Страница 7 из 17
* * *
Два «эспрессо», две цигарки, полдень, серый, как Ла-Манш.Две сороки, как цыганки, делят краденый лаваш.Сикось-накось, неумелым, убегающим стежкомизумрудные омелы заштрихованы снежком.Бесполезной, неимущей (взгляд – в окно, рука – к челу),мне гадать на чёрной гуще совершенно ни к чему.Мне гадать на этой гуще всё равно что не гадать,потому что там, в грядущем, – только снега благодать.Всякий довод в рог бараний скручен. Тянет от дверей.Ход баталии банален, как протоптанный хорей.Воробьи стучат по жести. Скорый поезд прогудел.В каждой фразе, в каждом жесте – постмодерна беспредел.Два пробела. Две цитаты. Цитрус. Колкая вода.И стрекочут, как цикады, возле окон провода.Мягче слово или резче – всё в кавычках дежавю.До прямой и честной речи я уже не доживу.Слишком много напласталось для беседы по душам.Мне в затылок дышит старость учащённо, как дышалты, – в беспамятство ныряя, словно в смертное родство,бескорыстно повторяя контур тела моего.* * *
На столе – бедлам. За окном – разруха в красноватом зареве мятежа.Между стёкол вдруг оживает муха,пробиваясь к форточке и жужжа.То весенних фрезий залётный запах,то светила циркульный полукруг.Лишь одно незыблемо: справа – запад,если ты задумал бежать на юг.Разольём гороховый суп по мискам.Из другой эпохи, из тьмы другойнам с картины чёрная одалисказолотой подмигивает серьгой.Уперевшись локтем в парчу подушек,разгрызая косточку миндаля,ждёт, пока Альгамбра себя потушит,покачнувшись в пламени фитиля…Ввинтим в сумрак лампочку: день недолог.Мавританке – жемчуг, тебе – горох.Даже дым отечества нынче дорог, –поразмыслишь прежде, чем сделать вдох.Только муха скутером ошалелымв застеклённой мечется глубине.Только мокрых веток углы и стрелыассирийской клинописью в окне.Курортня зона
бомж на прогретом камне читает сартратот кто читает сартра сегодня – бомжчайка вопит как чокнутая Кассандраи на нее бинокль направляет бошбуш с высоты планёра грозит Иракумысли Саддама прячутся в кобуругрека с бокалом пива не рад и ракуон половину кипра продул в бурунекий турист проворный как марадонащиплет лодыжку свеженькой травестив пластиковом бикини летит мадоннав шторм но никто не жаждет её спастинад головой вытягиваясь редеяв кровоподтёках и дождевой пылиоблако то блажит бородой фиделято предъявляет розовый ус далискачет profanum vulgus в раскатах громабросив пронумерованные местабомж на своем насесте читает фроммакрупные капли смахивая с листаон умостился так чтоб волна бодалакак подобает хищнице – со спиныорганизуя пряди его банданавыгорела до цвета морской волнывсе закипело сдвинулось помутилосьэросом гекатомбы слилось в однобомж прошивает время как наутилусзная что лучший выход уйти на дноне выпуская книги из рук он дажерад что круша причалы рыча warumшквальный поток смывает его с пейзажас грохотом перекатывая валун* * *
Перепрыгнув такой провал, за которым уже никтоне поможет: давно порвал ту верёвочку, – на платоприземляясь в чабрец, в полынь, – вдруг заметишь на вираже,как сверкает морская синь… И никто никогда уже…Там, где меньше твоей ступни выступ и несговорчив наст,только чайка висит. Спугни – резким криком тебе воздаст.Только взбухшие ленты жил сердоликовых и зрачкувровень – спелая, что инжир, туча с вмятиной на боку.А чего ты хотел – баллад просветлённых, высоких од?Причастившись от всех баланд водянистых, от всех щедротчёрствых, – словно аэд в аид – оступиться готов. Плющомкамень, шаткий, как зуб, обвит, где никто никогда ещё…* * *
В неподвижных травах шуршат акриды.Закипают лотосы млечным соком.Сердолик – в двурогом венце Исиды,А в венце Осириса – мёртвый сокол.О, когда бы знать, торопя объятья,что любовь подобных всегда не к месту.Если близость тел повлечёт к зачатью,то слиянье душ приведёт к инцесту.…Вот она крадётся в тоске недужнойчерез весь Египет тропой обратной.И сухие губы лепечут: «Муж мой…»,но внезапно, сбившись, бормочут: «Брат мой…»О, когда бы знать, расточая силы,что в любви похожих блуждает вирус.Ароматен лотос в верховьях Нила,но в его низинах – горчит папирус.И уже плодом набухает тело,отекают руки. Ты станешь притчейво языцех. Дочь для себя хотела?Но родится сын с головою птичьей.И торгаш возьмёт за мешок пшеницытвой венец двурогий и тот, в которомнестерпимым жаром сухой зеницымёртвый сокол вспыхнет, как вещий ворон.