Страница 28 из 37
Люська пронеслась в кабинет и тут же выскочила с горжеткой: следы диверсии нужно было замести немедленно.
Тем временем Севка приступил к переговорам с дедом.
— Дедушка, что случилось? Почему ты так расчихался? — хитро спрашивал Байкин.
— Не знаю?! — удивился дед. — Всё было прекрасно. Я работал… И вдруг откуда-то острый запах… А-а-пчхи! — словно бы в подтверждение чихнул профессор, но уже тише.
— Странно, — недоумевал Севка. — А мы ничего…
И Байкин глубоко втянул носом воздух.
— Нет, нет! — профессор сморщился перед новым чихом. — Что-то в квартире случилось! Я не могу работать! Где бабушка? Нужно срочно вызвать бабушку. Чхи!
Севка терпеливо разъяснил деду:
— Бабушка на собрании «родительской звёздочки». У неё важное общественное дело…
— Но и у меня важная работа! — возмутился профессор. — А в моём кабинете сидеть невозможно! Мне как будто подсыпали нафталину. Нужно что-то сделать!
Дедушка осторожно втянул носом воздух и… не чихнул.
— Вроде уже не пахнет, — поразился профессор. — Кажется, я снова могу работать. Что же это было такое?!
И дед торопливо зашагал к своему кабинету.
— Дедушка? — устремился за ним Севка. — Можно тебя задержать? На секунду! Чей это орден?
Он протянул деду находку.
— Орден?! Какой орден?!
— Вот этот…
— Ах этот, — усаживаясь в кресло, сказал профессор, будто бы ничего особенного ему не показали. — Это бабушкин орден…
— Бабушкин?! — ошарашенно переспросил Севка. — Кто же ей мог дать такую громадную награду?!
— Как кто мог?! — возмутился дед. — Бабушка воевала. Она была на фронте.
— На фро-онте?! — переспросил Севка, и его рот превратился в бублик. — И ты?!. И ты был с нею?!
— При чём тут я? — буркнул дед. — Меня на фронт не взяли, хотя я сто раз подавал заявления. У меня оказался порок сердца.
На кухне мы долго разглядывали бабушкин орден, передавали его из рук в руки. Вот уж чего никто не мог представить: Севкина бабушка — фронтовичка! Но больше других был потрясён Севка.
Первой пришла в себя Удалова.
— Нужно срочно бежать к Дырочкиным! — предложила она. — Пока родители заседают. Пусть бабушка расскажет про свой боевой подвиг.
Мы мчались наперегонки: я, Севка, Мишка, Федя, Майка, Татка и Люська в своей вонючей горжетке.
Дверь отворила мама. Мотька и Фенька радостно подлетели к нам, но их так шарахнул горжеточный запах, что обе собаки кинулись под кровать.
Родители пили чай. Совещание, судя по всему, кончалось. Мама передавала гостям чашки. Севкина бабушка Екатерина Константиновна наливала заварку, а затем кипяток из самовара. Рядом с Екатериной Константиновной сидела Галина Ивановна, я как-то забыл, что и её могу у нас дома встретить.
Но были для нас и другие сюрпризы.
— Ах вы мои дорогие! — радостно произнёс кто-то. — Как я рада вас видеть! Какие красивые, большие!
Зинаида Сергеевна, воспитательница нашей группы детского садика «Лисичка», тоже была здесь. Она махала нам обеими руками, но выбраться из-за стола не могла.
Рядом с Зинаидой Сергеевной сидел Юрий Петрович и улыбался. Юрий Петрович был не из тех, кто станет вскакивать, охать и ахать. Он приподнял правую руку, поприветствовал нас. Я ответил ему тем же.
— Дети, садитесь! Кому эклер, буше? — предлагала мама.
Но садиться мы пока не собирались. Севка сжимал коробочку с орденом.
— Что это вы странные такие? — Родители с подозрением смотрели на нас.
— Дедушка… — начал Севка.
Бабушка побледнела:
— Вы помешали дедушке работать?!
— Нет! Дома всё в порядке! — заверил Севка. — Не волнуйся, бабуля. Дело в другом!..
Он перевёл дух.
Василий Иванович Поликарпов, тихо сидевший вблизи Люськи, чихнул первым. Его поддержала Галина Ивановна, затем — Зинаида Сергеевна, хотя и сидела дальше всех от Люськи.
Нужно было спешить. Родители могли так расчихаться, что договорить станет трудно.
Я подтолкнул Севку.
И тут совсем некстати папа и мама Удаловы одновременно воскликнули:
— Люся, откуда у тебя эта горжетка?!
— Из сундука, — спокойно ответила Люська, подтвердив их догадку. — Вы ушли, а я решила перебрать вещи. И вот… попалась такая прелесть! Мне идёт, верно?
— Зачем тебе эта рухлядь?! — поразилась Люськина мама.
— Рухлядь?! — возмутилась Люська. — Да если бы мне ещё кроссовки «Адидас», джинсы «Вранглер» и куртон из плащёвки, я была бы в полном порядке!
Раздались удивлённые чихи.
— Сейчас же спрятать этот нафталин в сумку! — крикнул Удалов-папа. — Или уходи домой!
Уходить Люське совсем не хотелось, пришлось подчиниться.
Пока Удаловы объяснялись, Севка положил бабушкину коробочку на стол и открыл крышку.
Бабушка сдвинула брови.
— Ты? Как ты нашёл?!
Первый раз я видел Екатерину Константиновну такой суровой.
— Вообще-то я не искал, — начал Севка. — Мы занимались своими делами, но пришла Люська в вонючей горжетке, и мы все зачихали, пришлось искать носовые платки. А там… вот это.
Бабушка сурово молчала.
— Что это они принесли? — спросил мой папа. — Можно взглянуть, Екатерина Константиновна?!
Папа взял коробочку и заглянул внутрь.
— Оо-оо! — поразился папа, и на его восклицание все обернулись. — Да здесь орден Боевого Красного Знамени! Откуда он у вас, дети? И чей это орден?!
— Дедушка уверяет, что бабушкин! Что она получила его на фронте! Но я ничего подобного от неё никогда не слышал! — выкрикивал взволнованный Севка. — Бабушка, правда это или неправда?!
— Успокойся, Сева! — попросила Екатерина Константиновна внука, всё ещё хмурясь. — Это действительно мой орден, ничего странного тут нет.
— Как нет?! — крикнул Севка. — Это же!.. Такое!..
Бабушка только вздохнула.
Но теперь уже все родители поднялись со своих мест, коробочка кочевала из рук в руки.
— Во время войны, — сказал папа, — орден Боевого Красного Знамени давали только за очень большой подвиг.
Севка смотрел на бабушку-героиню не отрываясь, точно увидел её впервые.
— Бабуля! — наконец крикнул Севка. — Ты такая маленькая, такая слабенькая, такая трусиха! За что же тебе дали этот важнейший боевой орден?!
Весь стол взорвался смехом.
И тогда Севкина бабушка перестала сердиться и тоже улыбнулась.
— Екатерина Константиновна, расскажите о себе, — попросил мой папа.
— Пожалуйста, мы очень просим! — поддержали его Майка и Татка.
Наступила тишина, которую отчего-то называют «гробовая». Родители и ребята, кажется, боялись шелохнуться, все ожидали бабушкиного рассказа.
— К чему старое ворошить?! — вздохнула Екатерина Константиновна. — Давно это было…
Но никто с ней не согласился.
— Ладно уж, расскажу, — начала она. — Во время войны служила я в отделении связи. И была такая же молодая, как Зинаида Сергеевна…
— Даже не верится, — сказал Севка очень серьёзно, но все снова рассмеялись.
— Не верится, но это правда, — грустно сказала бабушка. — На фронте, Севочка, всё делали именно такие молодые люди. А уж среди связистов больше всего было девчонок. — Она помолчала. — Вот и тогда… Попали мы в окруженье, нужно было прорываться, а связи со штабом нет… Командир вызывает меня и просит: «Придётся искать обрыв, Катя, ползти через линию немцев…»
— И ты согласилась? — опять крикнул Севка, щёки его пылали, а глаза будто бы стали больше.
Бабушка вздохнула:
— Во-первых, Сева, это был приказ. А во-вторых, я понимала, от выполнения приказа зависела жизнь полка…
Севка никак не мог успокоиться.
— Одна в лесу! Это же страшно, бабуля?!
— Почему одна? Позади — наши, впереди — немцы. Не одна, — улыбнулась Екатерина Константиновна. — Вокруг было очень много народу. Я себя не чувствовала одинокой.
Бабушка поглядела куда-то вдаль, и в ту минуту мне показалось, что в её глазах словно полыхнули зарницы: это наши «катюши», названные в честь Севкиной бабушки Кати, начали артиллерийскую подготовку.