В поисках человечности

— Ты умен, хитер, мне нужны твои услуги!

— Чем ты заплатишь, дорогуша? — Джетт все еще был напряжен, хотя и видел, что Палач в нем нуждалась.

— Проси.

— У тебя ничего нет.

— Да, и ты знаешь, что меня приговорили. Я могу убить тебя прямо тут, и мне ничего уже не сделают, большего наказания не назначат, — Катерина усмехнулась.

— Сородичи по природе своей – мелочные, коварные, тщеславные, склонные к предательству создания. Я не хочу тебе доверять, предполагая, что когда-то в далеком будущем поимею с этого выгоду. А сейчас ты ничего не можешь предложить...

Он не смог продолжить говорить, потому что Катерина нажала на шпагу сильнее и оружие стала прорезать вампиру плоть.

— Ладно, у тебя есть моя жизнь и чего ты просишь взамен. — Сдался Джетт.

— Хочу свою жизнь!

— И как по-твоему я это сделаю?

— Поговори с Густавом, поговори с Тореадорами, поговори с Вильгельмом. Мне все равно как! Если я поеду в Гамбург, зная, что там меня ждет смерть, прежде я навещу тебя и уничтожу!

— Ты так добра, Катерина, даже не знаю, чем тебе возразить, — Джетт кашлянул и показал ей, что ей пора успокоиться и убрать оружие. — Пройдем в мой зал для переговоров и все обсудим.

— Нечего обсуждать, я тебе все объяснила! И я знаю, что твой зал защищен тремерскими штучками. Я не хочу оказаться в твоей ловушке. Переговоры закончены!

— Ну почему же... я могу предложить тебе кое-что, за что ты согласишься заплатить больше, чем моей жизнью.

Катерина убрала оружие и, впихнув шпагу в ножны, отдала ее Бруджа.

Пират тут же показательно раскланялся и попытался ухватить ее руку, чтобы поцеловать, но Палач лишь дала ему затрещину и указала на двери. Джетт обижено потер ухо и проводил женщину до приемного зала. Там усадил ее за круглый стол, и сев напротив, сложил руки на груди.

— С ситуацией я не очень знаком. Дита перестала приносить мне новости, чем я тоже не доволен, ведь она продолжает развлекать твоего гуля.

— Все вернется. Кстати это Бэн привел ее сознание в порядок, мог бы быть благодарным.

— Если бы я знал, что с ней не так, я бы давно нашел способ все исправить. Но я не врач, не Тремер, а Петра вполне устраивало такое положение вещей. — Джетт раздраженно почесал нос. Когда Дита вернулась с улыбкой на лице, вампир был в шоке от ее преображения. Но сильнее всего по нему ударило ее равнодушие. Дита смотрела на него с прежним восхищением, но вела себя, как и обычный гуль – холодный исполнитель. В ней не было ни капли любви или обожания.

— Бэн исправил, и я запишу это на твой счет.

— Хорошо, хорошо. Надеюсь, девочка порадует меня всеми новостями, что пропустил я за последний год. Можешь сама записать это и подложить своему рабу. Меня устроит любой вид информации.

Катерина кивнула и вернулась к причине своего появления.

— Я знаю, что Яснотка и Эрилес работали с Вильгельмом над договором с Тореадорами, и они же договорились устранить меня.

— Найду возможность. Будь уверена. Но никто не должен знать, что ты обращалась ко мне. Что я имею к этому хоть какое-то отношение. И когда придет время, ты сделаешь для меня ответный жест, а если будешь не способна, заставишь помочь мне Вильгельма или Густава.

— Хорошо. Если тебя должны будут казнить, выступлю в твою защиту, — махнула рукой Катерина.

— Не просто выступишь. Мне нужна уверенность в том, что потраченные сейчас силы воздастся.

— Уж поверь, воздастся. Если меня не будет в списке казненных, я не приду по твою душу! — Прокричала Палач, внезапно выходя из себя.

— Спокойно, Катерина. Ты ведешь себя, как моя сестрица. А лишь нашему клану свойственно несдержанность.

— Говори, что еще предлагаешь. — Смягчилась Палач.

Джетт молча осматривал собеседницу, словно пытался понять ее мысли.

— Отомстить Вильгельму. — Сказал пират тихо.

— Слушаю. — Произнесла вампирша с загоревшимся взглядом.

Записи Бэнджамина Груневальда ***

(Шёнеберг, поместье Кормфилд. Декабрь 1812 год). Дневник Бэнджамина Груневальда.

За все приходится платить. Любое действие ведет к ответной реакции людей. Я не люблю проигрывать. Но если того требует Катерина, я делаю то, что она говорит. Мое дело – служить. Бездумно и бесправно. Подчиняться и слушать ее команды. Я делаю это уже три столетия и никогда не задумывался над верностью ее решений. Над границами своего подчинения и о возможных путях сопротивления. Катерина никогда не видела во мне равного, но лишь когда я нашел опору в Дите, я понял насколько Катерина не считается со мной и моей жизнью. Моя смерть расстроит ее лишь потому, что я полезен в своей службе. Любого ребенка расстроит потеря дорогой игрушки, или важного подарка. Я дорогая игрушка, которая ценится слишком высоко, которая должна выполнять свои функции, а если сломается, если перестанет радовать, то будет выкинута на помойку.

Служить верою и правдой. Мое кредо, которое я повторяю каждый раз, сталкиваясь с ее несправедливостью. Служить ради нее и ее любви. Я отдавал всего себя, без остатка и без единой сомневающейся мысли.

Должен ли я сомневаться? Должен ли я объяснить Катерине, что она ошибается, что она не права и есть другие решения? Жизнь госпожи – для меня все! Она и есть моя жизнь. Стоит ли мое благополучие, моя жизнь ее жизни? Я всегда считал ее первостепенной, а себя лишь придатком, который можно уничтожить, можно отрезать и выкинуть. Лишь встретив Диту, я стал ценить свою жизнь. Желать жить и считать свои дни.

Но когда госпожа призналась, что отказалась менять свое спасение на мою жизнь, я впал в отчаянье. Пусть Катерина была для меня всем, я был согласен уйти к другому господину, лишь бы моя хозяйка смогла выжить. Я слишком сильно ценю ее, слишком высокое значение имеет для меня Катерина. И не только потому, что нас связывают Узы Крови, делающие меня рабом. Я понял это, когда осознал всю глубину чувств к Дите. Катерина не просто вся моя жизнь. Не только смысл моего существования и мое счастье. Она мой Бог. А Богам поклоняются и ради них вершатся все значимые поступки на земле. Если я потеряю Катерину, я потеряю все. Хотя именно так и есть. Я погибну, если умрет она. И я был бы счастлив умереть подле нее. Но не теперь, когда со мной рядом Дита.

Дита.

Год отлучения, попытки убедить себя, что она мне не нужна, что жить без нее будет проще. Нет. Не проще. Жизни без нее просто нет. Отчаянье, одиночество – это ничто по сравнению с тем, чем наполнилось мое существование без принцессы. Я думал, что за полгода ее отсутствия я смирился. Но я лишь пережал себе горло, чтобы забыть, что Дита мой воздух.

Она вернулась в таком ужасном состоянии. Полностью опустошенная, раздавленная. Не та, что я любил. Диты не было со мной, хотя ее тело было так близко. Я встречал ее, забывая дышать, с трудом удерживая себя, чтобы не разрыдаться от отчаянья рядом с ней. Я целовал ее плечи, пока мы добирались до Шарлоттенбурга, и молил ее «Посмотри на меня, посмотри». Один лишь взгляд в ее пустые холодные глаза и меня обдавало ледяным потом, сбивало с ног и казалось, что сердце выпрыгнет сейчас из груди. Я нервно втягивал в себя ее запах. Обожаемый запах ромашки или чайной розы, что Дита собирала для своих кремов. Мои руки дрожали, я чувствовал, как потеют пальцы, когда я проводил ими по ее руке. Дита не наваждение, не иллюзия. Дита настоящая и единственная. Я знаю, что люблю ее. Не так как Катерину. И больше не боюсь своих чувств. Пусть принцесса никогда не узнает об этом, я сохраню это чувство и память о нем на века.

Возможно, я больше никогда уже не полюблю. Возможно, мои прекрасные чувства к ней сгорят, развеяться как пепел, когда я насыщусь им или девушкой. Дита вернулась и теперь она со мной. И я хочу, чтобы это продолжалось, пока я не разлюблю ее. То, что происходит сейчас с моей душой – слишком прекрасно, слишком ценно. И поэтому я не позволю погибнуть Катерине. Я найду возможность спасти ее. Чтобы насладиться любимой Дитой.