Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 26 из 35



Улыбнувшись, она тихо попросила:

- Приезжайте ко мне в деревню не лечить, а погостить. На это вы согласны?

Внезапно нахмурившись, он сказал быстро и решительно:

- Нет!

Чувствуя себя смущёнными, они заговорили о другом, - о переписке рассказов, но смущение и недовольство друг другом не исчезало.

Пришёл носильщик, сообщив, что можно занимать места, взял багаж и понёс к поезду. Следом побежали дети с француженкой. Они поднялись из-за стола. Чехов взял её ручной саквояж и коробки с конфетами. Заметив, что его пальто расстёгнуто, а руки заняты, она попыталась застегнуть его со словами:

- Вот так и простужаются.

Он раздражённо отстранился:

- И вот так всегда! Мне всегда напоминают, что я больной и никуда не гожусь. Неужели никогда, никогда про это нельзя забыть? Ни при каких обстоятельствах?

Она попыталась шутливым тоном смягчить неловкость:

- Вам можно заботиться, чтобы я не простудилась, а мне нельзя?

Он вздохнул:

- Зачем мы всё время ссоримся, матушка?

Она , привыкнув, уже давно не смеялась над "матушкой".

Они шли по платформе, перебрасываясь незначащими словами.

- Вы знаете, - задумчиво напомнил он, - нынче уже десять лет, как мы знакомы.

И в самом деле! Как она забыла? Она тогда кормила первенца...

- Да, десять лет, - продолжал он, глядя вдаль. - Мы были молоды тогда.

- А разве мы теперь стары?

- Вы - нет. Вы младше меня на четыре года. Я же хуже старика. Даже старики живут в своё удовольствие. Я же нет, потому что связан болезнью.

- Но ведь вам лучше!

- Оставьте! Вы сами знаете, чего стоит это улучшение.

Она не знала, что сказать: никогда раньше Антон Павлович не говорил так безнадёжно. Он же, повернув к ней голову, внезапно заговорил ьтихо и оживлённо:

- А, знаете, мне часто думается, что я могу поправиться. Выздороветь совсем. Это возможно; кто-нибудь из врачей может изобрести чудодейственное лекарство, правда? - И, помолчав. - Неужели кончена жизнь?

Это была их последняя встреча. И это было прощание, но она не поняла. Из окна вагона смеялись и кивали три детских личика. Она стояла молча; не отрываясь, смотрела в дорогое лицо. Он ласково предложил:

- Пойдёмте в вагон. Мало того, что у вас скверный характер, вы легкомысленны и неосторожны. Ваш костюм меня возмущает. Как вы поедете в нём ночью на лошадях? Сколько вёрст?



В купе их весело встретили дети. Лодик важно протянул Чехову книгу:

- Я её купил в киоске. Вы это читали?

Это были стихи Пушкина. Взяв у мальчика книгу и полшистав её, Чехов серьёзно сказал:

- Читал. Это очень хорошая книга. Ты верно выбрал.

- Вы любите стихи? - просиял от похвалы Лодик.

- Да, я очень люблю стихи Пушкина.

Лидия Алексеевна с умилением наблюдала за беседой сыночка со знаменитым писателем.

Послышался звонок, и Чехов собрался уходить.

- Сегодня вечером я буду смотреть "Чайку", - напомнил он. - Ах, какие артисты! Какие артисты... Я сердит на вас, что вы не захотели остаться.

Она молчала. Внезапно ей вспомнилось прощание Алёхина с Анной Луганович, и заколотилось сердце. Но ведь в рассказе та сцена была прощанием навсегда, а они расстаются на время. Она напишет ему, уговорит, - и, может быть, он всё-таки приедет в Клекотки.

В коридоре, куда оба вышли, он повернулся к ней и строго, холодно отчеканил:

- Даже если заболеете, не приеду. Я потребовал бы очень дорого, запомните. Вам не по средствам.

Она растерянно молчала.

Быстро пожав ей руку со словами "Значит, не увидимся", он вышел из вагона. Поезд уже начинал медленно двигаться, и она увидела, как мимо окна медленно проплыла фигура Чехова. Он даже не оглянулся.

Ей предстояло до вечера качаться в вагоне, слушая стук колёс, и думать о нём, вспоминать его слова, улыбки, корить себя за сказанное невпопад, сделанное не так.

1 мая 1899 г. действительно состоялся показ Чехову поставленной в МХТ "Чайки". Вспоминает Книппер: "Для этого мы решили на один вечер снять театр "Парадиз". (Своего помещения у молодого коллектива не было, Савва Морозов ещё даже не познакомился с роковой Андреевой.) Театр нетопленый декорации не наши, обстановка угнетающая. По окончании, ожидая после зимнего успеха, похвал автора, мы вдруг видим: Чехов, мягкий, деликатный Чехов, идёт на сцену с часами в руках, бледный, серьёзный, и очень решительно говорит, что всё хорошо, но пьесу мою я прошу кончать третьим актом, четвёртый не позволю играть. Он был со многим не согласен, главное - с темпом, очень волновался и уверял, что этот акт не из его пьесы. И, правда, у нас что-то не ладилось в тот раз. Владимир Иванович и Константин Сергеевич долго успокаивали его, доказывая, что причина неудачной нашей игры в том, что мы весь Пост не играли, а все актёры настолько были зелёные, что потерялись среди чужой, неуютной обстановки мрачного театра."

Итак, постановка МХТ была настолько плоха, что автор - "милый, деликатный Чехов" не выдержал. Возможно, у него изначально было дурное настроение. Но и позднее он писал: "Судить о постановке не могу хладнокровно, потому что сама Чайка играла отвратительно, всё время рыдала навзрыд, а Тригорин (между прочим, Станиславский) ходил и говорил, как паралитик."

То, что Лидия Алексеевна не смогла остаться, было явно ко благу.

27. Н о в а я ж и з н ь

Единственная актриса в спектакле "Чайка", не вызвавшая нареканий автора пьесы - Ольга Книппер. Она исполняла роль Аркадиной.

Сестра Чехова, польщённая её вниманием и видя заинтересованность брата, пригласила новую подругу погостить в Мелихово. Книппер по окончании сезона собиралась на Кавказ, но перед дальней поездкой согласилась завернуть к Чеховым. "Три чудесных, весенних солнечных дня провела я в Мелихово, небольшом имении Чехова под Серпуховом. Антон Павлович, такой радостный, весёлый... показывал свои владения: пруд с карасями, огород, цветник... Это были три дня, полные чудесного предчувствия, полные радости, солнца..."

"Ещё в Мелихово я обещала Чехову приехать с Кавказа в Крым, где Антон Павлович купил участок земли и строил дом." Так что планы были самые радужные. Однако, несмотря на "чудесное предчувствие", упорхнув из Мелихово, Книппер надолго замолчала, ввергнув его обитателей в смятение.

"Что же это значит? - пишет Чехов. - Где Вы? Вы так упорно не шлёте о себе вестей. Что мы теряемся в догадках и уже начинаем думать, что Вы забыли нас и вышли на Кавказе замуж. Если в самом деле, то за кого? (Напрасная тревога: её предмет был давно и крепко женат). Автор забыт, - О. как это ужасно, как жестоко, как вероломно!" Брату вторит МаПа: "Забыть так скоро! Боже мой..."

Но Книппер нашлась. Как и договаривались, она приехала летом в Ялту, где был Чехов, остановившись у знакомых, а в августе они с Антоном Павловичем отправились в Москву. "Мы ехали на лошадях до Бахчисарая, через Ай-Петри. Хорошо было покачиваться на мягких рессорах, дышать напоённым запахом сосны воздухом и болтать в милом, шутливом чеховском тоне, и подрёмывать, когда сильно припекало южное солнце." Между ними ещё ничего не было решено: жениться Чехов не собирался, а Книппер пока не получила указаний от своего руководителя, как действовать по отношению к Чехову дальше. Она сама пока не знала, зачем ей нужен знаменитый писатель в виде немолодого, постоянно кашлявшего человека, а не в виде красиво переплетённой книжки.

У всякого, сталкивавшегося с появлением Книппер в последние годы жизни Чехова, невольно возникает вопрос: чем привлекла умного, проницательного, но безнадежно больного человека эта молодая женщина из театрального мира? Разница в десять лет - не в счёт? Отменное здоровье, жизнелюбие? Правда, небезупречная внешность. Малорослость? Но длинные худышки тогда вызывали лишь сочувствие. Глазёнки-пуговки? Зато какие живые и весёлые. Усики? Разговоры про усики сущий поклёп: совсем незаметные. В тридцать лет она не была ещё толстой, расплывшейся старухой, как предстояло в будущем. Наверно, она и действительно была хорошей актрисой , на сцене. Как в жизни, и умела обаять. Манеры? Но Чехову всегда нравились богемные женщины. Манеры могли шокировать только людей из светского общества.