Снохождение

— А ещё, пап, Миланэ родом из Андарии.

— В самом деле?

— Да.

— Откуда именно?

— Небольшой посёлок, недалеко от Ходниана.

— О небо, да я ведь родом из Кнасиса! Это совсем рядом. Льенов сорок от Ходниана! Най-най, но не слыхаю от Ваалу-Миланэ нашего родного говора, — вдруг заговорил он, как настоящий андарианец, растягивая гласные и смягчая «л».

— Втай же, как и я от сенатора, — улыбнулась Миланэ, сделав традиционное андарианское просторечное ударение на предпоследний слог. Этот говор, по сути — язык посёлков и маленьких городков Андарии. Миланэ даже стеснялась в дисципларии в первое время, если вдруг он нечаянно проскакивал. Странно, что такая знатная особа, патриций, не гнушается его.

«Подтрунивает?..», — чуть сжалась изнутри Миланэ.

— И что ж, у отца Миланэ есть какое-то дело в посёлке? — спросил Тансарр.

— Не совсем понимаю льва.

— Чем занимается, я имею в виду.

— Он торговец. Как и мать.

— О, и чем он торгует?

Миланэ хотела сказать это ни быстро, ни медленно. Обычно, короче говоря. Но, как всегда, не слишком-то получилось:

— Скотом. А мать — тканями, которые сама же тчёт.

Тансарр повернулся к супруге с очень довольной улыбкой:

— Только у нас в Андарии, милая, могут сказать: ткань тчётся. Львица тчёт ткань. Она изотчала целый локоть, — вздохнул и посмотрел на Миланэ.

Ксаала закивала с дежурной радостью, мол, о конечно, это очень интересно, невероятная деталь, а потом спросила Миланэ:

— Как тебе Марна?

— Каковой может быть столица нашей Империи? Только прекрасной. Я в восторге от Императорских садов.

— О, ты уже успела в них побывать?

— Нет, — почувствовала Миланэ дикий конфуз. — Только проходила рядом.

— Папа, а зачем хальсиды придумали себе новое вероучение? — внезапно вернулся к старой теме Синга. — У них ведь вроде было что-то там. Что, теперь Гельсия будет вся в бунте?

— Прайд хальсидов — лишь часть Гельсии. И то, лишь второй по величине. Все остальные продолжают верить в великую богиню-мать. Впрочем, что я рассказываю, наверняка Ваалу-Миланэ может поведать об этих вещах куда лучше и больше.

— Не так уж лучше и ненамного больше, — улыбнулась Миланэ, пожимая плечами. — В дисциплариях мы не слишком заостряем внимание на варварском вздоре.

Именно так положено говорить: «варварский вздор». Это не её слова, она должна так говорить, ибо только такое небрежение чужими взглядами согласуется с аамсуной.

— Я удивлена, что нечто подобное произошло в Гельсии. Обычно у них очень спокойные верования и ровное отношение к миру; тем более, что среди их аристократии принято тянуться в нашей вере, хотя она им недоступна. Сжечь себя ради своих иллюзий — это, скорее, нечто в духе Востока.

— А что, на Востоке тоже такое есть? — удивлённо вскинул брови Тансарр и даже смахнул прочь прядь гривы.

— Нет, именно о таком не слыхала, но это вполне в их духе, вот те же сумасшедшие шамхаты с реки Нкан… Почти каждый прайд имеет сонм своих богов, сложных мифов, сказок, поверий. Там можно совсем голову потерять; некоторые светские учёные любят в этом покопаться, но это недостойно Ашаи.

— Да какая разница, во что они верят, в конце концов? — махнул рукой Синга. — Их веры бессильны, они могут до скончания времён верить, что происходят от бога грозы, но бросаться молниями так и не научатся.

— Во-первых: кто знает? — улыбнулась Миланэ, поворачивая в ладонях кубок. — Во-вторых, их верования для нас ничтожны, но на их жизнь влияют самым решительным образом. Так что иногда полезно знать такие особенности — они могут идти нам на пользу.

— Например?

Ашаи-Китрах никогда не должна заминаться в разговоре, стесняться речи, мямлить; Миланэ ничего не оставалось, как вмиг что-нибудь придумать или вспомнить, что на ум придёт.

— У меня был случай на Востоке…

— Сиятельная была на Востоке? — почти в унисон спросили супруг с женой.

— Мммм… Да.

— О, я не знал, что дисциплар отсылают на Восток! — Тансарр изумлённо смотрел на Ксаалу. Та кивнула, мол, ещё как отсылают.

— Я не могла увильнуть от этого служения, — сказала Миланэ, словно оправдываясь за плохой поступок. — Ашаи-Китрах не увиливают. Да и мне предполагалось там быть в первую очередь: я знаю траурный церемониал, неплохая игнимара, фармация… Шансов избежать не было.

— И сколько Ваалу-Миланэ там провела?

— Четыре луны.

— Так а что за случай? — заинтересовался Синга.

— Однажды наш легион отправил обоз в тыл, взять припасов. В лесу на него напали драаги. И… одна львица, что была в обозе, в самом начале боя убила их вожака стрелой в шею. Драаги сразу убежали, и поначалу я не знала, почему.

— Струсили они, да?

— Отнюдь. Это те ещё… — Миланэ не сразу подобрала эпитета. — Те ещё звери. Дело в том, что львица для них — нечто достойное и презрения, и сожаления одновременно; самка — это нечто очень жалкое по их мнению, даже неодушевлённое, пригодное только для охоты и рождения; погибнуть от рук львицы для воина-драага примерно то самое, что… хм, идти по лесу, споткнуться о сук и разбить всмерть голову о пенёк. Если бог войны допускает смерть вожака от такой нелепости, то дело явно не сладилось, нужно разворачиваться, а богу стоит принести жертву побольше.

— Как занимательно… — Тансарр очень оживился, бросив и еду, и вина, вовсю начав внимать дисципларе. — А что сиятельная думает о войне на Востоке?

— Как таковой войны я не застала. Полагаю, что там многое изменилось за эти три года…

— Тансарр… Не сейчас, — властно подняла ладонь Ксаала и, кашлянув, поглядела на Сингу. Тот с явной неохотой встал, бросил подушку и подошёл к дочери Сидны:

— Спасибо за ужин. Меня ещё ждут неотложные дела. Ваалу-Миланэ, — приложил он руку к груди. — Отец, мама. Простите.

Тансарр три раза похлопал в ладоши.

Вошёл лев, но не прислужник из дхааров (а Миланэ заметила, что в доме прислуживают именно они), а управляющий, который ранее встретил её. Он подошёл к сенатору и торжественно протянул какую-то вещицу, больше всего похожую на кошель. И сразу удалился.

«Это ещё что? Снова они за своё! Говорила же: не возьму! Да что им до этих денег, всё ими не измеришь-то! Так, идёт ко мне…».

Но далее всё произошло, как во сне. Тансарр отдал супруге эту вещицу, подошёл к Миланэ, близко-близко, и его тога дотрагивалась к её колену, и во взгляде у него было нечто странное: то ли печальная надежда, то ли тихая решительность. Вдруг он — как понимать? — встал на колено и протянул к ней руку смелым жестом, а Миланэ невольно подхватила от неожиданности подол пласиса, навострила ушки, а рот чуть приоткрылся от удивления. А ещё Миланэ замечает всевидящим глазом самки, что супруга Тансарра поднялась с места, с неким многозначительным вздохом, играя вещицей-кошелем, и проходит к большим окнам, что напротив; она смотрит на огни фонарей на улице, где почти ночь.

Всё успела передумать Миланэ, всё предположить, удивляясь странным поступкам четы патрициев; от неожиданности забыла изобразить хоть какой-то жест, да и так сидела, держа правой рукой пласис.

— Посмотри на меня, дочерь Ваала, обращаюсь к тебе, искра Ваала, выслушай слово, львица Ваала, — глухим голосом молвил ей сенатор Тансарр.

Изумлённая, Миланэ всё ещё покоилась, а сенатор продолжал стоять перед нею в преклонении, твёрдо глядя прямо в глаза.

Она поняла, что происходит.

«Ладонь навстречу, скорей!».

— Взгляд мой к тебе, верный сын Сунгов, обратился ты верно, смелый сын Сунгов, для тебя мои уши, добрый сын Сунгов, — поднимаясь, дала она ему хрупкую ладонь, а потом вторую.

Голос не дрогнул, потому что Миланэ повторяла эти слова бесчисленное множество раз. Но до этого они были только пустышкой, упражнением, просто речью безо всякой силы.

Тансарр сжал её ладони, поднялся и уверенно повёл к окнам, где спокойно стояла Ксаала.

Короткий, совсем маленький миг для неё, и нужно успеть решиться: да или нет? Хочет ли Миланэ, чтобы Тансарр из рода Сайстиллари стал её патроном? Она ещё может отказать. А может согласиться. Выбор за нею.