Дети Шини

Амелина то трясло от озноба, то бросало в жар, щеки пылали пунцовым румянцем, и он, либо начинал нести новый бред и пытался встать, либо отключался на время и успокаивался, что пугало с одинаковой силой.

- Саша, сделай, что-нибудь, - в конце концов, попросила я, когда мы в течение получаса взволнованно наблюдали за этими припадками. - Ты же врач.

- Спасибо за комплимент, - грустно улыбнулся он, - но без лекарств даже дипломированный доктор не может ничего сделать. А таблеток у нас нет. Потому что мы - идиоты.

- Вот если бы был коньяк, - сказал проснувшийся и подключившийся к нашим переживаниям Петров, - то можно было бы народными средствами полечить. У меня мать с тёткой всегда так лечатся.

- Коньяк нужно было пить сразу, как только пришли, чтобы организм прогреть, - сказал Якушин. - А сейчас градус никак нельзя поднимать. Даже чаем.

- Но что-то же можно наверняка сделать? Вас же там учат оказанию первой помощи и всякому такому.

- Ага, - услышав мои слова, Якушин немного повеселел, - а ещё колдовству и магии. Ладно, сейчас приду.

Не одеваясь, он выскочил на улицу и почти сразу вернулся с алюминиевым ведром, доверху наполненным снегом, и скомандовал:

- Тоня, давай, туда к себе лезь. И подушкой накройся. Сейчас тут операция будет проходить. Не для слабонервных.

- Но я не слабонервная и могу помочь.

- Это даже не обсуждается. Петров, иди сюда, заткнешь уши Сёминой. Ты, - он ткнул в Маркова, - мне поможешь. Я буду держать, а ты снегом натирать. Понял?

- Вроде, - озадаченно протянул Марков, нехотя поднимаясь с дивана, где всё ещё спал Герасимов и подходя к железной кровати. - Только ничего, что у него жар, а мы его снегом?

- Это единственное, что можно сейчас сделать. Или это, или просто ждать, не поднимется ли температура выше. А поскольку градусника у нас нет, то это становится опасно, - Якушин закатал рукава рубашки, как заправский хирург.

- Неужели люди и в наше время умирают от высокой температуры? - недоверчиво спросил Петров, вылезая из-под одеяла. Он, как переоделся в васильковый спортивный костюм, когда пришли, так в нем и спал.

- Белок в крови сворачивается при сорока двух градусах и всё. Привет. А температура от того, что организм борется с раздражителями, и в этой борьбе никогда не останавливается, - произнося это, Якушин выглядел очень серьёзно и совсем взросло, я так и представила его в белом халате и стетоскопом через шею.

Петров задумался, я тоже, а Марков строго и по-деловому сказал:

- Тогда давай быстрее натирать, а то снег весь растает. Ща, только очки сниму.

И я послушно полезла на печь, легла и прикрыла глаза.

- Если мы это будем делать прямо на кровати, - послышался деловой голос Маркова, - то всё кругом будет мокрое. Давай, может, на пол его?

- Давай, - согласился Якушин.

Послышалась невнятная возня. Видимо Амелин сопротивлялся, и ребятам пришлось разбудить Герасимова, чей недовольный и ничего не понимающий голос вскоре присоединился к остальным.

- Держи за ноги, - приказал ему Марков. - Как следует, держи.

- Пусть Петров держит, а я лучше уши девочкам зажимать буду, - глухо отозвался Герасимов. - Мне одно фингала достаточно.

- Дурак, это не шутки, - закричал на него Якушин. - Держи и всё. А то я эту кофту с него никак стащить не могу. Мокрая насквозь.

- Блин, - выругался Герасимов. - Мне неудобно.

- Да сними ты уже, свой Рамштайн, нафиг. Он тебе мал.

Они снова усердно запыхтели, и тут вдруг Марков как воскликнет:

- Фигасе!

- Мать моя женщина, - вторя ему, медленно проговорил Герасимов. - Больной придурок.

- Никогда такого не видел, - в голосе Якушина тоже слышалось удивление.

- Погодите, чего там? О, боже! - присоединился к ним Петров.

Я хотела уже высунуться, но в ту же секунду раздался ужасный душераздирающий вопль. Никогда не слышала, чтобы люди так кричали. Жалобно и дико, словно из него изгоняли дьявола. И я в страхе моментально забралась под подушку, но и через неё было всё слышно.

Амелин то сыпал отборными ругательствами, то трогательно умолял "пожалуйста, не надо", то просто истошно орал. Проснулась Сёмина, и Петров принялся заговаривать ей зубы, чтобы она не слушала и не смотрела.

Скорей всего экзекуция длилась не дольше пяти минут, но мне это время показалось бесконечно долгим. Амелина было очень жалко, тем более я остро чувствовала свою вину, что потащила его через это дурацкое поле.

Под конец он, видимо, совсем обессилел или привык и сдался, потому что стало почти тихо, только Сёмина горестно всхлипывала.

Потом я слышала, как его подняли и положили обратно в кровать, и как Герасимов обозвал Амелина сильной скотиной, и что с первого взгляда этого не скажешь, а Марков похвалил себя за то, что предусмотрительно снял очки и Якушина за то, что "вырубил его".

После этих последних его слов, я так возмущенно подскочила, что даже стукнулась головой о потолок. Натянула, наконец, джинсы и спустилась вниз.

- Вы чего тут устроили?

На полу, посреди комнаты, растекалась огромная талая лужа с кусочками льда.

- Всё нормально, - Марков тоже был весь мокрый. Они все по уши были мокрые. - Чего вылезла?

Амелин лежал под простынкой на кровати, с закрытыми глазами, мертвенно бледным лицом, мокрыми прядями, спадающими на лоб, и напоминал уснувшего ангела. Слева у него на шее я заметила большое буро-красное пятно от ожога. А на открытой части плеча с той же стороны белый неровный рубец.

- Мне кажется, вы его насовсем вылечили, - Петров, по-прежнему сидел на постели Сёминой, а та, прижав руки ко рту, с ужасом в глазах смотрела на безжизненное тело.

- Ему насовсем не помешает, - отозвался Герасимов.

- Он так кричал, так кричал, - в глазах у Сёминой стояли слёзы.

- Что произошло? - я повернулась к Якушину.

- Ничего страшного не произошло, - твердо сказал он. - Отвечаю, полчаса и на градус точно снизится, а если бы ждали, то неизвестно чем оно могло обернуться. Меня в детстве отец всегда так закалял. Это не больно, просто сильно неприятно.

- Ты что, его ударил?

- А чего он меня ударил? - тут же подхватился Марков.

Мило ухмыльнувшись, Якушин развел руками:

- Лёгкий анестезирующий апперкот. Хочешь, покажу, это не больно?

Все парни тут же весело заржали, после происшедшего они все как-то чересчур агрессивно взбудоражились.

- Да вы просто садисты. У человека температура, а вы его пытаете и бьёте.

Я подошла и потрогала лоб Амелина. Однако он, действительно, немного остыл, а дыхание стало более ровным.

- Ты как? - я перевела взгляд на Сёмину.

Та немного подумала, прислушиваясь к себе, а потом на удивление спокойно сказала:

- Если не считать душевной травмы, замечательно. Выспалась прекрасно. Лучше, чем на каникулах. Только теперь очень хочется есть.

==========

Глава 11 ==========

Угомонились мы лишь часов в семь, так как оказалось, что Герасимов и Якушин тоже проголодались и смогли уломать Сёмину приготовить нормальную еду. Они нашли настоящий чугунный котелок, и Настя на растопленном снеге сварила в нем гречку с тушенкой. И это её варево так вкусно пахло, что мне тоже пришлось есть. Так что расползаясь во второй раз по кроватям, мы были гораздо более довольные и умиротворенные, чем прежде.

А утром на улице солнце светило настолько ярко, что от его золотистых, ослепительных лучей оконные стёкла будто горели. В комнате стояла мирная сонная тишина, только Амелин немного постанывал и кашлял.

Я бесшумно оделась и вышла на крыльцо. Свежий, новенький снег жизнерадостно искрился россыпью бесценных бриллиантов. И воздух был морозный и свежий. Идеальный, головокружительный воздух. Даже солнце как будто бы грело, а в высоком чистом небе летела пара крупных ширококрылых птиц, и неизвестно откуда во мне взялось сказочное и упоительное чувство радости. Точно на несколько секунд я окунулась в то самое далекое и бессознательное детство, когда всё было хорошо и безмятежно.