Игра на двоих

Президент понимающе улыбается. Улыбка напоминает оскал гиены.

— Я подумаю, что можно сделать.

Я знаю, что она поможет мне осуществить моё желание.

Все оставшееся до дня казни время я либо присутствую на бесконечных собраниях-заседаниях-советах, если дело касается непосредственно меня, всех Победителей или Дистрикта-12, либо бесцельно слоняюсь по Министерству, с любопытством заглядывая в его самые укромные уголки. Хеймитч хотел бы составить мне компанию, но, как ментор, он должен присматривать за Китнисс. Впрочем, та часто сбегает из-под надзора, и тогда Эбернети отправляют в палату к Питу. Врачи все ещё надеются помочь парню, а Мелларк, в свою очередь, хочет продолжать игру «Правда или ложь». Людей, которые в состоянии ответить на его вопросы, остается все меньше. Мне до сих пор больно смотреть в голубые глаза Пита на перекошенном от злобы лице капитолийского переродка, так что ментор отпускает меня погулять, а сам остается с ним. Нередко во время прогулок я сталкиваюсь с Китнисс. Это может произойти где угодно, в самых неожиданных местах. Пока я исследую этажи — извилистые коридоры и многочисленные кабинеты, она ищет место, где сможет спокойно поспать, не боясь, что ее найдут, накачают морфлингом и вернут в палату.

Однажды у меня возникает иррациональное, но непреодолимое желание найти кабинет Сноу. Я следую элементарной логике и оказываюсь права: нужная мне комната обнаруживается на самом верхнем этаже, в глубине длинного, ярко освещённого коридора. У дверей с резным узором в виде раскидистого куста, усыпанного цветками розы, стоит охрана. Он…здесь? Меня беспрепятственно пропускают внутрь. На вид это обычный, ничем не примечательный кабинет чиновника: заваленный бумагами стол и удобный стул с высокой мягкой спиной, кожаный диван и пара кресел, журнальный столик, высокие, от пола до потолка, книжные шкафы, большие окна с тяжелыми портьерами. Все, как в комнате любого другого министра, с одной лишь крошечной разницей: большая часть пространства заставлена плошками с живыми цветами. Розы, разумеется. Белые, как лицо покойника, и алые, как пролитая за победу кровь. Они везде — на столе, журнальном столике, подоконнике и пустых книжных полках.

Первый человек, которого я вижу, потянув на себя массивную дверь из красного дерева, — растерянная Китнисс.

— Что ты здесь делаешь?

— Я заблудилась.

— Знаешь, где мы?

Девушка невесело усмехается.

— Догадалась, когда увидела дверь и охранников. Но это хорошо, что я нашла эту комнату. Мне нужна роза. Одна, белая.

Наш разговор прерывается тактичным покашливанием. Не сговариваясь, оглядываемся по сторонам. Уже-не-Президент Сноу скромно сидит на низком диванчике слева у стены, поджав ноги в кандалах и покорно сложив руки, скованные наручниками, на коленях.

— Надеюсь, я вам не помешал? — тихо, с улыбкой интересуется старик.

На его пухлых губах запеклась кровь, а пальцы судорожно сжимают носовой платок. Пока ещё белый, без единого пятнышка.

— Отличный выбор, — мужчина кивает на одинокую белоснежную розу в руках Эвердин. — Цветные, конечно, тоже красивы. Но только белый цвет совершенен.

— Я надеялся, что вы обе придете сюда, — продолжает он, переводя взгляд с Сойки на меня. — Нам столько нужно обсудить. Вообще-то настало время чаепития. Вы же не откажетесь выпить чашечку горячего ароматного чая в моей компании? Я так долго был один… Не с кем даже перемолвиться словечком. Ужасно скучно.

Не дожидаясь нашего ответа, Сноу привстает, указывает рукой на два глубоких кресла напротив и говорит, слегка повысив голос:

— Роза!

— Да, господин Сноу? — доносится откуда-то сзади.

— Чай для меня и моих гостей!

Пока служанка заваривает напиток где-то в темном углу, скрытом от наших глаз книжными стеллажами, я еще раз осматриваюсь. Мне, наконец, становится понятно, почему Койн настояла, чтобы именно кабинет Сноу стал его тюрьмой. Так она хотела показать ему всю степень всеобщего презрения. Розы, что никнут и сбрасывают лепестки без должного ухода, выглядят печально. Старик Сноу, что с потерянным видом стоит посреди своего увядающего сада, опустив руки, вызывает отвращение пополам с жалостью.

Невысокая стройная девушка с длинными светлыми косами подходит к низкому журнальному столику, держа в руках поднос. Маленький круглый чайник, три миниатюрные чашки, три блюдца с песочным печеньем. Чай источает тяжелый и сладкий аромат красной розы. Это кровавый запах поражения. Накрыв на стол, девушка выпрямляется и встает у стены, по левую руку от старика, видимо, ожидая дальнейших указаний.

— Когда меня заперли в этой комнате, я попросил оставить хотя бы одного слугу, — поясняет Сноу. — Моя любимица, очень умная девочка. Тонко чувствует красоту и любит цветы. А большего мне и не надо.

Удивленная этими дифирамбами, я поднимаю голову, встречаюсь с пустым, ничего не выражающим взглядом карих глаз и теряю дар речи. Она жива. Юный трибут из Дистрикта-12, чье имя я вытащила из стеклянного шара. Та, кого мы считали трагически погибшей на Семьдесят Четвёртых Голодных Играх. Младшая сестра Китнисс. Примроуз Эвердин. Она жива.

— Прим! — Китнисс резко встаёт и делает шаг к девушке. — Прим! Это ты?

Она протягивает к ней руки, но осекается под ее равнодушным взглядом. Прим то ли не узнает сестру, то ли не хочет узнавать. А может, ей вообще нет дела до того, что происходит вокруг.

— Что ты с ней сделал?!

— Ничего, — разводит руками Сноу. — На самом деле, это крайне занятная история. Загадка, которую не в силах разгадать ни я, ни капитолийские врачи. Если вы сядете на место, я, так уж и быть, поведаю вам ее. Пейте чай и не забывайте про печенье. Яда нет, сам проверял.

Я беру в руки чашку и покрепче обхватываю ее пальцами. Просто чтобы согреться: в комнате внезапно холодает. Он начинает говорить, а я все смотрю на Прим, не в силах отвести взгляд от этих кукольных глаз, остекленевших, как у мертвеца.

— Во время Игр девочка упала с дерева, сильно ударилась головой о корни и потеряла сознание. Организаторы посчитали ее мертвой, объявили о гибели трибута из Дистрикта-12 и отправили на Арену планолет, чтобы забрать тело. Но они ошиблись: от сильного удара девочка впала в кому, но не умерла. Она полностью утратила память, и я подумал, что для нее будет лучше остаться в Капитолии. Вы же знаете, я не расточителен. Я не захотел убивать Розу, хоть в Играх и не могло быть больше одного Победителя.

Судя по немому крику, застывшему на лице Китнисс, она не верит ни единому слову старика. И я тоже: уж слишком бессмысленным взглядом смотрит на нас стоящая напротив девушка. И дело вовсе не в потерянных воспоминаниях. Это уже не та Прим, которую все знали и любили. Я беру свои слова обратно: ее никак не назовешь живой. Она больше не человек. Ожившая кукла, физическая оболочка, покорная марионетка — называйте, как хотите. Не знаю — да и не хочу знать — как такое возможно, но они вытравили из нее душу, оставив тело покорно исполнять команды своего господина-кукловода.

— Не смей называть ее так! Она Прим, ясно?! Моя младшая сестра Примроуз Эвердин, — чеканя каждый слог, произносит Сойка.

— Как вам будет угодно, — вымученно улыбается Сноу и моментально заходится в приступе кашля. — Я только хочу сказать, что очень сожалею о вашей сестре. Роковая случайность привела к такой горькой утрате!

Это все обман. Притворство. Ложь. Но правды о том, что на самом деле случилось с Прим в Капитолии, старик нам, конечно, никогда не расскажет. Еще один подарок от Президента Сноу. Что еще найдем мы под рождественской елкой после его смерти?

А он продолжает, как ни в чем не бывало: