Судьбы

— Моя жена.

— Законная?

— Нет, это так важно?

— Важно, она воспитывает мою дочь!

— Ты себя слышишь?

— А ты себя? Ты вдруг всю эту информацию вывалил на мою голову, понимаешь, взял и вывалил.

— Ты при желании мог и раньше все узнать. Только желания не было.

— И как мне теперь жить?!

— Не знаю. Ты мальчик взрослый.

— Папа, у меня семья, сын. Понимаешь, сын. Любимый и единственный, я до сегодняшнего дня верил, что он у меня единственный. И как мне быть с Верой, я ее не оставлю, и если она уйдет, не переживу.

— Ты в истерику-то не впадай, и Веру не приплетай, никуда твоя Вера не денется. Она слушает, но не встревает, думает твоя Вера. И сына тоже не тронь. Я тебя ни к чему не обязываю и ни к чему не принуждаю. Просто сказал, как есть. Считаю, что ты знать должен. А дальше вы с женой поговорите, решите что-то. Вот что решите, то и будет. Я вам информацию сообщил, а дальше сами. Мы с Машей от внучки не отказываемся. Вырастим, выучим, в люди выведем. С тобой или без тебя — это уже другой разговор.

Саша курил одну за одной. Вера налила чай, поставила конфеты. Она так и промолчала весь вечер. Молча постелила свекру в большой комнате, молча переодевалась ко сну. Саша сидел на кровати.

— Я надеюсь, ты со мной еще не надумала разводиться?

— В процессе.

— Кто б сомневался! Может, ты меня выслушаешь? Может, поговорим?

— Да. Поговорим. Только ты меня выслушай для начала.

— Говори.

— Я беременна. Утром делала тест, две полоски.

— Ты совсем с ума сошла?! Вера, после кесарева еще не прошло даже полтора года! Это не срок, помощи нет, Данька на руках. А ты сообщаешь, что беременна. О чем ты думала?!

— Я?! О чем я думала?! Ложись спать, разговора не получится. Завтра поговорим.

— Вы что, все сговорились?! Да что же это такое? Папаша явился с новостями. Тут ты еще. И что мне делать со всем этим?!

— Спать. Ложись и замолчи, ты Даньку разбудишь.

— Еще скажи, что будешь рожать…

— Буду. С тобой или без тебя.

Она легла в постель и завернулась в одеяло. Было жутко холодно, аж зубы стучали. А он лежал под своим одеялом, отвернувшись от нее, и судя по дыханию вовсе даже не спал.

Потом встал и ушел на кухню. Через какое-то время Вера почувствовала запах табака.

====== Разговор ======

Вера лежала и все еще мерзла. Мерзла явно на нервной почве. Но постепенно начинала мыслить логически. Она вдруг поняла, что сказала о своей беременности рано. Ну, ему это сейчас, как серпом по одному месту. На него и так столько свалилось. Что же она наделала? Что хотела показать? То, что она и их сын должны быть на первом месте? В принципе, она то и сказала, а он ушел… Недалеко, конечно, но ушел. Не обнял ее, как она ожидала, не обрадовался будущему ребенку, а просто ее во всем обвинил. В чем обвинил? Что она обманом забеременела? Так и мысли такой не было.

Забеременела через внутриматочную спираль, а ставил спираль он. Следовательно он и виноват! Ой, опять ее мысли не в ту сторону пошли, и вообще, он в процессе участвовал ни чуть не меньше ее…

Только она зря все сказала, не в тот момент и не в то время.

Надо исправлять ситуацию. И его беспокойство по поводу дочери понять можно. Сама на него злилась, что он о дочери не думает, прямо как ее отец когда-то о ней. А она его ждала, все детство свое ждала.

Воспоминания накатили, и обиды всколыхнулись и поднялись, затопив кровью сердце. Она вспомнила, как тем летом, когда ей было-то всего пять лет от роду, Юрий Степанович вошел в этот самый двор и подозвал Витьку. Только Вера не знала, что он и есть Юрий Степанович, и воспринимала его сначала как совсем постороннего мужчину.

— Малец, конфеты хочешь?

Конечно, Витька хотел конфеты и душу был готов за них продать, будучи жутким сладкоежкой. А потом мужчина спросил, знает ли Витька Веру и в какой квартире та живет. А Вера была совсем рядом, и все видела, и слышала. Она на всю свою жизнь запомнила выражение лица того мужчины, когда он узнал, что она, Вера, и есть его дочь, которую он года три не видел.

Как она хотела, чтобы он бросился к ней, обнял бы, дочкой назвал, сказал бы, что скучал, что любит ее… Но он ничего этого не сделал. Просто стоял и смотрел, а потом произнес, как бы извиняясь:

— Прости, конфеты кончились. Отведи меня к твоей маме. Мне с ней поговорить надо.

А потом ушел, поговорив с мамой. Совсем ушел из ее жизни…

А Саша в жизнь своей дочери и не входил никогда. А она ждет, Вера точно знала, что девочка ждет отца, тем более ей ни с матерью, ни с отчимом не повезло.

Вот Вере с мамой точно повезло, да и с бабушкой тоже. Ее, конечно, наказывали, и было больно и обидно, но они любили ее и никогда не отказывались. Никогда!

Получается, что тогда, в детстве, Вера все чувствовала гораздо глубже, гораздо острее и правильнее. А теперь она на полном серьезе пытается доказать, что она важнее для Саши, чем его дочь. Ох, как она не права!

Вылезла из-под одеяла, всунула ноги в тапки и в темноте пошла на кухню. Саша курил одну за одной и пил крепкий кофе.

— Саш, я… — и тут она разрыдалась.

— Ну что ты не спишь, Верочка? Прости засранца.

— Это ты меня прости, — сквозь всхлипывания произнесла она.

— Значит, две полоски?

— Две.

— Сколько раз повторила тест?

— Три.

— Через спираль? — он покачал головой. — Надо УЗИ сделать. Посмотреть имплантацию, а там уже решать.

— Что решать? Я прерывать не буду.

— Я понял – решать, удалять спираль сейчас или потом. Я рад. Просто… Да прости меня, идиота.

— Это ты меня прости. Нам решать что-то надо насчет Насти.

— Ты готова ее принять?

— Нет. Я буду честной. Я не готова. Была бы она малышкой, то тут без разговоров, а ей десятый год.

— Верочка, я не любил дочь никогда, даже не думал о ней. За человека ее не считал, а за дочь тем более. Видишь, как все повернулось. Мы с Галей плохо жили. Еще до свадьбы было понятно, что мы разные, что кроме физического влечения ничего нет. Каждый скандал заканчивался сексом. Так и мирились. Это не семья. Пока учились — еще ничего, а как работать стал, так понял, что сделал глупость, женившись на ней. Интернатуру закончил и уехал. Теперь думаю, что она ребенком меня остановить пыталась. Но я не умел думать о других. Я был эгоистом, им и остался, только жизнь малость пообтесала. Я и отцом сильно не интересовался, обида на него была. Я его трезвым не видел почти. Жена его вторая видеть меня не хотела. Понимаешь, ни о ком, кроме себя, я не думал. Любить не умел, только потреблял. Все потреблял, все, что мне давали. Лида меня любила, а я пользовался. Мое слово — закон, она подчинялась. Даже если я не прав был на все сто. А мне все равно, прогибается, ну и слава Богу. А потом Галка появилась, и я Лиду бросил, без сожалений бросил. Но больше всего я виноват перед дочерью. Потому что ее как бы и не было. В моей жизни не было. Я сейчас твои слова вспомнил, помнишь, ты говорила, что она меня ждет и любит по определению, потому что я отец ей. Вот и ждет, как ты своего ждала. И перед тобой виноват… Очень виноват… Видишь, с кем ты живешь, Верочка.

— Это ты меня прости, я знаю, с кем я живу, с отцом моих детей живу, и люблю я тебя, Саша. Просто сработало во мне что-то, нехорошее сработало. Я вдруг решила, что ты должен быть только мой, и Данькин, и его, — она рукой показала на живот. — Ты мой муж, но не моя собственность. Мой эгоизм полез с невероятной силой. Я не должна была. И я понимаю, как она ждет, она ребенок совсем. Только делить тебя с ней не готова. Прости… Я умом понимаю, что не права, а вот душой…

— Дурочка ты моя. Неповторимая моя. Как хорошо, что моя. Никто не заставляет нас принимать прямо сейчас какое-то решение. Можно подумать.

— Нет, Сашенька, некогда думать, помни, что она ждет тебя и любит, даже если будет утверждать обратное…

— Я тебя понял. Спать не хочешь? — он говорил так ласково и нежно, что Вере ни на секундочку даже не хотелось расставаться с ним. А потому спать точно не хотелось.