Страница 66 из 79
— Во-вторых, — не слушая Кожанчикова, продолжал Леонтьев, — в горных колхозах неразумно, невыгодно сеять хлеб, а современную технику применять там нельзя…
— Позвольте…
— В-третьих, там чудесные пастбища и сенокосы, поэтому разумно и выгодно превратить горные колхозы в животноводческие… Ведь вы экономист, товарищ Кожанчиков? Как же вы планируете без учета местных условий?
Кожанчиков сощурился в иронической улыбке.
— Я надеюсь, — сказал он, — вы не собираетесь учить вышестоящие директивные органы?
— Собираюсь, — возразил Леонтьев, а про себя подумал: «Какой смысл имеет этот разговор?»
За окном сверкал безветренный знойный день. Тополя были недвижны. На полях решалась судьба заготовки кормов. «Сорвется моя поездка на покос…»
— Планы сева в горах, товарищ Леонтьев, помимо всего прочего, составлены с учетом страховки степных районов на случай засухи. Мы обязаны мыслить широко, по-государственному, а не с вашей маральерожской колокольни…
Но секретарь, казалось, не заметил этого укола.
— И все-таки, товарищ Кожанчиков, мы не перестанем доказывать, что планирование посевов товарного хлеба в горах, без учета экономики колхозов, бессмысленно и даже вредно. И вообще это не планирование, а разверстка. Да, да, казенная, грубая раз-вер-стка!
— Это, наконец, толчение воды в ступе! — закричал Кожанчиков. — Я заверяю: наши планы научно обоснованы в масштабе края… И вы как партийный работник не имеете права не понимать этого. «Да он же непроходимо туп… И такие руководят районами! Ну, погоди, мы тебе мозги вправим», — раскалялся Кожанчиков.
Леонтьев взял в руки тяжелое мраморное пресс-папье, нервно повертел его и положил. Попытался заглянуть в глаза Кожанчикову, но ничего, кроме раздражения, не нашел там. «Нет, этого не переубедишь. На таких чинуш действуют только приказы…»
— Я уже дважды просил создать авторитетную комиссию и не отступлю от этого, товарищ Кожанчиков.
— Хоть в третий, хоть в четвертый раз просите, но план подъема целины и вспашки зяби, в том числе и в высокогорных колхозах, потрудитесь выполнить. Повторяю: государственный план — закон!
Продолжать разговор не имело смысла. Леонтьев устало прошел к двери — к вешалке — снял фуражку и сказал:
— До свидания. Спешу на сенокос.
Глава девятая
В горячку заготовки кормов, перед самой уборкой ржи, Андрея послали на Всесоюзное агротехническое совещание в село Мальцево Курганской области.
Андрей вызвал к телефону Веру и закричал в трубку:
— Вера, порадуйся вместе со мной!
— Чему? Чему радоваться, Андрюша? — услышал он дорогой голос.
— Радуйся, тебе говорю, слышишь? — нарочито грозно сказал он и даже топнул ногой. Ему хотелось дурачиться, и он оттягивал сообщение новости.
— Да ну же?! — нетерпеливо спрашивала Вера.
— А что сделаешь со мной, если не скажу?
— А то: брошу силосование и, невзирая на опасность нахлобучки от главного агронома, прискачу в эмтээс и оттреплю тебя, противного, за волосы.
— Скачи, скачи, Вера! Будет очень кстати: на время моей поездки дирекция оставляет тебя за главного агронома. Скачи же, буду ждать с нетерпением у развилки трех дорог.
Девушки бригады Маши Филяновой после ужина обычно занимались кто чем хотел. Вспоминали о Москве, о заводских ребятах и девчатах, вслух мечтали о будущем. Начинала обычно Груня Воронина.
И сегодня завела разговор она:
— Через каких-нибудь пять-шесть лет не узнаем мы наш Алтай, девчонки! Я чем дольше живу здесь, чем больше узнаю его, тем больше мне он нравится! Да он уже и сейчас в тысячу раз богаче и красивей хваленой Швейцарии! — хотя, разумеется, о Швейцарии она не имела никакого представления.
«Раз это наше, советское, значит лучше», — искренне думала она.
— Вы только подумайте, — продолжала Груня, — в какой краткий миг, если прикинуть на исторические масштабы, подняли мы этакие неоглядные просторы целины!..
Подруги заметили, что с некоторых пор Груня Воронина стала выражаться как-то особенно «книжно». «Это она от любви к Сашке Фарутину, ведь он же для нее стихи пишет», — решили они. Но Груня и сама не скрывала своей любви к трактористу и вспоминала о нем довольно часто.
И сегодня она не преминула вспомнить о нем.
— А вы не улыбайтесь. Конечно, на исторический масштаб мерить — наша нынешняя весна — это какая-нибудь секундочка. А прикиньте, как культурно выражается Сашка, какими новыми диковинными машинами в атомный век обернется нам этот добавочный хлеб! Я так думаю, что скоро мы на атомных вертолётах на любой праздник в Москву летать будем.
— Смотри не вывались из новой-то машины, — иронически заметила Фрося Совкина, всегда охлаждавшая пыл Груни, но больше других любившая ее слушать.
— Не бойся, Фросенька, не вывалюсь… Ты думаешь, наши миллионы пудов хлеба на что пойдут? На (новые сверхскоростные тракторы, комбайны, вертолеты. Да, да, на такие машины, о которых мы еще и понятия не имеем. Вот увидите!
Груню окружили подруги. Только Маша Филянова осталась на своей койке с учебником химии в руках.
— Ну до чего же, до чего же неисправима ты, Грунька! До завлекательной такой жизни на целине, как говорится, «семь верст до небес, и всё лесом…» А между прочим, — хитровато улыбнувшись, продолжала Фрося, — вы какой себе вертолет с Сашкой Фарутиным облюбовали: двухместный или семейный?
— Обязательно семейный! И не меньше, чем на семь персон! — расхохоталась Груня.
Час этот, перед сном, когда, умытые, переодевшиеся, собирались они после горячего дня в большой прохладной комнате, был любим всеми. Не было по вечерам среди них только Веры Струговой: она обычно уходила в правление колхоза передавать в МТС дневные сводки по колхозу.
И вдруг сегодня раньше обычного Вера не вошла, а вбежала в общежитие комсомолок. Не сказав никому ни слова, она кинулась к своему чемодану и принялась отбирать самое лучшее из немудреных своих нарядов. Маша Филянова положила книгу на тумбочку и удивленно посмотрела на Веру. Только хотела она спросить подругу: «Куда ты на ночь глядя?», как Вера отставила чемодан и полушепотом сказала:
— Машенька! Андрюша вызывает… Сейчас же, немедленно! Понимаешь, немедленно! Ждет у развилки трех дорог!
Вера даже не сообщила, что вызывает он ее по служебному делу. Она хватала то одну, то другую из своих вещей, поворачивала то так, то этак и отбрасывала в сторону.
«Не то, не то… Все это не то! — Вера вспомнила необычайный Неточкин туалет. — И все-таки, все-таки он любит меня, а не ее! Меня, меня!»
— Выгладить бы, — вслух сказала Вера, разглядывая блузку.
Маша подошла к Вере и приказала:
— Дай сюда! Я поглажу. А ты вымойся как следует. Не в бригаду, на свидание едешь… У тебя и брови и ресницы серые от пыли…
С минуту Маша стояла задумавшись, потом вытащила из-под койки свой чемодан, порылась в нем и достала не распечатанный еще кусок мыла.
— На вот «Красный мак».. В Москве покупала. Девушки, воды!
В общежитии начался переполох. Груня притащила воду, Поля — таз, Фрося вынула из тумбочки и поставила перед Верой флакон одеколона.
— Гвоздика. Очень пахучий.
А тем временем Маша Филянова выгладила блузку и держала ее наготове.
— Хочешь мою голубую косыночку? — предложила Поля.
Ее перебила Валя Пестрова:
— Скажешь тоже, голубую! К ее волосам подойдет только моя, вишневая… Держи, Веруша!
Волновавшаяся больше всех Груня решительно приступила к Вере:
— Давай я тебя причешу! Садись. У меня заколок — как у московского парикмахера.
Груня расплела Верину косу и принялась сооружать модную, с напуском на лоб, прическу.
— Прическу эту Сашка называет: «Поцелуй меня с разбегу!»
Взглянув в зеркало, Вера замахала руками:
— Да он с ума сойдет, как увидит меня такую! Давай гребень!
Вера смочила густые вьющиеся волосы, расчесала и быстро заплела их в косу, а косу обернула вокруг головы и заколола.