Страница 11 из 47
-Я не знаю, - растерянно пробормотал Андрей. - Учёные вели работу по ксенотрансплантации, то есть трансплантации органов животных, например, человеку. Хотя бы доктор Воронов - он этим занимается во Франции. Но я тут при чем? Я этим никогда не занимался. Я работаю в другом направлении.
-Ладно, закончим на этом. Пока закончим, - Николай Николаевич встал, взял папку в руки, глянул в заполненный листок, - распишитесь о неразглашении.
Пока Андрей пробегал глазами страничку и подписывался, Николай Николаевич внимательно рассматривал его. Потом он подписал пропуск и, протягивая его Андрею, обронил:
- Я правильно записал год вашего рождения? Вам, действительно, сорок четыре года?
Под его многозначительным взглядом Андрею стало зябко:
-Да, всё правильно.
Возвращаясь домой, Андрей всё время прокручивал в голове этот разговор, вспоминая рыбий взгляд Николая Николаевича. Да, по какой-то причине, его физический возраст совершенно не совпадал с фактическим. Одно время этот феномен забавлял как его самого, так и коллег-медиков. На службе это стало предметом подтрунивания, и чтобы отвязаться от коллег, он отпустил дурацкие усы и бороду. И всё равно идеально молодая кожа, мальчишеский румянец, густые светлые волосы сорокачетырёхлетнего профессора были объектом зависти коллег-мужчин и предметом мечтаний коллег-женщин. Но чтобы всем этим заинтересовалась та-а-акая организация! Но заинтересовалась же! Смогли найти его, наблюдать, а теперь ещё и допрашивать. Значит, всё это время кто-то снабжал их информацией. Кто?
Всё это вспоминал теперь Андрей Афанасьевич, морщась от непроходящей головной боли. И ещё неприятность. Теперь ему казалось, что он в самом деле когда-то, давным-давно, видел эту девушку.
А Кира не стала возвращаться к Нине, та станет интересоваться, расспрашивать. И она побрела вон из уже спящей квартиры, ей не хотелось сейчас ни с кем говорить, побыть бы одной и только. На лестнице было пусто, холодно, лампочка не горела. Вот и хорошо. Она села на мраморную ступеньку, обхватила колени руками и застыла в позе васнецовской Алёнушки. Штефан погиб! Да может ли быть такое?! Андрей солгал. А если нет? Сердце замерло и ухнуло вниз. Как это может быть - нет Штефана? Всё есть: этот город, этот дом, солнце, луна, а его нет?! Зачем тогда она здесь? Зачем, если его нет? Зачем это всё вообще? Как можно жить без него? Она плакала, тихонько поскуливая от сжатой пружиной внутренней боли. А там, внутри, всё сильнее и сильнее сжималось. И ей казалось, что мир сузился до крохотной огненной точки, и эта точка сжигает ей сердце, выжигает душу. Жжет и жжет, и никак не может выжечь.
-Это кто ж тут у нас? - она не среагировала, не вздрогнула от насмешливого голоса. Палёнов наклонился, всматриваясь, - да это ж наша барынька. Ты чего тут расселась?
Девушка не отвечала, сидела, сжавшись в тугой комок.
-Эй, ты что, спишь? - он присел рядом и тронул её за сведённое судорогой плечо. Чиркнул спичкой и отпрянул - огонёк спички отразился в огромном чёрном пустом зрачке - плохо дело, совсем плохо. - Ты, как тебя там, Кира, что ли, вставай, слышишь!
Он потрогал её руку - ледяная. Жива ли она?! Да нет, вроде дышит, только тихо. Тогда он открыл дверь, поднял скрюченную девчонку на руки и понёс к бабе Нине. Он ввалился без стука к уже заснувшей Нине, та вскочила как ужаленная и бросилась хлопотать над Кирой. Заплакала со сна Нюточка.
-Позови, позови скорее профессора, - толкнула она Палёнова к двери, - видишь, неладное с нею.
Монастырский тут же явился вместе со своим саквояжем. Осмотрел Киру, достал шприц и что-то ей вколол. Палёнов с Ниной стояли в стороне и видели, как сведённые судорогой руки девушки обмякли, она наконец-то закрыла свои глаза со страшными зрачками и вытянулась на матрасе.
-Её согреть бы, - оглянулся на Нину Монастырский, - тащите всё тёплое, что у вас есть.
Нина сдёрнула с топчанчика одеяло и стала укрывать Киру. А Палёнов сунулся в шкафчик и вытащил Нинин бушлат, стёганку и ещё что-то мягкое и пушистое. Всё это он тоже набросил на девушку. Пораженный Монастырский уставился на изящную дамскую штучку, отделанную каракулем. Да и от Палёнова не скрылось несоответствие элегантного вельветового пальто и старой стёганки, лежащей рядом. Но сейчас было не до вопросов. Девушка заворочалась, и профессор склонился к больной. Она увидела Монастырского, и глаза её засияли изумрудной зеленью:
-Андрюша, а мне такое приснилось... - он отшатнулся, побледнел и быстро вышел из комнаты.
-Однако, - удивлённо пробормотал Палёнов и передразнил, - "Андрюша". Ладно, баба Нина, ты сама тут разбирайся. Пойду я.
Нина только рукой махнула, она видела, как из закрытых глаз Киры катятся слёзы.
-Что, что он тебе сказал, профессор-то? - тронула она девушку. Та замотала головой из стороны в сторону, судорожно вздохнула и посмотрела на Нину слепыми от горя глазами:
-Он сказал, что Штефана больше нет.
Нина примерно так и предполагала. Она молча отошла, здесь никакие слова не помогут. Надо только ждать - время лечит. Пусть девочка поплачет, может, и отпустит её хоть чуть-чуть.
Нина проснулась как всегда до рассвета. И хотя сегодня по случаю праздничного дня ей не нужно было идти к лифту, она не дала понежиться себе в постели. Кира тоже уже встала, но в комнате её не было. Обеспокоившись, Нина поторопилась на кухню. Девчонка сидела там на соседском ящике для картошки. Она повязала чёрный платок совсем по-старушечьи, на бледном лице болезненно горели глаза.
-Как ты рано. Сейчас картошку сварим, Нюточка любит с постным маслицем, - захлопотала Нина, поглядывая на вялую Киру. - Чистить не станем. Сварим в мундире. А то на очистки много уйдёт. Ты вот что, займись картошкой. А я сбегаю за молоком, его уже привезли. Сваришь картошку?
Она добилась от Киры безразличного кивка, подхватила бидончик и убежала. Кира посидела ещё какое-то время, потом подошла к столу и бессмысленно уставилась на его поверхность: она забыла, зачем подошла сюда. Взгляд зацепился за стоящий на столе примус. Вспомнила: надо сварить картошку.
Насвистывая песенку, в кухню ввалился Палёнов. Он только что умылся, и кончики волос ещё были мокрыми. Он удивленно уставился на апатичную Киру:
-О, товарищ барынька, да ты ранняя птичка.
Кира подняла равнодушные глаза:
-Надо сварить картошку, - прошептала она.
-Так бери и вари. Чего ждёшь? Слушай, ты ж из Украины, вроде должна по-украински говорить. А говоришь по-русски и без акцента... Интересная у тебя деревня... Так чего стоишь-то? Вари свою картошку.
-Примус...
-Что - примус? Не зажигается? Значит, засорился. Возьми и почисти, - тут он догадался, - у вас что, не было примуса? У вас, наверное, печи. Такие большие русские печи, да?
Кира кивнула.
-Смотри, надо сделать вот так, - он быстро управился с шипящей машинкой, а Кира вспомнила, как они со Штефаном приехали в Петербург, и он разогревал для неё ужин. Тогда он легко и ловко справился с таким же примусом. Она помнила, как ему шла рубашка с расстёгнутым воротом, как красивы были его сильные руки с завернутыми манжетами - из глаз потоком хлынули слёзы.
-Вот этого только не хватало! - возмутился Палёнов. - Если ты станешь рыдать из-за примуса, то что дальше-то будет?
Он оставил несчастный примус, который наконец разгорелся и шипел на всю квартиру, взял за плечи и сильно встряхнул. Потом ещё раз и ещё - так, что голова Киры моталась из стороны в сторону.
-Эй, ты что это делаешь?! Ну-ка отпусти её! - сердитый и взлохмаченный, Монастырский стоял на пороге кухни.
-Больно нужна она мне! То стоит, как потерянная, то ревёт белугой. Сам с этой малахольной разбирайся, - огрызнулся Палёнов и опять зло передразнил Киру: - "Андрюша".
Чертыхаясь, он вышел с кухни. Монастырский в нерешительности потоптался:
-Он вас не обидел?
-Нет.
-Но почему вы плакали? - при виде этой девицы у него вновь заболела голова. Как будто в глубине мозга, как сквозь асфальт, пробивался росточек, пробивался, но никак не мог пробиться. Когда он увидел, как Серёжка Палёнов трясёт беднягу, а у той уж зубы стучат, он возмутился и ему захотелось отбросить мальчишку подальше. И тут ему показалось, что нечто подобное уже было с ним. Только очень-очень давно.