Наследники Слизерина

«Как странно, что я не знала этого раньше, — думала Белла. — Почему я не понимала, что переживать и страдать из-за чего бы то ни было — это бесполезно? Ведь человек может быть абсолютно счастлив, независимо от того, один он или с кем-то, здоров он или болен, дома он или в темнице».

И в тот самый момент, когда Беллатриса пришла к этому потрясающему выводу, она вдруг заподозрила неладное. В жизни ей приходилось переживать самые разнообразные эмоции, как положительные, так и отрицательные, но независимо от их силы ее мироощущение никогда не менялось, а сейчас она точно стала не собой, а кем-то другим.

«Может быть, мне удалось победить дементоров? — подумала узница. — Но неужели это так просто? Некоторое время концентрироваться на хороших мыслях, только и всего? Тогда Азкабан вообще не был бы проблемой».

Но существовал и второй вариант, куда менее обнадеживающий. У Беллы невольно закралась мысль, что вот таким вот странным образом она начинает сходить с ума.

У нее были довольно скудные представления о том, как проявляются признаки безумия. Лично она не знала ни одного сумасшедшего, и понятия не имела, что переживает человек, находящийся в измененном состоянии рассудка, но почему-то была уверена, что оно совершенно точно не должно быть приятным, иначе душевные болезни не назывались бы болезнями.

Вялые рассуждения на эту тему ни к чему особенно правдоподобному не привели. Впрочем, вопрос того, что же на самом деле с ней происходит, волновал Беллу лишь постольку поскольку. Еще одной характеристикой ее нового состояния было то, что она вообще перестала испытывать какой бы то ни было страх. Даже если бы Беллатриса знала, что умрет в течение часа, или что не станет кого-то из ее близких, или что Волан-де-Морт не сможет вернуться к жизни, она бы никак на это не отреагировала. Как бы ужасно это не звучало, ей было бы абсолютно все равно. Жизнь, смерть и все прочие категории, которые волнуют нормального человека, утратили для нее свое значение. Это давало невиданное доселе упоительное чувство свободы, но, с другой стороны, явную безнравственность такой позиции трудно было отрицать, даже пребывая в эйфории. Так или иначе, осознание того, что происходит что-то неправильное, не побуждало Беллу к действиям. Ей было хорошо, и это все, что волновало ее на тот момент.

Но постепенно, день за днем, неземное ощущение стало таять. Для самой Беллатрисы это происходило практически незаметно, она вновь в небольших дозах ощущала уныние, страх, физический дискомфорт и трезвый взгляд на вещи. Пытаясь понять причину такой неприятной перемены, Белла осознала, что уже давно перестала думать о возвращении Темного Лорда, и вообще как-либо контролировать свои мысли. Сообразив, что, возможно, причина ухудшения в этом, она попыталась взять себя в руки и снова сконцентрироваться на фразе «он вернется», но почему-то ничего не получалось. С того самого момента, как она ощутила то странное блаженство, ее воля как будто бы оказалась парализована. И даже теперь, когда состояние умиротворения и спокойствия стремительно ее покидало, способность сосредотачиваться возвращалась крайне неохотно. С ужасом понимая, к чему это может привести, Беллатриса стала нервничать и злиться, что, разумеется, не могло положительно сказаться на ее умственных способностях.

Помимо всего прочего, у нее вдруг стали то тут, то там болеть кости. Сначала начала ныть кисть правой руки, и на тыльной стороне запястья образовалась выпуклая шишка, до которой было невозможно дотронуться, а вскоре любая попытка согнуть сустав стала причинять чудовищную боль. Вслед за запястьем такие же неприятные ощущения, правда, в меньшей степени, появились и в пальцах. Каждый раз после пробуждения Белле приходилось сжимать и разжимать кулаки, чтобы вернуть суставам подвижность. Затем начала ныть правая лодыжка, иногда бедро, но больше всего ее донимали боли в спине, которые практически не стихали ни в стоячем, ни в сидячем, ни в лежачем положениях.

Впрочем, чего еще ожидать от постоянного пребывания в сыром холодном помещении, да еще, учитывая то, что спала она практически на полу? Уже давно можно было умереть от банальной пневмонии. Однако Беллатриса знала о том, что узники сидят в Азкабане десятилетиями и уповала на феноменальную стойкость человеческого организма. То, что ее собственный организм, еще молодой и здоровый, начал сдавать так быстро, не могло не огорчать.

Однако физическая боль не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось у нее на душе. Когда последние отголоски того приятного ощущения исчезли, Белла целиком и полностью попала во власть уныния. Поначалу она еще предпринимала жалкие попытки с ним бороться, стараясь думать о чем-нибудь хорошем, но сил с каждым днем становилось все меньше, а воля все слабее. Единственное, что ей оставалось, так это надеяться на то, что к тому моменту, как Темный Лорд придет за ней, она не утратит рассудок окончательно и бесповоротно.

Тюремщики из числа волшебников ежедневно прибывали в Азкабан, чтобы сделать обход и проверить, не умер ли кто-нибудь из узников. Они быстро проходили по коридору, заглядывая в камеры, и, убедившись, что ТО, что находится внутри, шевелится, спешно шли дальше.

Беллатриса частенько кричала что-нибудь им вслед. Иногда оскорбляла, иногда умоляла перемолвиться с ней хотя бы двумя словами, в общем, старалась любыми путями привлечь их внимание, до того сильно ей хотелось в этой обители смерти, отчаяния и безумия увидеть нормального человека и если не дотронуться до него, то хотя бы поймать его взгляд и услышать его голос. Это давало хоть какое-то ощущение того, что где-то за этими глухими стенами есть другая жизнь, которая казалась ей уже чем-то безмерно далеким. Но волшебники лишь торопливо проходили мимо. Длительное пребывание на острове дементоров считалось вредным для здоровья. Даже встреча с ними вне Азкабана могла за считанные минуты довести эмоционально стабильного человека до депрессии, что уж говорить о десятках этих тварей.

Один дементор (а, может, они каждый раз были разными) повадился приближаться к решетке ее камеры и подолгу там оставаться. Беллатриса физически начинала ощущать, как он на нее воздействует. В районе живота появлялось какое-то необъяснимое и доселе незнакомое чувство опустошенности. Одновременно с этим у нее возникало странное наваждение. Ей казалось, что мир, который она знает, никогда не существовал в реальности, что все ее чувства и воспоминания — это какая-то иллюзия, плод больного воображения, и однажды она очнется где-нибудь посреди безжизненной пустыни, на груде черных камней, под потухшим небом, и узнает, что вселенная — это ее собственная выдумка, и, на самом деле, ее не существует. Это ощущение было настолько страшным и мучительным, что если бы Беллатрисе пришлось выбирать, испытать ли его или подвергнуться заклятию «Круциатус», она, не раздумывая, выбрала бы второе.

Каждый раз, заметив приближение дементора, узница знала, что за этим последует, и забивалась в самый дальний угол своей камеры, что, разумеется, нисколько не помогало.

— Убирайся! Убирайся! — кричала она, впадая в истерику. — Во мне больше не осталось никакой радости! Тебе нечего из меня вытянуть!

Но дементор, видимо, считал иначе и никуда не уходил.

Практически с самого начала своего заточения Беллатриса утратила ощущение времени и не знала, сколько дней, недель, месяцев или даже лет минуло со дня объявления приговора. Никаких зарубок на стене она не делала. Да и как их было делать? День и ночь уже давно слились в одно. Но, вероятно, к тому моменту, как постоянное воздействие дементоров окончательно парализовало ее волю, прошло не менее года. Она больше не вспоминала о Темном Лорде и о своих близких. И не оттого, что не хотела. Просто ее мысли однажды перестали ей подчиняться. Где-то в глубине души у нее еще оставалось что-то светлое, но достать это оттуда было совершенно невозможно, и узница была больше не в силах бороться с отчаянием.