе и смотрели "Пиковую даму" Петра Чардынина. Тогда ещё Штефан смеялся над тем, как Германн таращил глаза при виде старой графини. Два месяца и двадцать лет назад - с ума можно от всего этого сойти!