Страница 27 из 37
Смотрели все, но прочитать ничего не удавалось.
— Может, на иностранном? — предположил Мишка.
— Нет, — покачал головой Севка, — думаю, на каком-нибудь телеграфном, вроде азбуки Морзе: точка — тире…
— Где же тире? — спросил я. — Мы тире проходили. Ничего похожего!
Тире не было.
Я потряс коробочку, что-то в ней брякнуло. Это прибавило нам интереса.
— Вроде написано что-то, — вертел я коробочку. — Слева вроде первая буква «С»…
Фешин выхватил у меня коробочку, уткнулся в неё носом. Каждому не терпелось прочесть первым. Все так заинтересовались, что забыли чихать.
— Похоже на «м»… — читал Фешин, обводя, как слепой, выколотые точки пальцем… — … е…
И вдруг испуганно посмотрел на меня.
— Смерть! — понял он. — Тут написано: смерть!
— Да ты что?! Покажи-ка! — Севка бросился отнимать коробку. — Какая смерть?!
— Положи на место! — сдавленным голосом произнёс Федя. До сих пор он стоял молча. — Взорвётся!
Все посмотрели на него удивлённо.
— А если там динамит?!
— Откуда у нас динамит?! — возмутился Севка. — Зачем моей бабушке динамит?! Да ещё в шкафу?!
Ребята с облегчением рассмеялись.
Наше долгое невозвращение наконец надоело Люське. Никто не заметил, как она вошла в гостиную.
— Что вы там читаете? — как ни в чём не бывало спросила она. — Покажите!
— Иди отсюда со своей горжеткой! — огрызнулся Севка. — У нас здесь тако-ое!
— Како-о-ое?! — передразнила Люська.
— Смерть на коробке, вот како-ое! — огрызнулся Байкин.
— Обманываете? — не поверила Люська. — Мстите за мою красоту.
Никто ей не ответил, теперь нам было не до Люськи.
Я пальцем водил по крышке, пытался прочесть всю надпись.
— Фа… фа… — повторял я, вглядываясь в буквы.
И вдруг прочитал:
— Фашистам!
— Значит, «смерть фашистам», — сложил Мишка Фешин.
Ну и дела! Коробочка стала переходить из рук в руки, её трясли, что-то стучало там металлическое, но открыть её пока оказалось невозможно. «Кто же у Севки мог угрожать фашистам?» — вот вопрос, который занимал всех.
— Наверное, эта коробочка лежит с войны… — предположил я. — Она металлическая. И точки на ней могли быть выбиты ножом или штыком…
Севка, видимо, просто онемел от моей догадки.
— Или гвоздём, — напомнил Федя.
Мишка пустился рассуждать:
— Если коробочка с фронта, а лежала она в Севкиной квартире, то, значит, коробочка принадлежит кому-то из семьи… Какому-нибудь герою…
Ребята согласились.
— А может, герои жили в этой квартире ещё до Севки? — встряла Люська. В этот раз никто на неё не огрызнулся. — Севка только что переехал!
Я думал.
— Наверное, коробочка чужая, — безнадёжным голосом сказал Севка. — Про героев в семье я не слышал.
— И всё же, — сказал я, мысленно соглашаясь с Севкой, — ты должен расспросить своих: и папу, и дедушку, и маму, и бабушку…
При слове «бабушка» все дружно расхохотались.
Воспользовавшись общей перебранкой, Люська захватила коробочку и стала трясти её над ухом.
— Что-то брякает, — сказала она. — Вдруг это письмо к потомкам?
— Письмо брякать не может, — возразил Федя.
— Нужно бы открыть, — предложила Люська. — Давай, Севка, подденем? Есть у вас ножик?
Байкин помчался к буфету.
Люська просунула остриё в щель, но коробочка не поддавалась.
— Лучше сходить к дедушке и спросить, — предложил я.
— Ты с ума сошёл! — Севка даже замахал руками. — Мешать деду, когда он пишет!
— Дайте-ка мне, — попросил коробочку Федя.
В его голосе была такая уверенность, такая твёрдость, что Севка отдал.
Федя повертел коробочку, подумал. Сбоку на крышке был бугорок вроде красного камушка.
Федя надавил на бугорок пальцем, но бугорок не поддавался. Тогда Федя стал камушком надавливать на подоконник.
Р-раз! Коробочка открылась, и из неё что-то выпало.
Севка метнулся к Феде и схватил то, что выпало. Мы даже не успели разглядеть, что же он хватает.
— Ребята! — волновался Севка, разглядывая что-то. — Здесь… здесь… орден!
Все окружили Севку.
— Но чей?! Кто у вас мог быть героем?! — спрашивали то я, то Мишка, то Федя.
— Не знаю, ничего не знаю, ребята.
Севка стоял потрясённый.
— Может, это дедушкин орден? — сказал Мишка Фешин. — Пошли поговорим с ним.
— К нему нельзя, бабушка предупреждала, — напомнил ребятам Севка. — Только рассердим, а узнать — ничего не узнаем.
Стали думать. Конечно, спросить как-то дедушку нужно. Но как?!
— Я знаю! — неожиданно заявила Люська, сияя, как медная кастрюля.
Все повернулись к Удалихе.
— Нужно выкурить твоего профессора из кабинета, — сказала она, — а потом расспросить…
Севка разочарованно сказал:
— Так и знал, что от Люськи умного не услышишь! Как выкурить?! Мы же не курим!
— Нет, Севка, — Люська перешла на заговорщицкий шёпот, — мы его можем выкурить при помощи моей волшебной горжетки.
— ?!
Люська кивнула.
Только теперь все заметили, что горжетки нет на Удалихе и что мы давно не чихаем.
— Я её пока оставила на кухне, раз вам мешаю, — объяснила Люська. — Но сейчас моя горжеточка нам пригодится.
Люська не хотела открывать сразу свои тайные планы.
— Как ты думаешь, Севка, — загадочно спросила она, — дедушка заметит, если к нему подползти в кабинет, когда он пишет?
Байкин расхохотался:
— Если его не щипать и не дёргать, он ничего не заметит!
— Прекрасно! — Люська потёрла ладони. — Тогда нужно тихохонько войти в его кабинет и подложить под кресло горжетку…
— Зачем? — удивились все.
— Как зачем?! Дедушка начнёт чихать, не сможет работать и… выйдет. А мы тут-то его и спросим, — наконец высказала свою «умную» мысль Люська.
— Он уже чихал, но не вышел, — напомнил Севка.
— Это он чихал, когда горжетка была на кухне. А ты представляешь, что с дедушкой будет, когда горжетка окажется у него в кабинете?!
Такое представить не мог даже Севка.
— Но кто войдёт в кабинет? — спросил я.
Идти к дедушке в кабинет с Люськиной горжеткой никто не решался.
— Тру́сы! — возмутилась Люська. — Тогда я сама войду!
Все с облегчением вздохнули.
Люська сбегала за горжеткой на кухню, сняла туфли и босиком стала медленно продвигаться к кабинету. У дверей Люська немного задержалась, махнула нам на прощание горжеткой.
Все дружно зачихали.
Операция могла сорваться!
Впрочем, в кабинете пока всё было тихо.
Тогда Люська встала на четвереньки и, приоткрыв створку двери, вползла в кабинет к деду.
Мы молчали. Терпение и выдержка — главное в любом опасном деле.
Севка тихонько отсчитывал секунды:
— Восемь… десять… пятнадцать…
Люська не появлялась. В голову лезли разные мысли.
Наконец Люськина голова появилась в проёме двери.
Люська поднялась с четверенек, приотворила дверь и, размахивая руками, метнулась на кухню. Мы за ней.
— Ну?! Почему дед не чихает?! — нервно приставал Севка.
Люська взглянула на часы, как делают разведчики в боевых фильмах.
— Не боись, Бочкин! Скоро начнётся, — небрежно сказала она. — У нафталина тяжёлый запах, он не сразу достигает профессорского носа. Но уж когда достигнет!..
И тут будто бы взорвалось за дверью.
— А-а-апчхи! — крикнул профессор так, что мы присели. — О-а-о-а-а-пчхи-х! — летело по коридору. — Ая-яй-яй-чхи!
Горжетка действовала как нужно!
Дверь распахнулась, и на пороге возник профессор.
Севка побледнел.
— Что — а-а-пчхи! — происходит? — едва успел крикнуть профессор и стремительно полетел в ванную.
Его качнуло от нового чиха.
— Ай-яй-чхи! — пожаловался профессор.
Стало слышно, как он моется в ванной.
— Вот это да! — восхитился я. — Какая бронебойная сила!
А Севка шёпотом прибавил:
— Подложить бы её под дверь ветеринару! С такой горжеткой, Саня, мы бы его взяли голыми руками.