Снохождение

Мы — живые существа, имеющие ум и волю; мы желаем знать о мирах.

Дневной мир перед взором есть всегда, когда мы не спим; он един, неделим, не даёт поводов для сомнений. Но другие миры и многие вещи нашего мира можно познать только в снохождении. Любопытство львицы духа естественно — она желает знать и о мире дня, и о мирах ночи.

Чтобы знать вещи сего мира, нужен сильный разум. Он будет вести мысль. Чтобы знать вещи иных миров, нужна сильная воля. Она будет вести намерение.

Разум, ведущий мысль — дело самца.

Воля, ведущая намерение — дело самки.

В каждом из нас и каждой из нас есть от иного пола, потому разум и воля сплетаются.

Так что делать, спросишь ты, ученица.

Ты будешь волящей, если будешь сновидеть. Ничто иное так не ведёт волю к силе, как снохождение.

Миланэ притомилась читать, когда было уж далеко за полночь. Она как раз читала о том, что делать, если ведёт только по одной тропе древа мира, а на остальные не можешь попасть, как тут нечаянно посмотрела на кровать Арасси и вдруг привиделось, что та покрылась тёмными пятнами. Кровать её казалась очень страшной. Но стало понятно: всё это — последствия того кошмара, что пришлось пережить.

«У неё, верно, второе испытание оказалось не под стать моему. Начали мы одновременно, но сому она может пить и сегодня, а не вчера, как я. Кроме того, её могли в больницу положить, а не у нас дома. Она так боялась сомы…»

«Снохождение», наконец, закрыла и спрятала, улеглась поудобнее.

— После такого что угодно померещится…

Мысли завертелись.

«Что?! Это?! Было?! Почему я жива? Значит, надо мной сжалились? Кто-то узнал? Кто-то замолвил слово? Кто-то меня обманул? Амалла? Это такое испытание веры?»

Нет, лгать не надо: Ваалу-Миланэ-Белсарру начало медленно, но уверенно охватывать ликование. Мало того, что никакого яда, так она ещё стала сестрою-Ашаи! Она жива, воспряла из мёртвых, теперь она иная — пришла к тому, к чему устремлялась почти всю жизнь. Большую часть сознательной жизни она посвятила ученичеству — и вот оно окончилось.

Великое чувство, великое время. Вот оно, славное окончание всех невзгод.

Она заснула прямо во время чтения; щека склонилась к странице книги Малиэль, свеча догорела, в комнате стало темно, и можно увидеть, как лунный свет, пробиваясь сквозь занавеску, серебрит её уши и нос, давая жизнь глубочайшей тени на лице.

Миланэ проспала.

В то время, как остальные сёстры — ещё вчерашние дисциплары! — быстро, радостно, с торжеством и спокойствием величия готовились к заключительной церемонии в стаамсе, дочь Андарии беззаботно предавалась сну. А проснувшись, она всё делала в жуткой спешке, одновременно продевая серьги и поедая кусок холодного мяса, но потом поняла, что не успеет, и сбавила прыть. Это плохо, но не смертельно (теперь сие слово всегда будет казаться ей забавным), потому что следующая такая церемония состоится через семь дней.

Миланэ, полностью облачившись (сегодня она выбрала не марнский, а тёмно-синий пласис, до этого бывший в фаворе), вышла за порог, но сразу засомневалась, стоит ли идти. Церемонию начнут без неё, без проблем; а потом можно всегда сослаться на плохое самочувствие, и никто не попрекнёт.

Шум, пыль — вот прямо перед домом, на тесной дороге, остановилась некая львица; она самолично погоняла фиррана. Миланэ, открыв окно, выглянула.

— Сейчас начнётся в стаамсе, сейчас должна быть амарах, там всё готово! Миланэ, а ты ещё тут? — скороговорка от неё.

— Я опоздала…

— Нет, нет и нет. Миланэ, давай, я прилетела сюда за тобой! Сейчас, семь дней ждать будешь!

Ваалу-Даэльси. Доселе Миланэ и представить не могла её в любой стремительности; всегда та говорила медленно, размеренно, поступала и говорила, лишь обдумав, и выражала собой спокойствие, плавность. А здесь она пригнала с бешеной скоростью, да ещё на фирране (кто вообще мог знать, что она умеет управляться с фирраном?), вздымая пыль и жестоко погоняя.

— Но я ещё не…

— Поспеши, Милани!

Миланэ не стала испытывать судьбу и сразу вскочила сзади.

— Проклятье, в этом пласисе неудобно садиться… — пожаловалась Миланэ.

— Переживёшь. Облачена? Всё как надо? Сирна, стамп? Но, пошёл!

Фирран понёс Миланэ к стаамсу. Зашумел ветер в ушах.

— Что? Как оно, Приятие? — почти заорала Даэльси.

— Ничего особенного, — засияла уверенной, сильной улыбкой дочь Андарии.

Они примчались прямо под вход в стаамс, где уже было множество голов, экипажей и суеты, как и подобает перед торжественной церемонией прощания новопринятых сестёр с матерью духа. В начале Приятия всем строго воспрещено пребывать в Зале Огня, кроме дисциплары и Круга Трёх, Приятие проходит в обете молчания и скрытности от других, третье испытание — вообще тайна тайн; а вот эта церемония — совершенно открытая, причём не только для сестринства, но и для светских душ, чем непременно пользуются множество самых разных львов и львиц всех сословий и положений. В эти дни дисципларий открыт для добрых Сунгов: по нему можно погулять, пообщаться с любой Ашаи, посетить бал (по обычаю, пиры после этой церемонии не устраивают) и, естественно, увидеть саму церемонию в Зале Огня.

Смена обстановки была совершенно невероятной. Только что вся она пребывала в тишине, наедине с собой, как и все эти дни, а здесь… Даэльси указала ей идти, а сама увела своего лихого фиррана прочь, и Миланэ очутилась посреди толпы; безусловно, она ранее была на этой Церемонии, много-много раз, и как простая очевидица, и как помощница. Но теперь словно очутилась на чужом празднике. На длинных ступенях стаамса была проложена дорожка для новых сестёр, но они давно находились внутри, в Зале Огня, потому все вокруг — ученицы-сталлы, дисциплары, свободные ученицы, наставницы дисциплария, гости из Сармана — перестали церемониться и начали ходить по этой дорожке, потому Миланэ шла совершенно незамеченной. Ну, почти — подруги-дисциплары младших годов узнали её и начали нестройно поздравлять, пока всходила наверх, советовали поспешить. Миланэ улыбалась, не прибавляла шагу, а даже останавливалась, чтобы ответить на тёплое поздравление.

Толпа издавала множество звуков, запахов, жестов, знаков, суеты, слов.

— Видела, ты видела, на чём она приехала? Вот эта вот, тёмный носик. Фи.

Миланэ услышала, но не подала виду, улыбнувшись. Сразу узнала этих львиц. Воспитанницы фансиналла. Настоящая школа злословия. Те недолюбливают дисциплар, как вообще Ашаи-Китрах; что поделать — конкуренция львиц за первенство олицетворять начало самки. Но они умело скрывают неприязнь: не любить Ашаи-Китрах в Империи — рано или поздно вылезет боком.

Возле колонны стоял какой-то важный военачальник в полном параде, но на нетвёрдых лапах — праздник всё-таки — и вещал случайным слушателям:

— Ваал — это величие. Люблю Ваала. Он — это Сунги, они сделали… Да, мы сделали его из своих душ и он сделал нас такими… Великими! И всех уважаю. Я на всё готов.

Рубил воздух ладонью и держался за колонну.

Когда Миланэ, пройдя многих и увидев знакомые лики, вошла в Зал Огня, то прошедшие Приятие как раз встали у входа, на найсиде, чтобы в нужный момент выйти вперёд, на центр, и образовать полукруг. У Чаши Ваала уже есть амарах со свитой. Вокруг, возле стен, полно голов; обстановка празднична, шумна и немного сумасбродна.

— Ваалу-Миланэ, ты пришла! — подпрыгнула на месте Хильда, увидев её.

Светская наставница танцев, именно она занималась многими деталями этой Церемонии, хотя по статусу это полагалось делать кому-то из наставниц, но так уж повелось; да и никто особо не возражал — церемония эта существовала во многом для светских глаз.

— Ещё ничего не началось, — спокойно, улыбаясь, ответила Миланэ с истинной мягкостью.

Хильда лишь торопливо махнула, мол, скорей занимай место.

Церемония, по сути, несложная. Надо выйти на центр, встать в полукруг, в нужном моменте присесть, выслушать слово от амарах и принять на шею амулет Ваала. Всё. Правда, в давнишние времена отмечать Приятие любыми торжествами, а тем более пиршествами, танцами и возлияниями было совершенно не принято; это считалось абсолютно неуместным, а само Приятие не касалось светских душ. Такая нерушимость сохранялась около пяти столетий даже после основания дисциплариев, но потом всё же было решено, что негоже давать миру сестёр безо всякого участия обычных, добрых Сунгов.