Страница 44 из 105
* *
Я несмело подошла к зеркалу во весь рост, чтобы увидеть, что из меня решил сделать Джиён. К каблукам я пыталась привыкать, но эти ботфорты были на небольшой платформе, а плюс к ней уже и на высоченном каблуке. Сами эти высокие сапоги, обтягивающие ногу, достигали едва ли ни середины бедра. Черные, из материала наподобие латекса, они делали ноги зрительно бесконечными. На мне были короткие черные шорты, обтягивающие ягодицы, а сверху какой-то топ-корсет, поднимающий грудь. В самом деле, шлюха шлюхой, только не накрашенная. Дракон подошёл и оказался на пару сантиметров ниже меня. – Всё-таки обалденно, – спокойно подытожил он. – Смешно, – не согласилась я. – И ужасно. – Мужчина протянул руку к моим волосам, распущенным до талии светло-пшеничными волнами, пересыпал их в ладони. На контрасте с черной одеждой единственное, что смотрелось – это светлые волосы. Светлым глазам необходима подводка, чтобы не выглядеть путаной после смены. Что за мысли в моей голове? Впрочем, я ведь жила с ними и прекрасно знаю теперь, о чем говорю. – Завтра будет особенная вечеринка. Без подвохов в виде наркоты и убийств, хотя за Сынхёна не отвечаю, – посмеялся Джиён. И я поняла, что он подразумевал завершающий этап королевской недели. – Заедем в салон, тебя накрасят, уложат. Ты будешь настоящей королевой. – Королевы ходили в пышных платьях, из-под которых не торчало даже лодыжек. – Времена меняются. Королева та, кто привлекает все взгляды, кто возвышается, и кто способна влиять на короля, – Джиён посмотрел на нас в зеркале. – Я уже говорил, что дымил до последней недели двадцать лет без перерывов? – Единственное моё влияние заключается в том, что ты отложил на время курение? – Я села на пуф в просторной примерочной бутика, и принялась стягивать ботфорты, в которые мои икры попали, как в капкан. – Плохая же я тогда королева. Это даже и влиянием не назовешь. – Джиён внезапно опустился на корточки и, убрав мои руки, старающиеся стянуть по очереди обувку, взялся за них сам. В отличие от меня, не пыхтя, а спокойно это делая, он потянул первый, освобождая меня от уз продажного имиджа. Я притихла, шокированная тем, что мне, как какой-то лакей, снимает ботфорты главарь сингапурской мафии. Но его это не смущало и не принижало, судя по довольно-ехидному лицу. – Это демонстрация почтения к королеве? – Не льсти себе, это повод облапать твои ноги, – ахнув, я выдернула у него вторую ногу, которую он обнажал и, дернувшаяся, упала на спину сама и заставила чуть ли ни упасть со вторым ботфортом Джиёна, но он удержал равновесие и, ещё шире заулыбавшись, посмотрел на меня, севшую обратно, как на пружине. – Женщины всегда надумывают себе столько лишнего, ища возвышенные мотивы! У мужчин всё гораздо проще. – Ты сказал, что не будешь со мной спать! – притянула я к себе колени, обняв их, будто на меня серьёзно посягнули. Ничего страшного не произошло, но когда Дракон озвучил вслух, что он меня «лапает», мне инстинктивно захотелось спастись от этого. – И что? Мне от этого перестало быть приятно трогать красивые женские ноги? – Ты не должен! – засуетилась я, подбирая сандалии, в которых сюда пришла, и натягивая их на ступни. Взгляд Джиёна устремился к поднятой груди, сияющей в глубоком вырезе. Мне захотелось провалиться сквозь землю. Если это будет насквозь – я вылезу в России? Я даже не знаю, что по другую сторону Земли от Сингапура! – Мино завтра надо позвать обязательно. И Сынри. Пусть все завидуют. – Я недовольно на него посмотрела, повернувшись боком, плечом, чтобы не смотрел, куда не просят. Мне вспомнился Тэян, который дотянул свои руки до моей груди, кроме него её никто не трогал, и я не хотела бы, чтоб трогал. Разве что Мино… нет! – Мне кажется, что ты готовишь мне завтра какую-то западню… – Единственный, кто может приготовить тебе западню – это ты сама, Даша, – загадочно, но сдержано, улыбнулся он. – Я всего лишь жду твоего решения завтра: душа или тело. – А если я выберу душу? – не зная совершенно, что я сделаю завтра и как поступлю, потерянная, надломленная и запутавшаяся, полюбопытствовала я. – Что тогда? Вика спасётся, а я продолжу выполнять обещанную реабилитацию Мино? – Джиён прищурился и, начав хлопать по карману в поиске зажигалки, вспомнил, что не носит с собой сигареты уже который день. – Да, Вика спасётся, а что будет с тобой… я скажу об этом завтра. В полночь, когда волшебство перестанет действовать, – как-то не очень радуя таинственной перспективой, протянул он мне руку, помогая подняться, и мы поехали гулять на пляж.
* *
В особняк мы вернулись, когда уже стемнело. Разутые, мы протоптали песок вдоль кромки воды, наверное, часа полтора, начав с того, что я захотела нарисовать что-нибудь на той границе, куда набегает волна и всё стирает. Присев, я выводила ничего не значащие знаки, и когда Джиён спросил, почему я не напишу что-нибудь, или не нарисую сердечко, как делают девушки, я подумала, прежде чем ответить: – Я не хочу, чтобы что-либо хорошее и значимое смывалось в воду. Поэтому калякаю ерунду. Её не жалко. – Джиён присел рядом, подперев щеку рукой. – Тогда напиши что-нибудь, что ты хотела бы, чтобы исчезло. – Мне вновь пришлось поразмыслить, прежде чем я осторожно вывела на хангыле, чтобы он тоже смог прочесть. «Боль». Я не имела в виду какую-то определенную. Я просто подумала о том, что всякая боль должна исчезать, и написала это слово. Мужчина прочел его, буквально через минуту утащенное волной в глубины пролива. – Твоя очередь, – кивнула я Джиёну. – Что? – понимая, чего я хочу, но изображая недоразумение, искоса воззрился он. – Пиши то, что хочешь, чтобы исчезло. – Ему хотелось отказаться. Я видела. Просто встать и пойти дальше, или проигнорировать мою просьбу и тоже начать малевать бессмыслицу как я. Но он задумался. И думал долго. – Ничего не приходит в голову, – изрек он. – Мы не торопимся. Думай лучше. – Дракон напряг мозги, уставившись в одну точку среди песка. Я ждала, что сейчас будет очередная распродажа цинизма. Что он захочет отправить в подводное царство? Любовь, глупость, людей? Джиён занес палец и, обозначив начало и замерев на нем на миг, прорыхлил мокрый песок. Я незаметно округлила глаза за его плечом. – Время? – прочитала именно это я перед собой. – Да, – Джиён посмотрел на волну, будто подгоняя, чтобы она забирала его надпись быстрее. – Почему? – Потому что оно регулярно бесит, – хмыкнул мужчина и недолго посмеялся. – Когда ненужно – оно тянется и его слишком много, а когда нужно – оно пролетает и творит, что хочет. Хоть бы его вообще не было. И ведь, кстати, говорят, что это выдумка людей, и времени на самом деле нет, – Джиён посмотрел под ноги. Вместе в маленькой белой пенкой, волна лизнула надпись и, будто бритва, под чистую удалила слово. – Миг и вечность – две вещи, одинаково недоступные для чувств человека. Мы никогда не ощутим мгновения, потому что оно слишком незаметно, и никогда не ощутим вечности, потому что не сравняемся с ней, не дотянемся до неё. Нам выделены усредненные минуты, часы, дни и годы. Даже не так: мы сочинили себе вот эти названия и счеты, чтобы чувствовать хоть что-то, владеть хоть чем-то, определять каким-то образом свою жизнь. Но на самом деле она состоит только из вечности, деленной на мгновения. – Мне почему-то его рассуждение сделало немного больно, и хотя я только что попыталась смыть всю боль, у меня явно не вышло. Судя по всему, у него со временем тоже ничего не получится. Странно, почему оно его так волновало? Потому что ничего другое уже не волновало вовсе? Или потому что это осталось последнее, что он не может понять, чем не может овладеть? Я поднялась и, босая, пошла по этой линии, оставляя следы, смываемые водой. Джиён встал и пошёл следом, рядом. – Ты передумала отправлять всё плохое в небытие? – Нет, просто поняла, что это бесполезно, – я притормозила. Волна приятно пощекотала ноги, теплая и ласковая. – Это всё не исчезло, а ушло в воду, и теперь вода разносит это, куда посчитает нужным. – Так, стало быть, следовало всё-таки писать хорошее? – Я растерялась, почесав ключицу под майкой. Джиён посмотрел нам под ноги. – Вот из-за таких, как ты, творится в мире хаос. Накалякала ерунды, и её понесло по волнам, – я улыбнулась. Он тоже. – А теперь пролив ест наши следы. Это тоже что-нибудь значит? – Возможно… каждый человек оставляет свой след, прожив жизнь. Некоторые даже оставляют много следов. – Жаль только, что никогда не узнать, какие именно ты следы оставил, ведь после смерти тебя уже нет, – он поймал мой скептический взгляд. – Ну, хорошо-хорошо, ты в аду или раю, но оттуда всё равно ни черта не видно. – А может видно? – Через веб-камеру? Или ты думаешь, что это под землёй или на небесах? Что-то летчики и шахтёры замалчивают… – Прекрати! – засмеявшись, шагнула я глубже в воду и брызнула на него ногой. Джиён наигранно возмущенно посмотрел на меня и, прямо в своих длинных шортах, забравшись в воду до них, и даже намочив края, стал брызгать на меня в ответ. Я нагнулась и стала помогать себе руками. Дракон не заставил ждать ответа. Визжа, я побежала прочь от воды, чтобы не оказаться мокрой с ног до головы. Джиён побежал за мной и мы, через весь пляж, то забегая в воду, то выбегая из неё, пронеслись со смехом до кафе, у которого мужчина поймал меня за локоть. Смеющуюся, он заставил меня опять прокричать, совсем как подростка, который играл в догонялки и расстроен от того, что придётся выйти из игры. Я развернулась к Джиёну, сдаваясь. Он был прямо за мной, и после разворота оказался совсем близко. Передо мной. Посмотрев мне в глаза, он как-то странно посерьёзнел. Я растерялась, в такой близости от него, и с чем-то непонятным в его взгляде, вроде строгим, а вроде и благодушным. Улыбка сошла с моих губ, не знаю почему. Он сразу же разомкнул пальцы, и, отведя взор, кивнул на кафе. – Пошли, съедим по мороженому. Оставшееся время мы больше молчали, шатаясь туда-сюда возле воды, пока не потемнело и вот, заехав по пути домой в круглосуточный ресторан, набрав с собой каких-то вкусных и безумно маняще пахнущих блюд, потому что «королева готовить не обязана», как сказал Джиён, мы сидели напротив огромного экрана домашнего кинотеатра и смотрели фильм Карвая «Прах времен». Поначалу мне было скучно. Я отвлекалась на еду, не веря, что оценю предпочтения Джиёна. Операторская съемка, на мой взгляд, была какой-то некачественной и странной, сценарий нудным, но прислушиваясь к текстам и проникаясь атмосферой киноленты, в конце я заплакала, не выдержав даже не знаю чего, воистину смысла или эмоций, или игры актеров? Или найдя неизвестно что личное и заплакав над собой? Хотя в фильме вроде бы не было ничего и близко напоминающего мою ситуацию. Но когда возлюбленная главного героя заговорила о жизни, прошедшей чуть ли ни зря, и совсем не так, как хотелось, потому что собственные гордость, принципы или что-то ещё помешали принять чувства и последовать за ними, я вспомнила «время», смытое волной и, подумав о том, как порой глупо, впустую, напрасно проходят жизни, зарыдала. Джиён терпеливо подождал, когда я более-менее успокоюсь, после чего пододвинул салфетки, которые мы захватили, чтобы вытирать руки после еды. Я поблагодарила его и вытерла лицо. – Ну что, плохой фильм? – с иронией спросил он. Я покачала головой. – Тогда, может, ещё один глянем? – Не надо! – подняла я ладонь, всхлипывая. – По крайней мере, не такой печальный. Есть что-нибудь более радостное и жизнеутверждающее? – Есть. Заряжать? – начал приподниматься он. Мы сидели в темноте, освещенные только светом экрана. – Подожди, дай отдышаться и переварить, – я вздохнула в несколько ступенек, будто пропрыгала по ним, как успокаиваются обычно от слез. – Ладно, – он собрал опустошенные тарелки, остатки еды собрал на одну, в пустые накидал салфетки и поднял, чтобы отнесли на кухню. – Чаю? Я пойду сварю себе кофе. – Не откажусь, – странно, я не просила его об этом, не напоминала о том, что я ещё королева, но он вдруг так просто это предложил, будто не был мультимиллионером и вообще всегда был угодливым и милым молодым человеком. Он обошёл диван. Я обернулась через спинку. – Джиён! – он остановился и посмотрел на меня. – Как ты выживаешь в этой вилле в одиночестве после таких фильмов? – Сижу на антидепрессантах и наркотиках, разве не заметно? – улыбнулся он. Вытерев глаза ещё раз, я тоже расплылась. – А ещё бухаю, плачу и придумываю, где бы повеситься, ведь у меня нет ни одной нормальной люстры, ни одного годного крюка. – Пока я задрала голову, чтобы в который раз отметить, что люстр у него, действительно, стандартных нет, всё замещают встроенные во многоуровневую подсветку лампочки или настенные бра, Джиён сходил на кухню и вернулся минут через десять с подносом, на котором стояло две чашки. Его – с кофе, моя – с чаем. Он присел обратно, ко мне на диван, откуда и уходил. – Джиён, – он посмотрел на меня, в домашней майке, с просматриваемыми на его руках татуировками. – Кто ты? – Среагировав на мой вопрос спокойно, он внимательно посмотрел мне в глаза. Я не брала свою чашку, ожидая ответа. Мне нужно было понять его. Я хотела этого. Я хотела понять, где этот человек врёт, а где обнажает душу, и делает ли это вообще? Есть ли она у него? Да не может не быть, иначе как он делает всё это? Откуда иногда вдруг берётся это тепло возле него, хотя он тот, кто спокойно приказывает убить и смотрит на это, не отворачиваясь? Откуда все эти мысли? Ведь не стал бы задумываться о жизни тот, кто ничего не чувствует. – Я могу быть, кем угодно, – улыбнулся он, занеся руку, положив локоть на спинку и, опустив кисть, стал гладить пальцами мои волосы за виском. – Ангелом, демоном, другом, врагом, преступником и честным бизнесменом. – Мне нужно знать, кто же всё-таки за этими личинами. Кому я должна отдать душу или тело? – Кому отдашь – тем и буду. Отдашь демону – буду демоном, отдашь ангелу – буду ангелом. – Так не бывает, человек таков, какой он есть, – я отстранилась, чтобы он не касался меня. Нет, мне не было неприятно, просто это сбивало и отвлекало. Джиён опустил руку. – Какой же ты? Злой или добрый? Всякий – это не ответ. Я знаю, что ты признаёшь сочетание всего одновременно, но у меня это в голове не укладывается. – Не всё должно пониматься разумом, – напомнил он мне одну из наших бесед. – Кое-что нужно просто чувствовать. В голове невозможно уложить то, чему нужно просто верить – так ты говорила? Что-то вроде этого. – И ты хочешь, чтобы я доверилась тебе? – А у тебя есть другие варианты? – улыбнулся он мне. Прямо в глаза. Своими ядовитыми вишнёвыми глазами Иуды, целующего Христа в щеку. В его руке оказалась чашка с кофе, и он поднес её к своим губам. Кофе был такого же цвета сейчас, что и его радужки глаз. И пах он крепким обманом, бодрящей жестокостью и скрытой похотью. Я должна была поверить Джиёну, чтобы понять его? Глядя в это лицо, мне казалось, что да, иного выхода у меня нет. Но победа это будет или поражение? Душу выбрать или тело? Я ничего не понимала, ничего не знала, и не хотела, кроме как вылезти из плена глаз напротив. Чтобы выдрать из них себя обратно, чтобы спастись. Но в них отражался однозначный приговор: целиком ты, Даша, уже никогда не спасёшься.