Страница 15 из 19
На самом краю города стояла старая паровая машина. Ее называли не иначе, как Машина Правосудия. Помесь камнедробилки, жерновов и измельчителя силоса, она служила единственным инструментом правосудия и, как ни странно, милосердия. В ней исчезали те, кто не вынес бремени жизни, или те, кто преступил нехитрые законы общины, или же те, кто по неосторожности забрел в Город Отрицающих извне. Жертва попадала в ужасный зев, вооруженный зубьями, ножами и цепами, и превращалась во внутренностях механического палача всего лишь в неполное ведро питательной смеси, которую затем скармливали свиньям.
Черный человек шел по опустевшему городу и вдалеке слышал все нарастающий многоголосый гул. Все жители города собрались вокруг Машины Правосудия, а палачи укрепляли на ленточном транспортере тельце кричащего ребенка. Машина пыхтела паром и гудела разожженной топкой. Цилиндры вхолостую вращали муфты, готовые тут же, как только пусковой рычаг опустится в нужное положение, привести в действие ужасный механизм, который обрезиненным языком конвейерной ленты бросит беззащитное тельце в ужасный зев. Черный человек взирал из толпы изуродованных существ на это дикое действо. Своим иссеченным ужасными шрамами и ожогами лицом он мало чем отличался от окружающих его жителей города и поэтому никто не обратил на него внимания. В последнее время он думал, что уже ничто не сможет в этом мире поразить его, удивить или хотя бы зажечь слабую искорку интереса. Но этот контраст беззащитного ребенка и толпы чудовищ, готовящихся растерзать его, даже Черного человека, повидавшего всякое, поразил до самой глубины темной души. Нет, он не испытывал чувства ужаса или жалости. Такие эмоции уже давно были ему неведомы. За свою жизнь он уже и не помнил, сколько убил вот таких же беспомощных младенцев вместе с их матерями и отцами. Его задевал сам факт того, что столь уродливые и никчемные, с его точки зрения, жители города посягнули на идеал. Это претило ему лишь потому, что сам себя он относил к владыкам мира, он считал себя все еще человеком, хотя таковым уже давно и не был, а проявления и порождения уродства считал недостойными даже касаться настоящего человеческого существа.
И когда палач потянулся к рычагу машины, намереваясь привести ее в действие, из толпы, свистя в воздухе, вылетел длинный кинжал и вонзился в его уродливый череп. Пробив трухлявые кости насквозь, клинок с отчетливым металлическим звуком дзенькнул острием о поверхность машины, и палач, повиснув на рычаге, сполз на землю. Рычаг заскрежетал, и паровой двигатель привел в действие конвейер. Зубья в чреве машины завращались, жернова застучали, и кричащий сверток медленно пополз в заляпанный кровью зев.
Черный человек был вне себя от ярости. Судьба посмела шутить с ним? Этому не бывать! Он не обращал внимания на кинувшихся к нему со всех сторон жителей города. Они ковыляли, ползли, карачились и извивались, пытаясь окружить его, задавить массой своих уродливых тел, задушить и разорвать на части своим примитивным оружием. Черный человек лишь сжал свои ладони в жесткие кулаки, и по всему его бронированному телу прошла судорога. Взрезая одежду, на его запястьях, бедрах, щиколотках и плечах с лязгом появлялись острые лезвия - части его самого, облаченного в панцирь из гибкой брони совершенного воина. Он превратился в молоха, ощетинившегося стальными шипами. Лишь стоило ему волчком закружиться посреди наседающей толпы, как ошметки отсеченного мяса засыпали землю у его ног, погрузившись в лужи крови. Каждый рубящий удар руки вспарывал, дробил и расчленял тела нападавших. Словно сквозь масло, не ведая ни малейшего сопротивления, Черный человек несся к пыхтящей машине, оставляя позади себя корчащуюся и стонущую тропу покалеченных.
Оказавшись возле машины, он понял, что уже не успевает ни дотянуться до рычага, ни освободить ребенка от сдерживающих его кожаных ремней. Мальчик повернул к нему свое лицо и время вдруг застыло. Их взгляды встретились. Глаза ребенка, поначалу показавшиеся совершенно пустыми, внезапно протаяли осмысленной глубиной и засияли непостижимой мудростью. Этот взгляд добрался лучом света до самых темных глубин черной души. Он шарил внутри, касаясь боли, страха, ненависти и ужаса. Уцепиться было не за что. Добродетели не было в этом сосредоточении зла.
- Так зачем же ты это делаешь? - вопрошали глаза. - Чего ты хочешь? Зачем ты живешь, какова цель твоего бытия?
Черный человек не смог ответить на эти вопросы, и время вновь понеслось вскачь. Жернова избавились от сковывающего их ступора и с удвоенной энергией принялись со свистом кромсать воздух, все ближе подбираясь к ребенку. Черный человек попытался отвести свои глаза от детских глаз и не смог. Его оправленная в металл рука поднялась и стремглав погрузилась в зев с мечущимися ножами. С дикий скрежетом ножи принялись кромсать металл, сминать и раздирать его на части, рассекая скрытую под ним плоть до самой кости. Черный человек дернулся, и вот уже все его предплечье оказалось внутри машины. Жернова изжевали обрубок его руки, а он все еще неотрывно смотрел в глаза ребенка, не помышляя о боли. А была ли боль? Чуткий автомат, вживленный в его тело, впрыскивал в кровь все новые дозы наркотика, но они вытекали вместе с потоком крови. Перемолотая рука перестала быть единым целым, и зубья вгрызлись в плечо, наткнулись на титан имплантанта, заскрипели в напряжении и, сдавшись перед твердостью этого металла, заклинили. Машина в бессильной злобе запыхтела, исходя паром и разбрасывая из топки снопы искр. Натужно заскрипели муфты, приводные ремни лопнули и бесконечный утробный скрежет возвестил о кончине адского механизма.
Глаза ребенка внезапно сверкнули огоньками, а на детском личике расцвела улыбка, как будто сам Господь поманил Черного человека в неведомую даль. Покрытое шрамами лицо дернулось, наверное, впервые пытаясь воспроизвести чуждую самой его природе частичку доброты, но и только. Вздрогнув всем телом, Черный человек внезапно обмяк и недвижно повис на транспортере. Его глаза остекленели. Он умер. Как будто дожидаясь этого момента, впервые за долгое время хляби небесные разверзлись, и с небес полился поток черного дождя, смывающий с небес тучи сажи. Громыхнула молния. Ветвистый разряд вонзился в шипящие паром от окропляющих горячий металл капель бока Машины Правосудия, и люди в панике стали разбегаться, видя в этом знамении предвестье небесной кары. Простыня, которой был укрыт младенец, напиталась сажей и почернела. Мальчик молча лежал, лишь слабо шевеля под материей ногами и руками. Он отвернулся от застывшего лица своего спасителя и теперь вслушивался в шум дождя.
Среди косых струй воды, словно из тумана, появилась ковыляющая фигура. Сгорбившийся человек подошел к машине, склонился над ребенком и бережно взял его. Опасливо оглядываясь по сторонам, он укрыл мальчика плащом, и быстро растворился в струях дождя. Это был отец ребенка. Он отважился вернуться сюда ради сына и теперь спешно покидал город Отрицающих, направляясь на юг - туда, где, по слухам, жили люди. Не такие как он - нормальные люди. Все равно ребенку в Городе Отрицающих не жить, и отец вознамерился сделать все возможное для спасения своего сына. Он брел остаток дня и всю ночь. Под утро, наткнувшись на пограничное поселение, мужчина появился перед частоколом защитной стены. Он был застрелен, так как охранники поселения справедливо полагали, что со стороны зараженных земель ничего, кроме хищников и диких тварей появиться не может. Когда охранники спустились с обзорных вышек и перевернули труп, то обнаружили под плащом маленького ребенка. Ребенок был завернут в пропитанную черной жижей простыню, но, странное дело, на его розовом тельце и личике не было ни единого пятнышка грязи. Как будто и не лежал он вовсе на грязной земле, погребенный под телом своего отца. Мальчик остался полным сиротой, так как его мать умерла еще при родах.
Люди сжалились над малышом и взяли его к себе. Охранник, который приютил его, поразился взгляду малыша. Мальчик не капризничал, а только смотрел на своего приемного отца странным взглядом полностью черных, как будто выжженных до самого дна, глаз.