Судьбы

— Вы – семья. Я вижу, я представляю, какие вы вместе. Я боялся, что найдет вторую мать. Мать — идеал для подражания, она святая всегда, какой бы ни была. Вот и Саша нашел в Гале вторую Наташу. Я говорил, но учатся на своих шишках, мать святая. Не подумай, я уважаю Наташу до сих пор. Мы были вместе двадцать лет, она подарила мне сына, я даже какое-то время был счастлив. Но ее слишком много, есть она, а потом все остальные. Она знала, как воспитывать ребенка, она умела все лучше всех, она обязательно права — всегда и везде. Только она. Меня не существовало рядом с ней, но я-то был.

— Вы позволяли ей быть той, кем она хотела быть.

— Да, позволял. Только дежурил бесконечно, а дома пил. А потом понял, что просто теряю человеческий облик. Пожалел себя и ушел. Спросишь, как же сын? А сын вырос и уехал учиться. А я подумал, что там буду с ним еще шесть лет. Только с ним, а не с Наташей.

— Вы же любили ее. И я не могу сказать, что моя свекровь плоха. Своеобразная — да. Но она любит и Сашу, и Данечку. Еще неизвестно, какой я сама свекровью буду. Я ведь тоже сына до сумасшествия люблю.

— Готовишь вкусно, молодец. Сашка тоже умеет. Любит готовить.

— Знаю, только пока я дома, готовлю сама. Мне не трудно.

— А Наташка красивая по молодости была, видная, гордая такая! — он говорил и улыбался, восхищался тем, что вспоминал.

Вера слушала его и нарезала мясо, а он чистил морковку да лук, и все так ладно, как будто всю жизнь вместе этим занимались.

А он все говорил и говорил: и про то, как они познакомились, и про то, как любил, а потом — как сын родился, а он вроде и в семье был, и уставал на работе, и отдыха хотелось, а Наташе все не то, да все не так. Вот и прошла жизнь, а под конец совсем врагами стали, смотреть друг на друга не могли. Только вот когда сломалось все — непонятно. Они же любили когда-то…

Его речь прервал звук поворачивающегося ключа в замке. Данька наперегонки с псом рванул к двери. Затем в прихожую вышла Вера.

— Вераш, привет! — Саша был немного возбужден. — Родная, отец должен подойти, он приехал, только спиртное не ставь.

— Он у нас, Саша, уже давно, мы плов приготовили.

Отец тоже появился в прихожей, Саша с Данькой на руках его обнял.

— Пап, прости, но я тебе не налью.

— Я не пью, сын. Давно уже. Зря беспокоишься, — он подмигнул растерянному Саше. — Семья у тебя хорошая! Я рад!

====== Отцы и дети ======

Они ели плов.

— Отец, я так и не понял, когда звонил тебе туда домой месяца три назад, то твоя жена сказала, что ты там больше не живешь и чтобы я ее не беспокоил. Объяснишь?

— Разошлись. Как дом достроил, так и не нужен стал. Она стерва, прям как мать твоя.

— А раньше ты не видел, кто она?

— А ты видел?

— Конечно. Я потому и старался к вам пореже приходить. Чувствовал, что не рада мне она.

— Почему не говорил?

— Ты утверждал, что любишь ее, что девчонки тебе ее, как родные. Зачем бы раздор в семью вносил?

— Может, я бы прислушался…

— Скорее возненавидел бы меня, а я не хотел тебя терять. Я же любил вас по отдельности. И тебя любил, и мать. Только не переносил вас вместе. Слова нормального от вас не услышишь, вы же как кошка с собакой жили. Одно хорошо, так собой были заняты, что меня и не замечали. Ни как я учусь вас не интересовало, ни с кем, где гуляю.

— Ты хорошо учился. Напраслину не говори, — Сан Саныч старший помолчал. — Ты прав, сын. Просрал я свою жизнь. Может, если бы я с Наташей иначе как-то, так и она другой бы была. А с Валентиной — на те же грабли. Я же пахал, как проклятый, пахал. Все заработать старался, чтобы… глупости, надо было себя ставить, а не пахать, как идиоту. А ей все мало! То к подружке сбегает, та ее накрутит, что того не сделал, картошку не почистил, полы не помыл. А я уставал, мне не до того было, а потом приду домой, а мне все, что с подружками обсуждалось, на голову льется. Только шум стоит. Так я по дороге домой в пивнушку зайду, пропущу стаканчик, потом больше, потом на спирт перешел. Я чуть себя не потерял… Думал, другой город, другая жизнь, другая женщина… Только грабли оказались те же.

— Я понял. Отец, ты где сейчас живешь?

— У одной женщины. Она меня приютила. Я не бомж. Пить бросил, не сам, конечно, закодировался, да торпеду подшил. Привык. Если сорвусь, она меня выгонит. Так и сказала. Обыкновенная с виду баба, а душа… Если бы сразу можно было бы души видеть! Понимаешь, не лицо, не фигуру, не там прелести всякие, а душу бы разглядеть… То знать можно было бы, запьешь с горя или счастливым будешь. Вот Галку ты быстро раскусил, стервь она.

— Не быстро, отец, поздно! Я о девчонке часто думаю. Да что толку-то. У меня к ней и чувств никаких нет, кроме жалости. Я не видел ее никогда. А вот документы когда подписывал об отказе от отцовских прав, защемило что-то. Ведь могло бы все иначе сложиться, и я бы ее знал, и она меня.

— Хорошая девчонка. Умненькая, да и вообще характером в тебя, тихая, вдумчивая.

— Ты откуда знаешь?

— Так она живет у меня. Мы с Машей ее семья теперь, а документы ты зря подписывал тогда. Не пригодились они.

Саша вопросительно смотрел на отца. А тот не поднимал на него глаз, ковырялся в тарелке.

— Закурить бы, — сказал Сан Саныч старший, — да смотрю, окурков у вас нигде нет, да и пепельниц тоже. Ты ж курил?!

— Вера не любит, вот и бросил, почти.

— Сейчас пепельницу принесу, — произнесла Вера, поднимаясь из-за стола.

Вернулась скоро, сообщив, что Данька так и уснул на полу в игрушках. Она его только в кроватку переложила. Пепельницу на стол поставила, да форточку открыла.

— Вы почему одного только родили? — спросил отец, обращаясь, к Вере.

— Вера ходит плохо… — начал Саша, но Вера перебила его, положив руку на плечо.

— Данька маленький, а мы сами. Помощи нет. Вот подрастет малость.

Саша улыбнулся и покачал головой.

— Так что там с девочкой? — он сгорал от нетерпения, и это чувствовалось.

— Галка как родила, так поняла, что ребенок — это серьезно, это не в куклы играть. Вот и загрустила, погулять-то хочется. Позвонила, попросила посидеть с внучкой. Увещевала, что вы хоть и разошлиcь, но внучка-то моя. Я пришел, чего бы не посидеть. Так вот и сидел периодически, так сидел, что она первым словом «Деда» сказала. А это тебе не хухры-мухры. Галке руки развязал, она рада, а мне смысл жизни. Вот так вот, сын.

— И молчал!!!

— А ты не спрашивал. Давай на меня бочку катить не будешь. Ты меня ни разу о дочери не спросил! — он повысил голос. — Я ничего плохого никому не делал! И не тебе меня судить, ты ее бросил, а я подобрал. Как бы мне плохо с Наташей ни было, я тебя вырастил. Только потом ушел, и то, из ее жизни, не из твоей. А ты решил отделаться деньгами.

— Осуждаешь?! — разговор пошел на повышенных тонах.

— Нет! Говорю, как вижу своими глазами, хотя, может, ты и прав. У тебя семья, женщина любимая. Видно, что любимая, и сын, которого еще поднимать и поднимать. Ты выбрал свою судьбу и стал счастливым, а я терпел и пил, и нет у меня другого счастья, как только внучка.

— Ты считаешь, что я смогу с этим жить?

— А как жил раньше?

— Она замуж вышла, говорила, что ее муж хочет удочерить девочку.

— Настю. У твоей дочери есть имя. Да, хотел, только не удочерил. Галя беременная, капризная, он уже и не рад, что женился. И пошло: «Настя принеси. Настя подай, Настя сделай». Только Насте всего девять лет. А потом потенциальный отчим на нее руку поднял. Галка ее тоже периодически поколачивала. Но так, типа воспитывала. А этот до синяков. Я вмешался. Не смог стерпеть. Так Галка в слезы и так разговор повела, что ты отказался, а им она тоже только лишний рот. Документы они не оформили, это придурок Галкин удочерять ее больше не хочет, вот я и забрал Настю к себе. Мы ей с Машей и как бабушка с дедом, и как отец с матерью.

— Так неправильно, отец.

— Знаю, а как правильно? Ты же умный, скажи.

— Кто такая Маша?